Словно принцесса из детских сказок, эта роскошная африканка провела взаперти достаточно, чтобы успеть истосковаться по свободе, свежему воздуху и безграничным возможностям, что дарует нам мир. Она «мотала свой срок», мечась из угла в угол подобно одичавшему зверю, но прыть её и гонор со временем поубавились: все вышли в первые двенадцать часов заключения. Больше Кассандра не пинала подносы с едой, объявляя тем самым бойкот и голодовку, не била подушки, не поливала отборной бранью охрану, что, казалось бы, и не слышали ту вовсе. Лишь один раз служивый, по всей видимости, не самый опытный в общении с женщинами, предложил той «успокоиться», за что был обруган так дерзко и яро, так страстно и злобно, что до конца смены он предпочёл просто мирно пялиться в стену, даже не поворачиваясь в сторону «заключённой».

И вот, наконец, пала башка невиданной зверюги, минула опасность, канула в лета эра террора и страха, и принцесса-консорт смогла высунуть свой носик из подвала, чтобы встретиться лицом к лицу со своим возлюбленным, своим единственным, своим спасителем. Тёплая, солнечная улыбка, игравшая на румяном лице Кассандры, казалось, освещала залу, заполненную дневным светом, приглушённым дождливой погодой. Повисла неловкая пауза, нарушаемая лишь барабанным стуком капель по крыше и окнам. Он стоял перед ней усталый и повидавший многое: кровь, смерть, боль, лишения, страх, отчаянье и злость. Осунувшись, принц медленно побрёл в её сторону, лишь затем, чтобы обронить слова, которых она так ждала, прячась в четырёх стенах. И ответом ему служил мягкий взгляд африканской дикарки:

- Придурок, - ласково проворковала она, легонько ударяя его кулачком по больному плечу, а после крепко обнимая своего мужчину, прижимая принца к своей пышной груди.

Два солдата, диверсант и разведчица, забыли свои прежние роли, сняли кителя и военные формы, оставили где-то на периферии знания и подготовку, чтобы забыться в объятиях друг друга, чтобы не видеть ужасов происходящего вокруг, по крайней мере, до тех пор, покуда их пальцы сцеплены в замок, а тела греют друг друга.

Усталый путник расслабился, проникся доверием к своему дикому котёнку, а та, не мурлыча, но ласково прижимая того к себе, слушала невнятное и сбивчивое бормотание супруга.

- Как я? – спокойно лилось с алых губ, в то время как прищур глаз внезапно сменился с расслабленно-нежного на суровый, стальной – Как, ты спросил, я? – и огненно-рыжая Бота с силой оттолкнула от себя принца, роняя того на деревянные стулья, заставляя усталого и раненного супруга, споткнувшись, найти задницей холодный пол.

- Ты давай, прикуй меня к стене по рукам и ногам, да корми с капельницы, а потом улыбайся так слащаво дальше, спрашивая: «Как ты?», - яростно возопила консорт, стуча каблуком нарочито близко рядом с причиндалами развалившегося принца.

- А может мы к Кассандрочке ещё пару придурков в форме приставим, чтобы она поссать без охраны сходить не могла? – наклоняется разгневанная моська, упирая руки в бока. Вся красная, словно и вправду живое пламя, она была вне себя от ярости. Ренли мог участвовать в любых суицидальных миссиях – это его дело. Но сажать на цепь вольную птицу из рода Бот, считая, что тем самым ты творишь благо – увольте!

- Я тебя просила хоронить меня заживо?! Ты хоть думал, что я могу бояться замкнутых пространств, «любимый»? - язвительно подмечала супруга, выпрямляясь вновь и будто бы возвышаясь над своим «поверженным» благоверным, - Да ты вообще ни о чём не думаешь, когда твоей сестричке вот-вот космы пообрезают, - решила она вогнать очередной гвоздь в крышку гроба их семейных взаимоотношений.

Наглый, дерзкий, уверенный в себе – сейчас он словно издевался над нею, бросаясь козырями, давя на самое больное.

- Манфред…, - шептали губы Боты, а руки её, сжавшись до побелевших костяшек, задрожав от натуги, безвольно опускаются вдоль туловища. Потеряла такого близкого и родного - парнишку из прошлого, которого опекала, воспитывала словно своего собственного сына, в котором души не чаяла, пусть прилюдно и обзывала. Не сберегла, не стала подобно этому себялюбивому гордецу запирать в клетку, беречь, словно синюю птицу. И война, вознеся косу жатвы, забрала его с собой. Как забрала когда-то и мать.

Одиноко искрится слеза в уголке глаза, но дикарка не подаёт виду – лишь слушает источник гиперопеки, что так далёк от привычного ей отцовского равнодушия. Контраст не даёт воспринять это поведение как должное, как благое. Она «задыхается от его любви», физически ощущая как кольцо давит на безымянный палец. Сделав несколько глубоких вдохов, она нервно срывает символ верности с пальца, но ощущения лёгкости и свободы нет, как нет и покоя, покуда лента металла всё ещё греет её ладошку.

Большая девочка, теряясь в собственных хитросплетениях чувств мечтала одновременно и врезать, и обнять мужчину, что смотрел на неё снизу вверх. Противоречивый, порой самовлюблённый, порой самокритичный, порой откровенный ребёнок, а местами настоящий человек действия, сейчас он смотрел на неё со всех сторон, надев и сняв одновременно все маски. Но она носила лишь одну, за которой прятала всю себя, за которой поместился целый мир: странный, одинокий, тёмный…

- В следующий раз - спусти курок, - вымученно прошептала она, разворачиваясь и спешно покидая комнату. Массивная дверь залы закрылась с гулким стуком, оставляя после себя лишь звенящую тишину и запах её духов.

Одно слово. Одно имя. И пламя затухает, утопая под ливнем слёз.
Кассандра, спешно отстукивая каблуками по полу, несётся прочь – куда глаза глядят, лишь бы не показать своей слабости, не выдать чувств.

Он – её муж, он – её избранник…

«Навязанный, чужой, взявший даже не силой, но подлым договором, угрозой войны и смертей…» - билось сердце, шепча ужасную правду. Правду, от которой всё внутри сжималось.

Она понимала, что не Ренли бомбил тогда отель, не он виновен в смерти её любимой матушки, в «одиночестве в толпе», рождённом в следствии трагедии, которое Кассандра тянула до сих пор. Она понимала, но…

«Не он, так его отец, не отец, так мать, не мать, так сестры и братья… все они причиняли или же рано или поздно причинят мне боль, отнимут у меня самое дорогое потому, что просто могут, потому, что они так хотят», - девушка, тяжело дыша, хватает с полки позолоченный кубок и отправляет его в окно, но бронированное стекло лишь отвечает гудящим звоном.

Здесь она беспомощна. Здесь она – пленница. И не важно, надеты ли кандалы на её руки или же заботливый принц держит свои перста на талии своей жены.

«Всё это ложь. Притворство. Обман», - шепчет тихонько под нос Бота, взяв со стола нож для бумаг. И он ловит её в момент слабости, видит алое от плача лицо, глядит в мокрые зелёные глаза, держит за дрожащие руки…

- Почему вы это делаете? – шепчет, шмыгая заключённая, - Почему вы отняли их у меня? Почему вам всегда мало? – она делает шаг к нему, держа навису кулачок, украшенный сиянием золотого ободка, - Почему вы хотите подмять под себя всех? Разделить детей и родителей любыми путями? Пулей, снарядом, газом, миной… договором? – всё ближе и ближе, не отводя очей от него, - Почему, Ренли? – спрашивает она последний раз, но не ждёт ответа – словно под гипнозом, она резким движением метит лезвием супругу прямо в сердце.

И с каждой каплей, пролитой на палас, уходила его жизнь, пропадала песчинка их огромного счастливого замка семейной жизни…

- Боже, - дрожащими руками перепуганная женщина аккуратно вытаскивает лезвие из его тела, неотрывно следя за тем, как ярко-алые пятна постепенно проступают на белом шёлке, - Я не… Я…, - Кассандра прижимает прокол ладонью, кривясь в лице, словно никогда в жизни и не прикасалась к ранам. Она ищет глазами помощи, но здесь лишь они, несчастные влюблённые, обречённые…

- Помогите! Врача! Живо! – её голос срывается, на глазах вновь проступают слёзы, но в этот раз она не старается их скрыть, подавить, спрятать внутри себя. Паника огромной приливной волной захлестнула её с головой, вытесняя все знания о первой помощи пострадавшим, - Боже, да хоть кто-нибудь! – нотки истерики всё явственнее слышатся в криках, и вот в дверях уже показалась группа бравых бойцов, среди которых бельмом выделяется человек с врачебным саквояжем.

- У него тут…, - её дрожащие руки, все липкие и мокрые, указывают на очевидное увечье. Сама же Кассандра так бледна, что ещё мгновение, и это она упадёт без сознания на пол.

Специалисты, ухмыляясь, быстро «заштопывают пробоину»:
- Мисс, не поднимайте панику – это всего лишь царапина. Уважаемый генерал-губернатор терпел раны и пострашнее, - успокаивал Кассандру один из бойцов, держа под рукой нашатырь на всякий случай, - Будьте в следующий раз аккуратнее, обнимая принца, - он не стал подавать виду, что все вокруг если не видели, то как минимум услышали и разобрались в случившемся.

Отредактировано Кассандра Бота (2015-12-23 19:03:27)