Путь пальцем проложи средь шрамов, ран суровых,
Чтоб наши слить пути судьбе наперекор.
Открой те раны вылечи их снова.
Пусть сложатся они в судьбы узор.

Скомканный клочок бумаги летит в жаркий огонь, полыхающий в камине. Склонившись вперёд, Франциско закрывает глаза и, откладывая в сторону чёрную ручку, поддерживает виски, плотно сомкнув фаланги пальцев. На белую стену позади падает холодная тень мужчины, очерченная контуром отчаяния и безысходности. Хаотично разбросанные мысли никак не желают складываться в тёплые слова приветствия и поздравлений. Он так давно не отсылал ей никаких весточек, что уже и забыл, каково это — говорить с женщиной, которую до боли в груди любишь, ради которой сердце и душа горят ярким пламенем и поддерживают жизнь в этом теле, этой сущности. Диаз пытается сконцентрироваться на её образе, но яркие всполохи приносят страдания от одной лишь мысли: море забрало её от него. Немой вопрос “Почему?” перерастающий в беззвучный крик не угасал, не исчезал ни на минуту. Почему она не осталась, если была возможность? Почему не вернулась, когда подала в отставку?.. Почему она продолжала беспрестанно смотреть назад, оглядываться на прошлое?.. Боль пронзила сердце Диаза и из глаз его потекли слёзы. Вновь пришло страшное осознание, мириться с которым не хотелось. Он стал прошлым, на которое она не оглядывается и не смотрит. Прошлым, к которому Алина, его Алина, его Кобра, никогда не вернётся. Он стал фантомом, которого беспощадно уносит всё дальше и дальше от неё, в тёмную пучину, водоворот неумолимого времени. Там нет света, и даже звуки замирают в этой страшной Глубине. И лишь вечный огонь его бьющегося в предсмертной агонии сердца дарят жизнь этим бескрайним океанским просторам. Ему никогда не суждено вынырнуть отсюда. Ведь он будет любить Кобру своей трепетной, бесконечной любовью и никогда не сможет выбросить её из сердца. Она слишком глубоко в нём, а он слишком крепко связан ею. До конца своих дней Франциско будет предан только ей и никому больше. Такого счастья, как она, ему уже никто не подарит. Да и он тоже никогда не сможет подарить его кому-то кроме неё самой. Она единственная в этом мире, кому его хочется дарить искренне и по-настоящему. Любовь, вера и надежда всё ещё живут в его сердце. И, кажется, живут так, словно собираются жить вечно. Этот факт вызывает на лице Франциско ироничную, но преисполненную грусти улыбку. Кобра так хотела, чтобы он стал счастливым… Что ж, похоже, этот тот камень, который ему не суждено поднять.
Было много хорошего. Были и беды, которые им довелось пережить вместе, рука об руку. Но, счастливых моментов всё равно оказалось куда больше. Они были счастливы по-настоящему.  Так, как не были и не будут больше никогда. И жаль Диазу лишь одного… Он так ни разу и не назвал её по имени.
Осенний дождь стучит по крыше совсем как ноябрьский. Эту тонкую грань между им и октябрьским сложно ощутить, но она есть. Диаз берёт в руку новый листок бумаги, к нему возвращается самообладание. Когда она будет читать это письмо, Франциско будет гулять на фестивале мёртвых для того, чтобы почтить память товарищей, которых потеряла Алина. Мужчина крепко сжимает в пальцах чёрную ручку.
“Здравствуй, дорогая моя. Прости, что так давно не писал…”
Из просторной золотой клетки под потолком раздаётся грустная свирель благородного мохо — чудной исчезающей птицы с Гавайских островов. Эти птицы выбирали партнёра на всю жизнь и пели с ними дуэтом. И сейчас этот самец поёт. Но ответа нет. И вот он поёт опять. Лишь аккуратно царапающая белый лист бумаги ручка да постукивания дождя о черепичную крышу нарушают мёртвую тишину. Это последний самец этого вида, поющий для самки, которая никогда к нему не прилетит.