По любым вопросам обращаться

к Vladimir Makarov

(Telegram, Discord: punshpwnz)

Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP Для размещения ваших баннеров в шапке форума напишите администрации.

Code Geass

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Code Geass » Архив » Нана vs Юфи [2019]


Нана vs Юфи [2019]

Сообщений 761 страница 775 из 775

1

ф-ф-ф-файтиииин!
https://i.imgur.com/bACrrzU.jpg

+3

761

Магистр
Nothing stays the same - 1-4
Напиток страждущих странствий - 5
Поющая сталь взамен тетивы - 6
Right Here Waiting - 7
Сюжет #3 Особенности китайской рыбалки - 8

Наруто
14.04.01. Амнезия - 9
13.11.01. Дым без Огня - 10
11.10.00. Behind the fox mask - 11
10-13.10.01. до ч.в. Scientific witchery - 12-13
15.08.01 до ч.в. Breakthrough - 14
03.06.17. Sit still, look pretty - 15
27.06.17. Стрекот цикад - 16
Алые тени на синей воде - 17

Киберпанк
07.01.77. We don't do that - 18-19
03.01.77. Deep six - 20
15.12.76. A penny for your thoughts - 21-22
10.01.77. Action Radius - 23
24.12.76. Ad Missam in Vigilia - 24-25

Гиасс
02.01.18. Fortitude - 26-27
10.12.17. Благородное наследие - 28
13.12.17. Defiance of Greece - 29
28.12.17. We are blinded - 30
24.12.17. Витражи цвета лжи - 31
Sexuality - 32, 33, 34, 35

0

762

04.01.77. Have a nice day - 1
03.01.77. Deep six - 2,3

Sexuality - 4-7

24.12.17. Our Homeland - 8-12
24.12.17. Уроки шалостей - 13

14.577.1 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Такое поведение нетипично для гомункула – в любой, даже самой жуткой ситуации, Рахиль была для Ады защитой и опорой. А сейчас она словно… напугана. По правде, алхимику и самой не по себе. Ада с трудом давит в себе желание прикоснуться к руке няни – потому что это по-детски глупо и потому что в случае опасности у Эсавы должно быть пространство для маневра.

«Ты была здесь с отцом? Тогда случилось что-то… дурное?» – Негромко спрашивает она. Ада не знает, ответит ли няня – отец не рассказывал ничего о событиях Одиннадцатой Войны, и Рахиль, похоже, было запрещено говорить об этом с подопечной. Но даже если сейчас няня подберется и холодным тоном пресечет все расспросы – Аде будет спокойнее от звука ее голоса.

Присутствие Вайсса несколько напрягает. Как Маг она, несомненно, признает, что ей необходима помощь, но как человек… Как человеку ей нечего делать здесь. Как человеку ей следовало покинуть Нитерберг этим же утром, когда ее раны перестали быть критическими, а надежда прикоснуться к Святому Граалю рассыпалась прахом.

Она старается смотреть по сторонам и внимательно относиться ко всем деталям – и прислушиваться к собственным контурам, конечно… но гримуар определенно внимательнее. Его голос заставляет девушку вздрогнуть и поджать губы – и послушно проследовать ближе.

Она… действительно может прикоснуться? Ада нерешительно тянет ладонь – и оборачивается на странный звук, теряя драгоценные секунды, а потом все же выдыхает. От угроз физических ее защитит Эсава, а вот с магическими следует разобраться. И помощь Вайсса здесь была бы действительно уместна… если ему вообще можно доверять. Хочется верить, что сегодня он на их стороне и поступает так в интересах Амелии.

Должна ли она извиниться за утро? Или, быть может, она вправе спросить о мотивах гримуара?
Нет, едва ли.

Страниц книги Ада касается осторожно и бережно. Нужную страницу она находит без труда – и рефлекторно приглаживает ее, засмотревшись на схему, которую предстоит перерисовать. Ничего сложного – символы знакомы любому мало-мальски образованному Магу, а на нужный угол кивает Эсава, с полувзгляда поняв замешательство своей «хозяйки».

«Это обезвредит чары?» – Уточняет она у Вайсса уже за работой. Магическую формулу Ада рисует без затруднений – сколько подобных она отработала прежде, чем у нее начало выходить обращаться к Ремеслу без видимых ритуалов! – и направляет прану в восемь лучей, образующих знак солнца, стремящегося от запада к востоку.

15.578.2 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Признанием Эсавы Ада ошарашена, и ничуть не меньше – объяснением гримуара. Верить в то, что только твое Ремесло может продолжать развиваться, когда весь Мир угасает, было бы весьма самонадеянно, но Ада – в силу своего таланта ли? наивности? – даже не задумывалась о том, насколько все это влияет на Магию Бен-Берцаллелей.

Но кроме того… Ада думает о том, что няня впервые прямо говорит о себе, об Одиннадцатой Войне и об отце, и это наводит на действительно странные и не слишком своевременные мысли. Арнольд Бен-Берцаллель умер до рождения правнучки. Он никогда не видел Аду и едва ли мог знать наперед, что его гомункул – спустя сотню лет! – будет оберегать наследницу его рода. Установкам Адама Бен-Берцаллеля Эсава перечит, рассказывая то, о чем он определенно не хотел говорить дочери. А самой Аде она сказала прямо и без ужимок – Ада ей не хозяйка.

Но несмотря ни на что, Эсава продолжает защищать ее. Является ли ее преданность совокупностью навязанных поколениями Бен-Берцаллелей жизненных целей… или собственным выбором гомункула?

[«Я не могу никуда уйти. Совершенно очевидно, что без меня ты пропадёшь».]

Ада осторожно касается руки няни и сжимает ладошкой ее ладонь. Трудно поверить, чтобы невозмутимая Рахиль-Эсава в самом деле нуждалась в поддержке и была чем-то напугана, но пренебрегать столь яркими чувствами не способна даже ее «слепая» подопечная.

«Есть что-то, что мне следует знать?» – Переспрашивает она. Конечно, если Эсава видит лишь общие образы без конкретики, едва ли это можно оформить в какую-то четкую информацию, но оценивать скорее следует няне. – «Постараемся закончить поскорее и покинем это место».

Страницы гримуара живые. Это озадачивает ее ничуть не меньше тех жутких ощущений, что чувствует она от невольного взгляда на хранящиеся в книге тайны. Вот уж действительно отличная защита от праздного любопытства! По счастью, Ада не ищет знаний, которыми владеет Вайсс. При иных обстоятельствах она предпочла бы и вовсе не прикасаться к нему.

Но раз уж прикоснувшись… раз ощутив это странное тепло, полное незнакомой жизни… Ада может не вполне осознавать это, но к жизни – в любых ее проявлениях – у нее совершенно особое отношение. В привычной ей шкале приоритетов гомункул мало чем отличается от человека, и Вайсс врывается в эту ровную картинку саркастичным шелестом удивительно теплых страниц и выстраивает новую иерархию, заставляя уважать и ценить себя как и любую другую жизнь.

«Она очень переживала, когда вас украли и искала способ спасти вас», - негромко говорит Ада и, подавив приступ тошноты, послушно и бережно разглаживает попавшийся на глаза смятый уголок.

«Жаль», - комментирует она колкость Вайсса. Те из них, которые не задевают, и проглатывать проще. Но вообще, мысли Ады все еще заняты признанием Эсавы – что-то в нем упрямо не дает ей покоя. На открывшуюся дверь Ада смотрит без эмоций… безразлично. И оглядывается на гримуар.

«Вы сказали, что гомункулы старых времен превосходят новых, но… Элеонора… была… совершенна. Она…»

Совершенна? Так ли это? Годы стерли краски из воспоминаний и сгладили углы… те самые, которых были полны движения маленькой девочки, приехавшей пятнадцать лет назад в поместье Бен-Берцаллелей. Она не была идеальной. Она стала такой, побывав в руках умелого алхимика. Алхимика, вынужденного идти на уловки, чтобы сохранить силу своих созданий.

Шокированная своим предположением, Ада переводит взгляд с Вайсса на Эсаву.

«..ты сказала, тебя и Йакову. Я… не помню среди наших никого с таким именем».

16.579.3 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
..или все-таки Эсава исполняет указания отца? Аде остается только смириться. В конце концов, если бы от этой информации зависела ее жизнь, няня ею поделилась бы… или учтет сама, что тоже было бы неплохо.

«Если ты захочешь рассказать… я рядом», – вздыхает девушка, оглядываясь по сторонам. Почему так резко изменилась погода? Ада не может вспомнить, было ли так же по дороге к Шаттенблуту – слишком глубоко она ушла в свое горе, чтобы обращать внимание на окружающий мир. Наверное, поэтому таким как она не быть достойным Магом, в отличие от Дантэ Ренстаада или Анастасии.

«Живое платье… можно ли считать вас – живым платьем для Фиона Ренстаада?» – Спрашивает она у Вайсса. Голос ее сух и пуст – как и взгляд, который упирается в фигуру греческого божества. Под укоризненным взглядом Асклепия Ада ежится, покрепче сжимая контейнер с сердцем – свидетельство нарушенной ею клятвы. – «Вы живой, и Амелия дорожит вами, а не знаниями Мага прошлого. И Элеонора тоже… Сам Грааль признал ее Желание. Это ли не знак, что она… живая? Достойная Жизни, а не только роли… гусеницы».

Ада мотает головой, прогоняя непрошенные слезы. Как всегда, находит «удачное» время для эмоций и – главное – перед кем их показать. Если Вайсс ее назовет сейчас идиоткой – это было бы весьма заслуженно.

«At hawr», – командует она, указывая зеленым светлякам на темный прогал двери. В арсенале Бен-Берцаллель практически нет заклинаний, которые позволили бы изучить чары, таящиеся внутри здания – только совсем базовые вещи, хранящиеся в Гербе… уцелели ли они? У нее так и не было времени оценить степень повреждений.

Нервно сглотнув, Ада обращается к наследию рода, готовясь морально, что если нужные заклинания окажутся… утеряны… это может дорого ей аукнуться.

17.580.4 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
..и почему только Амелия не могла вклеить в этот том пару вежливых и галантных страниц?..

Впрочем, тон Вайсса ощущается куда более мягким, чем был утром. Сейчас он скорее похож на беззлобно ворчащего старика, чем на сварливого негодяя, пытающегося оскорбить всех вокруг. И эта мысль вызывает у Ады неуверенную улыбку.

Отдельные части тел фамильяров в зеленоватом свечении светляков выглядят жутко – и даже вполне привычной к таким вещам Аде немного не по себе. Она оглядывается по сторонам, но не находит в помещении ни враждебных чар, ни целых человеческих организмов. Алхимик кивает, соглашаясь с вердиктом гримуара, и выходит на улицу, где стирает магическую формулу носком сапожка. Ада чуть мешкает, вспоминая, что так и не стерла импровизированную карту около Хрустального Озера. Наверное, это было глупо?..

..глупо было расслабляться в этом месте. Что-то падает сверху, и по контурам проносится яркий – на грани с болезненным – импульс, но увернуться Ада не успевает. Она не успевает ни выставить руку, чтобы закрыться, ни отскочить в сторону, ни понадеяться на…

Помощь приходит вовремя. В отличие от своей подопечной, Эсава-Рахиль бдительности не теряет и никакие полученные раны ей не помеха. Резкий удар вспарывает брюхо твари – буквально в нескольких футах от Ады, почти перед самыми глазами. Тыльной стороной ладони алхимик стирает черную жижу со своей щеки.

Пару дней назад голос ее дрожал бы, а внутри все трясло бы от страха. Теперь испуг заставляет трепетать контуры – но не саму Аду.

«В полном», – почти невозмутимо отвечает она, вытирая руку о подол юбки. Светлая ткань быстро пропитывается черной кровью, но переживать за состояние и без того потрепанной одежды не приходится. – «Идем.. те», – Ада оглядывается на Вайсса. – «Проверим сад».

18.581.5 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Даже для простодушной Ады это чересчур странно – неужели кто-то, кому хватило силы, знаний и наглости преодолеть барьеры вокруг Шаттенблута, в самом деле может купиться на… яблоко? Сломать, возможно, одну из самых монструозных защит во всем Мире, чтобы… полакомиться…

«На месте призыва Энкиду мы видели настоящее», – вспоминает она, мгновенно мрачнея. Все ассоциации и воспоминания так или иначе теперь омрачены горем и трагедиями, случившимися здесь, в Нитерберге. Ведь там, на месте призыва, она разминулась с Элеонорой и встретила Фалберта Гамелина.

Отвлекаться нет времени. Ада одергивает себя, поправляя сумку с сердцем и выдыхает. Оглядевшись снова по сторонам, она старается заприметить возможную опасность, но не видит ничего – кроме мертвого сада, который не спас бы даже самый гениальный садовник. Трудно представить, чтобы кому-то в самом деле мог нравиться подобный уголок.

«Подобное место хорошо подошло бы, чтобы спрятать то… что хочешь спрятать», – негромко шепчет Ада, невольно сжимая и разжимая ладони. Ей не нравится это чувство – мощь чужого Ремесла, перед которым она совершенно бессильна. Силой в такое место едва ли удастся пройти «правильно», а для того, чтобы подобрать ключик, у нее не хватит ни знаний, ни опыта.

Хотя… ключик?

«Может быть, это поможет?» – Неуверенно спрашивает она, вытягивая из-под рубашки граненый аметист – ключ к подземной лаборатории, что отдал ей Эвенджер. – «Лаборатория тоже когда-то принадлежала хозяйке Шаттенблута, а значит и ключ этот может…» – Нет, едва ли подойти. – «..содержать след ее Магии».

19.582.6 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Выражение лица Ады, когда она вдруг подумала о том, что всего этого кошмара с Ограждающими Полями, сражением против фамильяров Анастасии и цепями, сковавшими Бедивьера, можно было избежать, определенно стоит этой жестокой шутки. В широко распахнутых глазах девушки ясно читается целый спектр чувств от отчаяния и страха до полнейшего самоуничижения. В самом деле, какой же идиоткой надо быть, чтобы…

..поверить гримуару.

Ада вскидывает руку, чтобы прижать ладонь к губам и заглушить смех – нервный и усталый, но абсолютно неуместный в этом жутком месте. Ей кажется, что на этот смех немедленно сбегутся все твари, бродящие по территории Шаттенблута, – и она торопливо стягивает цепочку с аметистом с шеи и набрасывает ее на уголок книги.

Отступая на несколько шагов от гримуара, Ада успевает подумать о том, что если с камнем что-то случится, им будет непросто пробиться к Беатрис, – но вслух ничего не говорит, опасаясь очередной колкости Вайсса.

Магия его настолько же завораживает, насколько и пугает. Ада хорошо помнит вчерашнее безумие, и то, что происходит сейчас, до ужаса напоминает отголосок с таким трудом прерванного ритуала. Можно ли доверять Вайссу? Едва ли у них сейчас есть выбор, но девушка все же рефлекторно подаётся ближе к няне, практически касаясь ее горячего тела.

«Спасибо», - немного неуверенно благодарит Ада, забирая у Вайсса зачарованный ключ. Она внимательно осматривает его, прежде чем набросить цепочку через запястье и взять Эсаву за руку. Если гримуар прав в своей оценке (а сомневаться не приходится), им предстоит идти в сердце Мастерской Анастасии. О том, чтобы отравиться туда в одиночку, Ада и не думает.

«А… с вами все будет в порядке? Вдруг снова?..» – Осторожно переспрашивает она, и тут же краснеет, вспомнив, что во время боя против Зверя Вайсс показал себя отнюдь не беспомощным бульварным романом. – «Извините. Просто… будьте осторожны. Идем, Эсава».

20.583.7 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Даже будучи подготовленной увидеть не то, чем кажется заброшенный домик садовника, Ада не может сдержать пораженный вздох – восхищение чужим мастерством и неожиданно ярким ароматом. Воздух пахнет так, как иные люди и Маги и за всю жизнь не ощущали, – и от этого даже голова немного идет кругом.

Перерождение и создание гомункулов с магическими цепями; Ограждающие поля, способные остановить даже Слугу; Искривление Пространства и многообразие флоры… где заканчиваются пределы сил и талантов Анастасии?

«Словно Ноев ковчег для растений», – оглядываясь по сторонам, бормочет Ада, но напряженная Эсава, похоже, не слишком разделяет восхищение подопечной. Отпустив руку няни, она позволяет себе осмотреться, но далеко отходить не решается, вполне справедливо опасаясь за собственную жизнь.

Но кругом никого нет. Ада проходит по нескольким ровным дорожкам, но не похоже, чтобы Эвенджер закопал своего Мастера под одной из грядок. Здесь вообще ничего не указывает на чье-либо участие в жизни оранжереи в последнее время.

Ничего? Одна из грядок привлекает внимание Ады. Издалека ей казалось, что цветы на ней просто не распустились, но вблизи картина оказывается совсем иной. Алхимик опускается на колени, рассматривая пристальнее, – и хотя флористика никогда не была ее сильной стороной, она прекрасно знает цветы, срезанные позапрошлой ночью.

«Лилии», – негромко говорит она, проводя ладонями над срезами стеблей. Символ чистоты, невинности и совершенства – и свидетель первородного греха. Срезаны – не сорваны, и в этом чувствуется своеобразная забота, граничащая с нежностью. Ада приподнимает ладонь, привлекая внимание Эсавы. – «Уверена, он сделал это для Кэролайн. Я попробую отыскать по ним».

Коснувшись ключиц кончиками пальцев, Ада закрывает глаза и замирает, делая глубокий вдох. Сосредоточиться, доверив себя няне, несложно. Сложно – довериться самой себе и своему поврежденному Гербу. Решиться снова прочитать заклинание, не удавшееся в последний раз. Сложно – не медлить, когда душа мечется в тревоге.

Отрывистые слова на иврите в устах Ады звучат подобно молитве.

21.584.8 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Заклинание удалось. От этой мысли становится вдруг так легко на сердце, словно удалось сбросить взваленный туда неподъемный камень. Страх, засевший после неудачного поиска Вилфрида, потихоньку отпускает, – хотя она и не ощущает результата немедленно, но слышит отклик. А это уже больше, чем в прошлый раз.

Значит, дело все же не в ней, а в мастерстве Кастер. Но зачем ее Мастеру прятаться от союзников? Это никак не укладывается в голове – он не побоялся выступить против Зверя, был готов умереть ради брата и встал на защиту жителей Нитерберга от землетрясения, а теперь избегает встреч и нарушает данное слово.

..может быть Амелия все же права? Может быть именно Вилфрид Гамелин и Кастер сделали это с Беатрис, а теперь избегают возмездия? Только до вчерашним днем у младшей из сестер Нитерберг не было Слуги и едва ли кто-то стал бы опасаться ее… и уж точно не настолько, чтобы оставить Фалберта без защиты. Что такое гнев одной Амелии Нитерберг против физически ощутимого ужаса, который принес с собой Хати?

«Здесь никого нет. Пойдем», – с досадой заключает Ада, цепляясь за руку няни, невольно ища поддержки. Для того, чтобы воспользоваться зачарованным ключом-аметистом так крепко сжимать ладонь гомункула вовсе не обязательно.

Увидев Вайсса, Ада выдыхает с видимым облегчением. Слишком свежи еще воспоминания о том, как ей самой вернули едва живую и искалеченную Валлу, – и причинять ту же боль Амелии она бы не хотела

«Верно», – соглашается алхимик. – «Но там был Эвенджер… позапрошлой ночью», – спешит поправиться задумавшаяся было Ада. Подняв руку с браслетом из сплетенных листьев, она показывает его книге. – «Я думаю, они укажут, где искать Кэролайн. По крайней мере… эту теорию стоит проверить».

Размышляет она уже по дороге – у них действительно мало времени, и даже нерасторопная Бен-Берцаллель старается не отвлекаться лишнего.

«Если все эти цветы были для Кэролайн… он, вероятно, не слишком рассчитывает, что она снова очнется», – Неуверенно предполагает Ада, осматривая приближающийся гостевой дом. – «От такого количества лилий дурно станет и Магу».

Конечно, едва ли лилии помешали бы Магу прийти в сознание. Но учитывая перенесенную операцию и подавленные магические контуры… Даже зная, на что способны Маги и какого воздействия стоит ожидать на их организм от такого сильного дурмана, Ада не возьмется предсказывать, что сейчас с Кэролайн. Уверена алхимик лишь в одном: в сознание девушка так и не пришла.

22.585.9 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Боль. Боль. БОЛЬ.

Она везде. Соки Жизни пульсируют в мышцах, норовя прорваться сквозь кожу, сжечь сухожилия и смять кости, а контуры горят так отчаянно, будто прана в них вскипела, выжигая саму душу алхимика. Боль внутри и снаружи, боль сжимает горло и заставляет кричать, болью извивается тело – и ею же парализовано. Даже разум ее скован – страхом, который кажется совершенно осязаемым. Она не может зажмуриться, чтобы не видеть, как этот воплощенный ужас мчится к ней, – и как нечто куда более ужасное встает на ее защиту.

Нет даже мысли, что она могла бы сопротивляться. Ее сознание не хочет принимать этот кошмар, просто не способно на это – и отрицает реальность, которая упрямо въедается в душу болью и ужасом.

ЭТО просто не может быть правдой… Просто… не может…

Быть?..

Ада открывает глаза, и вздрагивает, увидев Рахиль-Эсаву. Ее сил едва хватает на один короткий рывок – обнять и прижаться дрожащим телом. Ее колотит от страха и рыданий, но только спустя время она понимает, что плачет, цепляясь за плечи няни тонкими и бессильными, будто изломанными руками. Плачет постыдно и откровенно, боясь поднять глаза и осмотреться кругом. Боясь снова УВИДЕТЬ.

«Оно… оно… в меня…» – сдавленно бормочет она сквозь слезы. Собственный голос кажется чужим – и все же утешает, возвращая сознание к реальности. Отзываясь на голос гримуара, она все же решается поднять глаза… и не видит ничего из этих ужасов.

Быть может, ей только привиделось?.. Но не могла же она в самом деле придумать нечто подобное?.. Ада даже не уверена, что хуже: принять это как свершившееся в реальности или сойти с ума настолько, чтобы такое придумать.

Вайсс выглядит совершенно обычно. В шелесте его страниц Ада не слышит безумия, с которым он хохотал, разрывая на части тварь, что пришла за Бен-Берцаллель.

«Спасибо», – шепчет она, не отрывая взгляда от книги. – «Спасибо, что защитили меня».

Плечи гомункула крепкие и надежные. Ада опускает голову, прижимаясь щекой, и затихает – совсем как дитя, убаюканное материнским теплом. И лишь теперь запоздало вспоминает о Радиации Азот, которую щедро источает вышедшее из-под контроля Ремесло. Алхимик вздрагивает, отстраняясь от няни.

«Прости… прости», – бормочет она, а заметив седую прядь в волосах гомункула, чувствует себя еще более виноватой. Она тянется было рукой к лицу Эсавы, но одергивает себя. – «Прости меня».

Вдох и выдох. Ада оправдывает промедление необходимостью взять под контроль Соки Жизни, но правда в том, что ей страшно. Страшно подняться на ноги и решиться пройти дальше по этому проклятому дому.

23.586.10 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ей удается успокоить разбушевавшееся Ремесло – но не без усилий. Ада смотрит на собственную руку, глядя как перекатываются под кожей последние спазмы, – в сравнении с той болью, что была (померещилась?) прежде, эта совершенно ничтожна. Огонь в венах и контурах затихает, повинуясь воле алхимика. Последняя черная линия – остатки меланхоле – блекнет, исчезая под браслетом из листьев.

«Да… рассчитывают», – повторяет она за гримуаром. Он, разумеется, прав; только заставить себя – сложнее, чем покорить стихию. На ноги Ада поднимается, цепляясь за руку няни, и оглядывается. Нервно закусив губу, она хмурится: в холле ничто не указывает на случившийся кошмар.

Случившийся ли?..

Она уже и сама не уверена. Кажется, единственное свидетельство этих событий – белая (седая?) прядь в волосах Эсавы.

«Ты ведь тоже видела… это?..» – Переспрашивает она у гомункула, нерешительно ступая дальше по коридору и указывая ладонью в сторону левого крыла. – «Начнем… оттуда», – выдыхает Ада, все еще мешкая – и невольно пропуская Рахиль-Эсаву вперед. – «Я… я возьму себя в руки».

24.587.11 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Нужно ли?..

«Я… не знаю. Я не знаю», – отвечает Ада гомункулу – и самой себе – и замолкает. Думая о том, что же ей в самом деле нужно, Бен-Берцаллель не может отделаться от навязчивого желания попросту забыть то, что случилось в этом доме. Забывать – роскошь для Мага, но благо для сознания человека. Ей так было бы проще и спокойнее. Но было бы лучше?..

Когда Филипп Дариус Сизиф оставил на столе список и рассказал, какой может быть цена этого знания, – Ада не сомневалась и секунды. Чужие тайны, что могут подставить под удар ее семью, не нужны ей, но тут – дело несколько иное.

«Я хочу знать, что я не сошла с ума», – улучив момент, когда фамильяр улетит в комнату, шепотом признается Ада. Она хватает Эсаву за руку, вынуждая ее остановиться и посмотреть на подопечную. – «Хочу знать… что это безумие… не во мне».

Ада замолкает – она не знает, как это объяснить. Она даже не уверена, что сама понимает собственные чувства, – и уж точно не может понять, почему так упрямо цепляется за это, придавая случившемуся действительно колоссальное значение. Так ли это важно? Или время развеет воспоминания, оставив их лишь спутанным отголоском чего-то неприятного – но не более того?..

Хорошо бы время в самом деле так сделало. А она может помочь этому – сосредоточившись на чем-то отличном от переживаний вокруг пережитого кошмара.

Ада закрывает глаза, отпуская руку гомункула и мысленно обращаясь к импровизированному браслету вокруг своего запястья – и в этот раз она чувствует больше. Как минимум то, что нет смысла обыскивать гостевой дом…

..можно было вообще сюда не приходить…

«Что он сделала для нашей семьи? За что я должна быть ей благодарна?» – Мотнув головой, Ада невольно вздыхает. Иногда ей кажется, что отец умолчал слишком о многом… Пусть даже у него наверняка были для этого веские причины. Алхимик, впрочем, не слишком рассчитывает на ответ: если Адам Бен-Берцаллель запретил Эсаве говорить об этом, Ада может добиться ответа – если няня вообще им владеет – только радикальными методами. Она смотрит в потускневшие глаза гомункула пристально, и только сейчас обращает внимание, что няня изменилась. Вновь.

«Что с тобой, Эсава?.. Нет, не с твоим телом или боевым потенциалом. С твоим сознанием», – требовательно уточняет Ада.

В угловую комнату Ада заходит, чтобы позвать Вайсса, но взгляд рефлекторно скользит по убранству и оставашимся вещам. Кому могла оказать гостепреимство хозяйка Шаттенблута?..

«Ее нет здесь», – коротко взмахнув рукой с браслетов из стеблей и листьев, она привлекает внимание гримуара к себе. – «Лучше будет продолжить поиски в самом поместье».

25.588.12 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Объяснение Эсавы строгое и логичное – настолько, что Ада в самом деле успокаивается. Разве что только корит себя, что простейшие вещи, касающиеся Ремесла, объясняет ей няня, – но на то она и няня. Сколько бы ни было лет ее подопечной, гомункул все равно будет опытнее и мудрее ее.

Слова Эсавы об искажении установок оседают в душе смутной тревогой, а ее неожиданный интерес к собственной внешности совершенно не типичен для тех Эсавы и Рахиль, к которым привыкла Ада. Но сомнений нет. Сколько бы перерождений ни было у ее няни, ее базовая установка – защищать Бен-Берцаллелей – не могла подвергаться изменениям.

Алхимик даже немного рада тому, что в комнате не обнаружила еще какую-нибудь мрачную и жуткую ловушку – и торопится уйти оттуда, пока ничего принципиально не изменилось. Будь такая возможность, Ада вообще предпочла бы покинуть Шаттенблут – потому что едва ли на территории поместья есть хоть одно место, в котором она могла бы чувствовать себя в безопасности.

А ведь именно здесь в свою Войну нашел пристанище Арнольд Бен-Берцаллель. Есть в этом какая-то ирония – но шутки Аду сейчас не вдохновляют.

«Она…» – успевает было заикнуться девушка, почувствовав, что ее поисковое заклинание наконец нашло свой путь. Но договорить – уже нет. Чужая могущественная аура – словно удавка, затягивающаяся на шее. В последнюю встречу с этим исполином Ада смела надеяться на снисхождение и силу детской дружбы… теперь надеяться ей не на что. Противопоставить Энкиду ей нечего. Еще и отголосок силы Кастер – что все это может значить?

С Вайссом она, пожалуй, не согласна. Ей не интересно. Ей страшно.

«..нужно… к остальным», – выдыхает она с трудом. Потянув за наплечный ремень, Ада перемещает контейнер с сердцем и обнимает его, прижимая к животу, – так драгоценная ноша будет в большей безопасности, когда Эсава подхватит свою подопечную на руки. Алхимик неловко машет ладонью в сторону поместья – несомненно, все союзники почувствовали все то же самое, а значит – тоже вернутся на исходную.

«Кэро… лайн на втором… этаже», – сбивчиво делится она информацией с гримуаром. Если с Бен-Берцаллель что-то случится, это может сэкономить всем время. Если будет кому, конечно.

26.589.13 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Аде явно требуется усилие, чтобы разжать руки и отпустить Эсаву-Рахиль. Она нехотя опускается на землю и ведет ладонью по волосам, откидывая непослушную челку назад. Выглядит алхимик и впрямь неважно, но – справедливости ради – кто из союзников сейчас выглядит хорошо?

А колоссальная мощь Энкиду все приближается, и хотя аура его изменилась – не похоже, чтобы Берсеркер сильно потерял в силе. К тому же…

«Я чувствую… силу Кастер. Но не знаю, что это может значить», – не знает… или не хочет признавать очевидного – того, о чем много раз говорила Амелия. Ада не отходит ни на шаг от своей защитницы и растерянно окидывает взглядом фасад поместья Шаттенблут. Похоже, выбранное Филиппом положение озадачивает ее.

«Там нет ее. Она этажом ниже», – бормочет Ада, но трудно представить, чтобы союзник мог различить ее невнятный шепот с третьего этажа. Но, быть может, он почувствует два коротких импульса праны, переданных через браслеты на их запястьях.

Многострадальный контейнер с сердцем Кэролайн все еще здесь, с Адой. Алхимик тянет наплечный ремень, перемещая сумку за спину, и замирает, уставившись пустыми глазами туда, откуда несется на них два страшных противника: Слуга, которого они не смогли одолеть в Форте-Каунт, и бессмертная ведьма, возвращающаяся в собственный дом.

«Сэр Бедивьер… Ведь у Берсеркера должна быть своя воля? Как и у вас, и у Рустама и Ракша, и любого Героического Духа», – по щекам Ады соскальзывают слезы, которых она, похоже, даже не замечает. – «Как может он… подчиняться той… кто убил его Мастера?..»

27.590.14 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Трудно сказать, что напутствующая речь Амелии возвращает Аде присутствие духа, но она кивает – и поджимает губы в привычном, полном упрямства жесте. И эта твердость не исчезает даже когда алхимик слышит голос Анастасии. Напротив, кажется, внешнее сходство ведьмы с ее «живым платьем» злит Аду – и она волчонком смотрит на хозяйку Шаттеблута. Алхимик сжимает кулаки и…

Золотым всполохом мелькают перед глазами звенья цепи. Ада даже не успевает понять, какая сила помогла ей на добрый дюйм разминуться с чужим оружием, а Эсава-Рахиль уже выталкивает ее из-под очередного удара – и вместо плеч алхимика золотая цепь обвивается вокруг запястья гомункула. Ада вскрикивает – словно это ее собственная рука до боли сжата бряцающими друг о друга золотыми звеньями – и отскакивает в сторону. Еще две цепи вспарывают землю у самых ее ног.

«Мама…» – Повторяет Ада следом за Энкиду, и ее собственный голос кажется неказистым и грубым в сравнении с изяществом и мелодичностью голоса Слуги. Алхимик смотрит на фигурку Анастасии, но видит – крошечную девочку с глазами, похожими на капельки запекшейся крови. Девочку, что осмелилась быть живой и мечтать. – «Элеонора тоже… звала ее мамой», – шепчет Ада со злостью и отводит руку в сторону.

В тонких пальцах мелькает серебристая сталь – и острое лезвие скальпеля вскрывает кожу запястья. Вместо крови по сжатому до дрожи кулачку стекает вязкая черная жижа и пузырящаяся желчь, а с посиневших губ срывается облачко морозного пара. Короткий взмах рукой – и отходы Ремесла Бен-Берцаллелей смешиваются с чистой водой, становясь отравленной кромкой магического клинка.

«Справишься?» – Коротко спрашивает она Эсаву прежде чем шагнуть следом за Амелией.

+1

763

https://pulson.ru/wp-content/uploads/2011/08/4e38fcbdb91c1bde36000000.gif
35 / 27

+1

764

1.591.1 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Отсутствие ответа заставляет Аду не на шутку испугаться – ожидая от Эсавы исключительно подтверждения ее способности выбраться самостоятельно, алхимик даже шагает вперед, вслед за Амелией, но оборачивается, чтобы увидеть, в каком состоянии гомункул.

Ада вздрагивает всем телом, когда цепи роняют Эсаву на землю и волочат в сторону, а следом за этим из окна выпрыгивает Валла – и тоже оказывается в плену золотых цепей. Замешательство отражается на лице Бен-Берцаллель: искреннее желание помочь девочкам борется в ней со здравым смыслом.

«Я. Приказываю. Вам. Выбраться!» – Вскрикивает Ада, гневно разрубив ладонью воздух. Развернувшись до того резко, что коса больно хлестнула по плечам, алхимик кидается за Амелией. И уже будучи рядом – слышит предостережение Филиппа.

«Духовное ядро Кастер», – повторяет она за ним. И замолкает, проглатывая очевидную мысль: едва ли Гвидион отдала свое ядро по доброй воле. Но если Кастер мертва… – «Тогда что с ее Мастером?»

Спрашивает она негромко – и вопрос выходит скорее риторическим. Для подобных вопросов не место и не время, но Ада есть Ада. Можно ли надеяться, что хозяйка Шаттенблута или Элеонора – до нее – пощадили бы Мастера, ограничившись смертью Слуги?

Бен-Берцаллель не отвечает на обращение Анастасии, но меняется в лице: страх и гнев причудливо сплетаются во взгляде подобно холе и меланхоле, закипающим внутри нее. Страх – перед силой, которую демонстрирует Мастер Берсеркера. Гнев – за Вилфрида Гамелина и за слова о «родном гнезде». Она знает, где ее дом – и подпускать ведьму к самому светлому, что осталось в сердце Бен-Берцаллель, она не желает.

Но если чему-то ее и научило вчерашнее столкновение с Филиппом – то это действовать, когда тебя пытаются обмануть или смутить речами.

«Да», – коротко отвечает Ада Амелии. От Вайсса алхимик отводит глаза, стараясь даже не смотреть в сторону испещренных незнакомыми ей знаками страниц. Нитерберг добавляет последний штрих, и Бен-Берцаллель припадает на одно колено, кладет ладони поверх вспыхнувшего символа и повторяет словесную формулу. Прана срывается с кончиков пальцев белесыми разрядами, заставляя рисунок Амелии засиять ярче

2.592.2 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Безмолвный ответ хозяйки Шаттенблута о судьбе Вилфрида заставляет Аду удивленно распахнуть глаза – и почти сразу же нахмуриться. Жест красноречив в своей лаконичности, но поверить, чтобы младший Гамелин покончил с собой, Ада не может. Это безумие.

Вся эта Война – сплошное безумие.

Сцепив зубы, Ада смотрит на фигурку Мастера Берсеркера. Она молчит, но по угрюмому взгляду видно – до последнего надеется, что бурный водный поток унесет хозяйку Шаттенблута прочь, дав союзникам возможность сгруппироваться и увести бой от Мастерской ведьмы.

Тщетно. Смешно было даже надеяться – по крайней мере, такое ощущение создает насмешливый голос этой женщины, и Ада сникает. Они действительно крошечные и бессильные в сравнении с той мощью, которую демонстрирует Анастасия. Но природное упрямство Бен-Берцаллелей не позволяет сдаться – даже когда внутри нее по воле хозяйки Шаттенблута вскипают Соки Жизни. ОСОБЕННО теперь.

Ада вскидывает руку, жестом останавливая Амелию. Слабая улыбка мелькает на бледных губах – алхимик может и уязвима, но не беспомощна. Можно только догадываться, каких усилий стоит ее сдержанная реакция: Маги не любят пускать к своим инструментам чужих, а когда твой основной инструмент – твое собственное тело, такое вмешательство и вовсе ощущается будто кто-то заживо копается в твоих кишках.

«Это мое… Ремесло», – шепчет она. Привычным движением Ада поднимает ладони на уровень груди, почти касаясь кончиками пальцев искалеченных крыльев семейного Герба. Но не пытается потушить разгоревшийся в ее груди Атанор, а использует вложенные в ее нутро магический импульс, чтобы пламя разгорелось ярче.

Сила в ней клокочет, рвется наружу бесконтрольной стихией. В уголках глаз собираются черные густые слезы, а рубашка липнет к спине, окрашиваясь желтизной от проступившей вместе с потом желчью. Алхимика лихорадит, а вместе с мощью Соков Жизни закипают и чувства, которые ей все сложнее контролировать.

Резко опустив руки вдоль тела, Ада выпускает на волю эту силу и лишь придает ей направление – за спину, где все еще скованы цепями Энкиду девочки-гомункулы.

3.593.3 Ада

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Слов Мастера Энкиду Ада не слышит. Ее Магия выходит из-под контроля, разрывая нутро и кожу. Ей, верно, очень больно, удар о землю выбивает дыхание из легких, и вместо воздуха их заполняет вязкий холод. Ада силится сделать вдох, но вместо этого лишь беспомощно хлопает губами и бьется от болезненных судорог в руках Валлы.

Это… жалкое зрелище. Достойное того снисходительного тона, с которым обращается к ней Анастасия. Но сдаваться нельзя – и Ада пытается бороться с взбунтовавшимся Ремеслом… вот только возможно ли бороться со стихией? Возможно ли вообще бороться, когда твой противник настолько превосходит тебя?

Валле все же удается поставить свою создательницу на ноги, и Ада, которую все еще колотит дрожью, цепляется здоровой рукой за запястье девочки – да так сильно, что кожа Валлы бледнеет. Под кожей алхимика пробегают спазмы, то и дело вздуваются и опадают мышцы, а с левой руки на капают вперемешку желчь и яд. Ада обращает на это внимания не больше, чем на едкую ауру вокруг себя. Она невольно утыкается лбом в плечо Валлы – и тут же, дернувшись, отстраняется, будто ошпарилась.

Тихий голос, многократно отразившийся от стен Шаттенблута, заставляет Аду резко обернуться – как раз вовремя, чтобы увидеть, как падет Мастер Сэйбера.

«А… мелия», – хрипло выдыхает алхимик, и на ее изуродованном Соками Жизни лице читается страх.

И все же, она не мешкает.

«Помоги ей», – коротко шепчет Ада, едва не касаясь щеки гомункула ледяными губами, и отпускает ее руку, чтобы пусть на неверных, дрожащих ногах, но все же преодолеть разделяющее их расстояние и стать между подругой и хозяйкой Шаттенблута. Или защищаться теперь предстоит от двоих противников? Ада не знает, чего ждать от Дантэ, но для человека, оставшегося умирать на берегу Хрустального Озера, он выглядит весьма неплохо…

4.594.4 Ада

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада открывает глаза, но нужно время, чтобы начать воспринимать реальность. Она смотрит вверх, глядя в небо, и поначалу ей кажется, что она попросту ослепла, – и когда она смыкает веки, словно насмешкой над страхами алхимика под ними горят алые узоры.

Повернуть голову удается с огромным трудом, но это же болезненное движение возвращает чувство жизни, а картинка перед глазами меняется. Амелия – совсем близко – и, похоже, тоже живая. Глядя на нее, Ада с трудом вспоминает, что же произошло. Кажется, когда Дантэ заговорил, Амелия уже пыталась подняться… Кажется, контуры Ады взвыли, едва зубы Мага вонзились в собственную плоть… но все, что она успела сделать – судорожно отпрянуть и обхватить руками Амелию. А потом на них налетел этот чудовищный вихрь, и крошечная Валла повалила их на землю, силясь закрыть девушек собой.

Кажется… все закончилось? Ада не разжимает рук, но уже различает, что хитин обвалился с кожи – бессильный и бесполезный против такой мощи. Но на запястье по-прежнему сомкнулся серебристый лаконичный браслет. Проходит маленькая вечность, прежде чем Ада вспоминает, что это, и тогда короткий импульс праны устремляется от одного браслета к другому. В нем нет какого-то тайного знака или скрытого кода, лишь единственно возможное сейчас послание: я жива, а ты?

Тяжелое дыхание поднимает в воздух облачко пыли, а к ощущениям возвращается боль. Саднят рука и бок, горит кожа, неспешно кипят внутри яды. Ада с усилием поднимает руку, чтобы нащупать контейнер – цел ли? Не поврежден?..

«Ва… лла… Э… Эсава?» - Тихо шепчет алхимик, всматриваясь в лицо девочки. Нужно бы подняться, двигаться дальше… отыскать Кэролайн и разбудить ее, но…

..кажется, сейчас это просто невозможно. Даже мысль об этом кажется непосильной.

«Как ты?» - Слабо спрашивает Ада, поймав взгляд Амелии.

5.595.5 Ада

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада согласно кивает, но проходит пауза, прежде чем она принимает протянутую руку. Поднявшись на ноги, она первым делом осматривает гомункулов – целы ли, живы ли? А когда они оказываются рядом, медленно – хотя в ее восприятии этот жест, наверное, был порывистым и стремительным – обнимает обеих, украдкой оглядываясь на обугленные кости, оставшиеся от Мага, который разменял свою жизнь на полдюжины других.

Сказать ему спасибо уже поздно.

Война – странное дело. Те, кого Судьба вынуждает сразиться за право исполнить свою мечту, так или иначе – достойные люди, следующие своим принципам. Но понять это почему-то удается лишь когда становится вот так… слишком поздно.

Звук падения заставляет Аду вздрогнуть одновременно с Валлой, и на пресловутый термос она смотрит растерянно и недоуменно, словно не может вспомнить, что это вообще такое. Вспомнив, устремляется к нему, спотыкается, цепляется за няню и прижимается лбом к плечу гомункула, застывая так.

Внимание ее привлекает голос Бедивьера – и когда Ада видит, в каком состоянии рыцарь, лицо становится болезненно печальным. Видеть Сэйбера таким ей мучительно – и, похоже, винит в его состоянии она отнюдь не Амелию.

«Я справлюсь. Найду. Вы… отдохните немного. Вы все», – хрипло и негромко произносит Ада, отводя взгляд от Бедивьера. Ее новые шаги уже увереннее и сильнее… возможно, она направила в мышцы ног магическую силу, коль скоро не хватает физической. Подняв термос, она вертит непослушную крышку, но перепачканные в золе и иссушенные желчью руки бессильно скользят по гладкой поверхности.

«Герр Вайсс… я… прошу вашей помощи снова. Этот дом по-прежнему опасен», – признает Ада, разглядывая фарфоровую копию Короля Рыцарей и побеждая, наконец, в схватке с термосом. Кофе она выпивает залпом – и лишь затем виновато поджимает губы, вспоминая, что стоило хотя бы предложить Амелии.

6.596.6 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Размышления о том, как все сложилось бы, будь у нее чуть больше решимости и сил, наверное, преследовать ее до конца жизни. И гримуар, чей ворчливый голос выводит Аду из задумчивости, абсолютно прав – в том числе потому что еще есть вещи, которые необходимо сделать. И цена, которую придется уплатить, если сделано это не будет. Возможно…

Удар Валлы заставляет Аду вздрогнуть. Глаза алхимика округляются – шок в них сменяется замешательством. Драться с союзниками сейчас совершенно неуместно, а оттого велико желание отчитать Валлу. С другой стороны, общая комичность и нелепость ситуации зашкаливает – гомункул бросается с кулаками на книгу, а книга огрызается в ответ.

«Это… было грубо», – выдыхает Ада, и по тону ее не понять – были ли грубыми слова Вайсса или поступок Валлы. Но вендетту гримуара остановить все же нужно, и алхимик задает ему вопрос, что первым приходит на ум. – «Как вы думаете… ворвавшись в Замок Эвенджер может… навредить временному Наблюдателю?»

Это вызывает тревогу. Людвиг не оставит семью и родной дом, на который у Эвенджера могут быть свои планы. К тому же, если именно он был тем, кто довел Беатрис до столь плачевного состояния, то не захочет ли он причинить схожую боль и ее брату?..

И она сама бессильна что-либо сделать в этой ситуации. Только сжать кулачки до дрожи и уставиться в лестницу, по которой предстоить подняться, пытаясь ее просканировать. Нужно спешить… и пересилив тревогу и здравый смысл, Ада ступает наверх.

7.597.7 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Слова Вайсса сделали решимость Ады угрюмой и тревожной.

А чего она ожидала, в самом деле? Что гримуар расскажет ей о чудесном сказочном мире, в котором люди живут как братья и сестры, держатся за руки и поют песни о счастье? Что успокоит ее, будто Людвигу ничего не угрожает? После колкого ответа даже наивной Бен-Берцаллель становится очевидно: угрожает и еще как. Страх волной разносится по телу, заставляя мелко дрожать изнутри, а кончики пальцев, кажется, покалывает.

Нужно найти Кэролайн как можно скорее. Но в отведенный срок – даже если найти ее удастся в ближайшие минуты – ей не сделать операцию по пересадке сердца. И от этой мысли к горлу подступает тошнота – потому что альтернативные варианты один другого страшнее.

Послушно следуя инструкциям Вайсса, Ада поднимается на второй этаж – но не успевает даже толком оглядеться, когда проклятый дом смыкает вокруг нее свою ловушку. Ада и ее спутники оказываются в западне, и это чувство пугает, но не больше, чем перспектива опоздать с нахождением Кэролайн.

«Не уверена, что это обо мне», – меланхолично отзывается она на очередную ядовитую остроту Вайсса. Интуицию Ада полагает лишь подсознательным опытом, а опыта поиска людей в лабиринтах особняков чужих ведьм у нее нет.

Чужих ли?

«Она говорила так, словно я уже была здесь раньше», – звучит с сомнением. Ада хмурится, оглядываясь по сторонам, и на короткое время задерживается взглядом на лице Эсавы. – «Ты знаешь что-то?»

Надежды на ответ, впрочем, немного. Установки няни едва ли изменились за последние полчаса. Если бы она могла ответить – рассказала бы еще в саду… но и узнавать подобное от женщины, создавшей и убившей Элеонору Ада не хочет.

«Сюда», – указывает она в сторону розовой двери, возникшей вместо лестницы. Ни темница, ассоциации с которой навевают внешний вид и запахи от маленькой двери; ни кабинет, о котором напоминает странная ручка из щупалец, не похожи на место, где оставил бы Эвенджер своего драгоценного Мастера. Розовая, совершенно чужая здесь дверь, впрочем, кажется слишком яркой – словно нарочно привлекая к себе внимание. И все же – она. Пусть это называется чутьем.

Ада касается ручки неуместно розовой двери и толкает ее.

8.598.8 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Повторять вопрос, адресуя его гримуару, Ада не торопится. И нет – вовсе не насмешки боится Бен-Берцаллель – скорее считает вопрос не принципиальным в сложившихся обстоятельствах. К тому же, есть вещи, узнавать о которых важно из определенных источников… и если ей доведется вернуться домой, она спросит отца о словах колдуньи и верить будет именно ему, но не паре ворчливых страниц, вписанных в полную безумия книгу, и не чужой женщине, убившей Элеонору.

Коридор с розовыми стенами, исписанными и измазанными детской рукой, не вызывает у Ады никаких ассоциаций. Это место едва ли могло быть ее комнатой, и на детскую Элеоноры – вечно облаченной во все черное – это тоже не похоже. И рисунок… Ада поднимает ладонь, касаясь краешка бумаги, но не происходит ничего, что прояснило бы хоть что-то. И она толкает дверь, чтобы вновь оказаться в той же комнате.

Круг на полу привлекает внимание и оторвать взгляд от него не так-то просто. Обычный круг. Многие магические формулы начинаются с такого… но какая нужна, чтобы выбраться из этой западни?

Мешкать с выбором у нее времени нет. Ада снова осматривает двери и, остановив взор на серой двери, подходит к ней. В секундном раздумии она невольно поднимает ладонь, чтобы сжать через рубашку ключ-аметист – уж слишком похожа дверь на ту, которую видела она в подземной мастерской.

Если предположить, что выбор, который она делает, – это путь человека, то зацикливаться на детстве – розовой двери – нельзя. Тогда необходимо найти в себе смелость открыть следующую и… повзрослеть.

Может ли она с уверенностью сказать, что повзрослела за время Войны?
Скорее, что кончилось ее детство.

Ладонь алхимика касается жутковатой ручки из щупалец, и Ада тянет дверь на себя, подтверждая свой выбор действием.

9.599.9 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Если это зрелость… то какая-то неправильная. Отчаянная… сломанная.

«Здесь… все сломанное. Везде», – негромко бормочет Ада, и голос ее, кажется сейчас, привлечет беду на их головы. Она смолкает, затравленно оглядываясь по сторонам.

Сломанными были игрушки по углам розового коридора. И ни яркие краски, ни детские рисунки на стенах, – ничто не перетянуло на себя внимания. Разбитыми были колбы и медицинские приборы, разбросанные вдоль серых стен пропахшей химией лаборатории.

Обреченным кажется человек, прошедший этот путь.

Алхимик мешкает, боясь коснуться ручки двери – боясь снова испытать этот страх прикосновения к безумию – но все же послушно открывает дверь, когда скрипучий голос Вайсса выводит ее из ступора.

За дверью – уже знакомая комната и новые знаки мелом. Алхимик рассматривает их, а затем переводит взгляд на низенькую дверь без особого энтузиазма.

Как и сказал Вайсс, куда идти дальше – очевидно. Формула не завершена. Путь не окончен. А значит, предстоит шагнуть туда, откуда пахнет затхлостью и сыростью… даже если за третьей дверью скрывается сама смерть.

Или, быть может, что-то хуже, чем смерть? Ада наклоняется, чтобы осторожно – будто боясь, что от резкого движения ржавая ручка выломает щербатую дыру в прогнившем дереве – тянет на себя.

10.600.10 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Жуткая ретроспектива чужой жизни – такой же зловещей, как шорох шагов за спиной, – медленно тянется перед глазами. Ада и рада была бы промотать вперед, спрятать взгляд от жутких безликих фигур на гниющих фотографиях… но почему-то смотрит. И почему-то почти не пугается, увидев за спиной старика женщину с первой фотографии.

Ада открывает низенькую дверь в самом конце этого пути, ожидая, что завершенная формула выпустит ее из ловушки, – и короткие мгновения она еще верит в это, глядя на вспыхнувшие фиолетовым – совсем как чары Амелии – знаки.

Вдох – и пепел забивает пазухи, не позволяя дышать. Легкие распаляются огнем – вместо привычного мороза, – но куда страшнее чувствовать, будто что-то отбирает ее силы, ее прану… нет, саму ее жизнь. Голова идет кругом – от движения комнаты, от дрожи в контурах, дребезжащих от ужаса, – и она на едва не падает, но цепляется за Эсаву, чтобы удержаться.

Дверь? Ада щурится – глаза слезятся от золы и углей, и все мельтешит и мерцает. Выбрать? Последнюю? Их только три…

Картинки без лиц мелькают перед мысленным взором. Женщина. Старик. Мужчина. Юноша и девушка. Мальчик и девочка. Мальчик… мальчик и старик – один человек. Начало и конец пути – на одном рисунке, нарисованном рукой… маленькой девочки?

Дверей лишь три, но смерть – не конец для бессмертный ведьмы, хозяйки Шаттенблута.

Ада хватает Валлу за рукав и тянет за собой, к сияющему порталу, в который превратилась нужная дверь. Она уже не знает – темнеет ли в глазах от чар, высасывающих ее жизненную энергию, или от того, как стремительно угасает сознание… Но в мельтешении фигур с фотографий у женщины появляется лицо – такое знакомое, что в груди щемит сердце, и совершенно чужое.

[«Она любит только… себя и своего старшего сына.»]

Ей нужно только добраться до розовой двери – за которой, она уверена, будет ждать перерождение. Только… добра…

11.601.11 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада не спешит вступать в дискуссию с Вайссом относительно оценки ведьм и их ловушек – возможно, она даже в чем-то согласна с мнением гримуара… но слишком истощена, чтобы краснеть от столь откровенной грубости. Кивнув на вопрос Эсавы, Ада возвращается к поискам Кэролайн – и вскоре действительно находит ее…

..но не совсем так, как ожидает. Впрочем, глупо было бы надеяться, что Эвенджер оставит своего Мастера без какой-либо защиты.

Кристалл создан Магией,Аде незнакомой, но выглядит он как надежная колыбель для Кэролайн и настоящая крепость. И, похоже, ей там… спокойно. Что резко контрастирует с чувствами Ады, встревоженной и смурной. Она не успевает всерьез задуматься о том, что вообще может сделать в сложившейся ситуации, когда кристалл становится мутным – и вместо светловолосой девушки на его гранях появляется совсем другой… вызывающий подсознательный страх.

От чувства, будто Эвенджер смотрит прямо на нее – пусть даже его и нет сейчас рядом – становится еще хуже. Но если подумать… он тоже не кажется довольным увиденным. А значит, они – весь их горе-союз – в самом деле близки к тому, чтобы достать его.

Короткий импульс праны направляется в браслет. Не просьба о помощи или защите – только факт. Нашла.

«Вы знаете, что это?» – Спрашивает Ада у Вайсса, не сводя глаз с фигуры Слуги. Поняв, что за Магия перед ней, она сможет решить, как именно ей добраться до Кэролайн. А Эвенджер… пусть смотрит.

12.602.12 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Возможно, не ступать на пол, устланный ковром из лилий, было одним из самых мудрых решений за минувший день…

Ада, впрочем, не смотрит на цветы – лишь в пугающие аметисты глаз. Девушке нужно набраться храбрости, а откуда бы ей взяться, если она даже взгляд проекции Эвенджера выдержать не способна? Бен-Берцаллель старается держаться, слушая холодные и неумолимые доводы Слуги – но сама не замечает, как бессильно сжимаются кулачки.

И все же… он сам назначает «встречу» – и Аде кажется, будто целая гора рухнула с плеч. Наверное, где-то в глубине души она боялась, что не сможет разбудить Кэролайн… и что единственным способом остановить Эвенджера будет убить его Мастера. Рисковать собой все-таки проще, чем кем-то другим – и тем более, кем-то столь беззащитным.

А еще это означает, что он не навредит Людвигу… по крайней мере пока не переступит через тело Ады Бен-Берцаллель.

Ада вздрагивает от резкого окрика. В таком состоянии ей трудно соображать быстро – и сейчас она судорожно пытается вспомнить карту, испещренную пометками Алоиса. Любое место между Шаттенблутом и Нитербергом – и ближе к Шаттенблуту. Безлюдное… и…

«Обитель Святой Жанны. То, что от нее осталось», – негромко отвечает Ада, упрямо глядя на Эвенджера. Может быть она ошибается. Может быть есть место лучше, ближе или даже удачнее для союзников… Неважно. Решение принято. Ада хмурится тревожно, закусывая губу, – и решается задать вопрос прежде, чем пугающе реальный образ Слуги исчезнет с граней кристалла.

«Ответьте мне. Это вы искалечили Беатрис Нитерберг?»

13.603.13 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Едва выпустив няню из неловких объятий, Ада Бен-Берцаллель импульсивно кидается вперед – шаг, второй, и она замирает, переводя встревоженный взгляд с Бедивьера на Амелию, а следом – на Филиппа. Руки ее мелко подрагивают, а бледное лицо кажется совсем белым.

«Я говорила с Эвенджером», – возбужденно и суетливо тараторит она. – «Он предложил решить все, не подвергая опасности его Мастера. Мы должны встретиться в Обители Святой Жанны… сейчас».

Нервно сглотнув, Ада виновато смотрит на союзников – словно ответственна за такую суету и спешку… и продолжает говорить. Так быстро она еще никогда не говорила – даже на памяти своих же гомункулов.

«Кэролайн защищает огромный кристалл. Он сказал, что это Благородный Фантазм одного из Слуг Девятой Войны», – она оглядывается на Вайсса – вот уж кто здесь больше разбирается в Магии подобного уровня. – «Даже если нам удастся вытащить ее, за оставшееся время я не успею вернуть ей сердце».

Опустив взгляд на контейнер, держащийся на ремне, перекинутом через плечо, алхимик поджимает губы. Кажется, прежде она бы заплакала, но сейчас Ада Бен-Берцаллель полна холодной решимости – только мелкой дрожью колотит обманчиво хрупкое тело.

«Я лучше умру, нежели позволю ему попасть в Замок», – вскинув лицо и смахнув непослушную челку с лица, Ада смотрит прямо в глаза Амелии – и в зеленых глазах читается одновременно спокойствие врача, вынужденного говорить страшные вещи, и наивная надежда, что ее чувства будут поняты. – «Теперь я уверена, что именно он искалечил Беатрис».

Дав союзникам немного времени сориентироваться в ситуации, Ада стремительно пересекла коридор, чтобы перекинуть через голову ремень сумки и протянуть свою бесценную ношу Бедивьеру.

«Другого времени может не быть. Вы… позволите?» – Застенчиво спрашивает она, неловко разводя руки, – и по-детски доверчиво обнимает рыцаря, прижавшись щекой к серебру доспеха. – «Сберегите его, пожалуйста…» – так тихо шепчет Ада, что последние слова даже Слуга с его острым чутьем скорее разгадал по губам.

И почти сразу же отпрянув, алхимик окликает Валлу – очевидно, рассудив, что их горе-союзу будет полезно хотя бы добраться до Обители Святой Жанны в целости.

14.604.14 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Если на нумерацию дурёх Ада никак не отреагировала, то на «дерганой малолетней истерички» алхимик дергается, хватая Валлу за руку раньше, чем она успеет выкинуть что-нибудь еще экстравагантное. Чего им сейчас действительно не хватает – так это склоки вместо скорейшего отправления к Обители Святой Жанны.

«Я не хочу, чтобы…» – Приобняв Валлу за шею, бормочет девушка, и взгляд ее словно мутнеет. Она вспоминает Элеонору и Вилфрида, невинных жителей Нитерберга и храбрых Блэкгард – и отчаянные жертвы Артурии Пендрагон и Дантэ Ренстаада. – «После всего… я не стану палачом».

«Эсава и Валла умеют водить», – кивает Ада на идею рыцаря. Очевидно, программа гомункулов многофункциональна и включает в себя максимум бытовых вещей, в которых слаба их горе-хозяйка. Ада обращает взгляд на Амелию. – «Мы сможем обсудить все в дороге. Хорошо?»

Времени на разговоры прямо сейчас попросту нет, и даже обычно нерасторопная Бен-Берцаллель старается ускориться – Валла уже держит ее на руках и готова бежать в сторону гаража.

«Мы заедем за вами. Не задерживайтесь, герр Филипп», – успевает мягко напомнить она, прежде чем гомункул устремляется вниз по лестнице. Ада даже пискнуть не успевает о возможных ловушках – но путь их оказывается чист.

До гаражей, обнаруженных Бедивьером, не так уж и далеко по меркам Слуг и гомункулов – и все же время тянется бесконечно долго. Эсава-Рахиль невозмутимо распахивает огромные гаражные двери, а Валла опускает свою создательницу на землю, позволяя оглядеться. Ада ощутимо нервничает, беспомощно озираясь по сторонам и рассматривая представленный ряд машин, в которых она не слишком-то смыслит.

Впрочем, массивный джип на здоровенных колесах привлекает внимание Валлы, и вслед за ней Ада останавливается именно напротив него.

«Выглядит… внушительно», – невольно роняет алхимик, оборачиваясь на Амелию. – «Беатрис… я спросила у Эвенджера о ней. Он… не ответил прямо. Но его аура стала злой и едкой – и он разозлился даже сильнее, чем когда услышал выбранное мной место. Он назвал ее лживой и надменной… сказал, что именно это ее искалечило».

Пересказ выходит сбивчивый и неровный – пока Ада собирается с силами сказать отнюдь не приятные вещи, пока она с гомункулами забирается на заднее сиденье авто…

«Может быть, это не важно сейчас… так же, как не важны смерти Элеоноры… и Вилфрида… и Дантэ… Но… я не могла не сказать об этом. Прости», – пауза. Ада виновато опускает глаза, а потом выглядывает из-за сиденья и с интересом осматривает указатели на приборной панели автомобиля. Выглядит, конечно, не страшнее медицинских приборов с их обилием разнообразных датчиков, но все же не слишком очевидно. – «Ты уверена, что справишься с этой штукой? Это… Валла, Эсава, а это что?..»

15.605.15 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада поджимает губы на слова Амелии и какое-то время молчит – как раз пока союзница осваивается с управлением автомобиля и пытается выехать из гаража, не уничтожив все вокруг… Или такой цели нет? Едва не нырнув вперед носом от резкого рывка, Ада удерживается лишь стараниями гомункулов, и Эсава безапелляционно накидывает ей ремень через плечо и закрепляет со звонким щелчком.

«Эта женщина [ведьма] так сказала и… знаешь, там, на берегу Хрустального Озера, я пыталась найти его и не смогла сделать этого. Тогда я подумала, что Кастер прячет его, и возможно ты права в своих суждениях. Но ядро Кастер у Мастера Энкиду, а смерть… тоже объяснила бы, почему мне не удалось найти его… И почему он не был вчера с братом, ради которого готов был отдать жизнь».

..и возможно лучше [чище] быть покойником, чем предателем. Ада не говорит этого – ей, целителю и биоалхимику, претит подобная мысль. Ценность жизни и честь не безразличного ей человека, легшие на разные чаши весов ее совести, заставляют ее колебаться с окончательной оценкой – и она молчит.

Молчит она и когда в машину забирается Филипп, и пока они ждут Вайсса, и даже на слова Сэйбера Бедивьера реагирует лишь благодарным кивком – и слабой улыбкой. Откинувшись на спинку комфортного сиденья, Ада закрывает глаза и продолжает молчать. Тот энтузиазм, с которым она торопила союзников с дорогой к Обители Святой Жанны, сошел на нет – решение принято, машина движется и теперь от алхимика мало что зависит, а поднятая ею суета, кажется, потребовала от нее немало моральных сил.

«Как ваши изыскания?» – Спрашивает она негромко у Филиппа и Вайсса. – «Амелия, может быть ты знаешь, когда была основана Обитель Святой Жанны? Эвенджер… рассердился, когда я выбрала это место».

+1

765

.

0

766

https://i.pinimg.com/originals/0d/37/bb/0d37bb2c8d278082777fbd7ac63bf3c1.gif
? / 15

+1

767

1.606.1 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Похоже, вечно можно не только смотреть на огонь и воду, но и спорить о моральных качествах и судьбе Вилфрида Гамелина. Ада не отвечает – но если в этот момент Амелия увидела бы выражение ее лица, то она без труда поняла бы, что союзницы одинаково убеждены в своей правде и вера ни одной из них не пошатнулась.

Да и священный огонь, золотом вспыхнувший со стороны Шаттенблута отвлекает от неуместного спора. Ада оборачивается назад, силясь увидеть фигурку Бедивьера, но даже зоркому биоалхимику это уже не под силу. Кажется, в глазах ее мелькают слезы, но она не дает эмоциям взять над собой верх.

На поведение Мистического Кода Ада реагирует встревоженным взглядом, но касаться его не решается.

«Ты в порядке? Что… с ним?..» – Негромко спрашивает она у Амелии, а еще спустя паузу добавляет: «Извини. Я не хотела ранить тебя… и не хочу ссориться. Ни сейчас, ни после. Ты права, мы узнаем все в свое время… поэтому… прости».

Речи Филиппа не вызывают у Ады никаких ассоциаций – только холодок по коже. Она качает головой и переключает свое внимание на сидящую рядом Эсаву-Рахиль, внимательно оглядывая ее раны. Резко потянувшись к няне, девушка вдруг замирает – ремень впивается в плечо, не давая приблизиться… так что прикоснуться к роскошному телу гомункула удается лишь со второй попытки.

«Валла, не надо», – грозно – насколько вообще грозно может говорить Ада Бен-Берцаллель – окликает она младшую. В самом деле, в трясущейся на всех ухабах машине не хватает только потасовки между гомункулом и гримуаром. И без них есть сомнения в возможности помедитировать перед боем.

«Один отдает, другой принимает, значит?» – Повторяет она за Вайссом, прощупывая поврежденные участки тела Эсавы. – «Что можно передавать в Войне Святого Грааля… прану? Нет», – очевидно, есть куда более простые способы передавать прану – и судя по состоянию Энкиду, Анастасия ими не стала бы брезговать – соответственно, и тянуть к себе в дом куски чужого пола с начертанным на ним таинством ей было бы ни к чему. – «Командные Заклинания, быть может?»

Обернувшись на Филиппа, Ада чуть нахмурившись – но скорее встревоженно, нежели недовольно – смотрит на него… и так ничего и не решившись сказать, возвращается к заботам об Эсаве.

2.607.2 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Слова Амелии о природе Одеяния Дантэ заставляют Аду угрюмо замолчать. Подобные проявления сущности Магов чудовищны и отвратительны, но… возможно, оно (она?) спасет жизнь младшей Нитерберг – и уже за один только шанс этого стоит прикусить язык, удержавшись от своих высокоморальных комментариев.

Помалкивает она и на рассказе Вайсса, и даже отстает от няни, чтобы послушно принять у Филиппа его завязанную узлом ношу. Ада пытается сосредоточиться, чтобы просканировать руку гомункула, и…

УДАР!

Ада вскрикивает, обхватив обеими руками сверток с гомункулом, и ошарашенно смотрит перед собой, похоже, не до конца понимая, что произошло. Интеллекта, однако, хватает, чтобы понять, что проехать сквозь дерево у машины не получилось бы – и что гомункулы подорвались с мест отнюдь неспроста. Ада даже порывается пойти за ними, но одергивает себя, понимая, что будет только мешать им.

Но с каждым мгновением простоя, Ада явственно нервничает все больше – и чтобы хоть как-то отвлечься, концентрирует внимание на трофее Филиппа.

«Победил в Войне», – повторяет алхимик за Вайссом. – «Вы знаете, кто был его Слугой?»

И – пока вокруг машины суматохи выходило куда больше, чем внутри, – Ада все же оборачивается к Филиппу, чтобы пристально посмотреть в его глаза и уронить негромко: «Вы… постарайтесь не повторять за Давидом», – а затем снова отвернуться.

3.608.3 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада выбирается из машины сразу же, как только Эсава-Рахиль отстегивает ремень безопасности, и у дверей ее уже встречает Валла. Их горе-хозяйка тянет улыбку, словно желая подбодрить девочек.

«Я люблю вас обеих», – негромко говорит она гомункулам. Коротко взглянув на няню, Ада добавляет:«Не умею показывать это… но люблю».

Наверное, трудно представить слова более неуместные здесь, на пепелище Обители Святой Жанны, – равно как не найти другого момента для этого. Никто не возьмется поручиться, что все они доживут до конца этого дня.

«Я обещала ему, что вернусь… и всей душой хочу этого», – невесело улыбается Ада на слова подруги. Она осторожно касается руки Амелии и сжимает пока еще безоружную ладонь. – «Но за время Войны я много раз нарушала свое слово. И если будет нужно, я нарушу его снова. Потому что тебе нельзя погибать, Амелия».

А внутри все сжимается и дрожит – от душевной боли или страха перед приближающимся противником? Голос ее срывается: «Я верю… он поймет».

Слова Филиппа заставляют Аду выпрямиться и расправить обманчиво хрупкие плечи. Она тянет ладошку и к нему – и, кажется, немного светлеет, когда он соглашается принять ее руку.

«Я верю, что мой брат лучше разбирался в людях, чем вы… ты думаешь. Мы сможем победить… вместе», – сжав ладони союзников, Ада на секунду закрывает глаза и прислушивается к собственным контурам, дребезжащим от приближения Слуги.

«Сделаем», – повторяет она за греком и опускает руки. Вены под бледной кожей начинают пульсировать, наполняясь силой и магическим огнем. Атанор в ее душе?.. нет, пожалуй. Вся Ада Бен-Берцаллель – от наивной души до самых кончиков пальцев, мгновения назад касавшихся рук союзников, – и есть выкованный беспощадным Ремеслом Живой Атанор.

4.609.4 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
..хочется верить, что не поздно научиться. Верить, что у них – и у всего мира вместе с ними – будет Завтра. Верить, что горькие и злые слова, брошенные Эвенджером и подхваченные многоголосым хором, – не пророчество, но лишь жалкая ложь.

Верить, что можно найти наперекор Судьбе и победить.

Что же, речи Слуги звучат зловеще, но в изумрудных глазах Бен-Берцаллель, скользнувших всего на миг по плечам Филиппа, нет ни малейших сомнений.

«Мы не одни… Сражайтесь за то, во что верите. Сражайтесь за тех, кого любите», – речетативом повторяет она чужие слова – будто молитву. Вспомнить их не так уж и сложно – пусть даже голос, произносивший их в прошлый раз, принадлежал совсем другому человеку. – «Ибо лишь так вершатся Чудеса».

Выдох. Под бледной кожей набухают и пульсируют жилы, плечи раздаются вширь, крепнут и нарастают мышцы. Ада чуть склоняется вперед, готовая принять удар – и ринуться в атаку самой, – в тщательно отработанном с Бедивьером движении.

«Она благословила нас. Благословила сражаться за Будущее, опираясь на Прошлое. Она доверила нам Будущее этого Мира, и мы… мы будем сражаться за него».

Последние слова звучат глухо и спокойно. Врач не ненавидит опухоль, отравляющую человека, но ищет способ от нее избавиться – без сожалений и предубеждений, оставив свои чувства в стороне.

«Сэр Бедивьер просил подарить вам покой… Это достойная участь для Прошлого».

5.610.5 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Короткие импульсы праны от браслета нетрудно было бы потерять в этой какофонии магических всплесков – чужая Магия, собственное Ремесло, живая и почти осязаемая ненависть Эвенджера… Возможно, Дантэ был по-своему прав, когда предупреждал, что в этом бою прислушиваться к контурам будет задачей непростой. И все же Ада слышит их – простые слова: «аномалия», «ноль», «место для ловушки», и они складываются в такую же простую и понятную картину:

«Линии лей повреждены», – Ада кивает в сторону выжженной земли, на которую ступил Филипп. Пепелище оказалось жутким не только визуально, но грек прав – в этом может оказаться ключ к победе над Эвенджером – Магом.

..Эвенджером, который в самом деле исчез. Ада понимает это только когда Амелия говорит об этом вслух – и несколько растерянно осматривается по сторонам, желая оценить обстановку и попытаться самой найти исчезнувшую с доски фигуру. По счастью, мешкающую подопечную защищает Эсава, и Ада благодарно кивает ей, практически моментально отскакивая в сторону – врассыпную, как и велел Филипп.

«Валла, Берсеркер твой», – звонко командует она бесстрашной младшей и тут же находит взглядом приближающегося Сэйбера. – «Эсава, сможешь убрать стрелка?»

До Арчера далеко – но пока не избавиться от него, он продолжит осыпать их градом ударов. Сама же Ада тем временем обхватывает руками обугленное с одной стороны, поваленное наземь деревце, и поднимает его в воздух, словно бравируя своей силой. А затем, хорошенько размахнувшись, отправляет свой бесхитростный снаряд в полет, и устремляется вперед – навстречу своему противнику.

6.611.6 Ада

_______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Даже если бы Ада хотела атаковать каменного Сэйбера издалека, она едва бы решилась на это – в одном месте оказалось слишком много союзников, а прицельностью броски здоровенных деревьев и камней не отличаются. Ада надеется, что слова грека услышит Валла – и перестанет старательно самоуничтожаться в ближнем бою, – но девочка снова бросается врукопашную, на что ее создательница лишь недовольно цокает языком.

Взрыв, с той стороны, где исчезла Эсава-Рахиль, вынуждает Аду нахмуриться – но не более того. Боевые гомункулы Бен-Берцаллелей способны выдержать многое, и сейчас у алхимика нет времени на переживания и страхи. Коротко – одобрительно? – кивнув Филиппу, она устремляется к своему противнику – высокому и стройному каменному исполину с мечом и щитом. В первую встречу с настоящим Сэйбером Кухулином она испытывала трепет и даже страх, сейчас же от этих чувств не осталось и следа. Воссозданный Эвенджером образ - лишь слепок его фигуры и навыки, которые Ада уже видела в бою.

На мгновение она опускает взгляд на свои ладони – те самые, которыми ей предстоит сражаться с вооруженным противником. Впрочем, кто сказал бы, что алхимик безоружна? Кожа предплечьях начинает бугриться, словно под ней копошится что-то живое, и один за другим вздувшиеся наросты лопаются, обнажая шипы острых, молочно белых костей. Ядовитая желчь сбегает по запястьям к сжавшимся кулачкам.

А затем, низко зарычав, Ада нападает.

7.612.7 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
В широко распахнутых глазах Бен-Берцаллель отражается мужская фигура – белое, залитое алой кровью. Боль союзника Ада переживает, возможно, даже сильнее чем собственную – и теряет концентрацию, упустив шанс нанести решающий удар.

Вспышка пламени озаряет лицо Ады – и оно искажено гримасой… ярости? гнева? И девочки, и Амелия, и Филипп продолжают сражаться, и Бен-Берцаллель тоже должна взять себя в руки – но это ей совсем непросто. Кажется, она утробно рычит, словно сбитый с толку зверь, когда замахивается круглым щитом Сэйбера.

..но уже поздно. Ада уже не видит ничего кругом. Она озирается, судорожно силясь увидеть хоть что-то в жуткой алой дымке – и хоть что-то почувствовать. Она растеряна и дезориентирована, и удар по ноге заставляет ее хрипло выдохнуть и зажмуриться. Сердце алхимика оглушительно бьется в висках.

Вспышка праны несется вверх по руке – и рефлекторно Ада поджимает ее, избегая возможной опасности и роняя бесполезный каменный щит. Лишь бесконечное мгновение спустя понимает она, что это была не опасность, но сообщение от союзника. А в следующее мгновение Ада перекатывается через плечо, чтобы не попасть под повторный удар Сэйбера, и пытается сконцентрироваться. Обычно для этого она дышит, но вдох оборачивается жгучей болью – и алхимик задерживает дыхание.

Стук сердца замедляется, контуры затихают. Нужно лишь взять под контроль свое восприятие, найти эпицентр этого чудовищного дыма – и подать знак Филиппу, направив его удар точно в цель.

8.613.8 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада медлит… она использует передышку, которую дали ей союзники, чтобы взять контроль над своими чувствами. Среди отчаянного беснования контуров непросто выделить те импульсы, от которых она еще способна защититься – даже если чудовищный удар все-таки вырвется из-под багряных лент и накроет дерзких магов.

Она медлит, не до конца понимая, чего именно велел ждать Филипп, но доверяясь ему так же, как он сам доверился ей секунды назад – и, наконец, понимает, что настал нужный момент. Каменный конь еще только встает на дыбы, а Сэйбер еще только поднимает щит, чтобы защититься, – когда алхимик приходит в движение.

Связанный алым Одеянием Дантэ, скованный необходимостью закрываться от ударов Лиат Маха Сэйбер – идеальная мишень для сильных, но грубых ударов Бен-Берцаллель. Сжатый кулак целит в каменное плечо, разбив которое Ада сможет лишь Сэйбера его оружия и – быть может – шанса применить Фальшивый Фантазм.

9.614.9 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Невозмутимая сосредоточенность на бое дает трещину – и за секунду до того, как черный поток захлестнул Аду Бен-Берцаллель, на ее лице можно было заметить самое настоящее отчаяние. Она совсем не разделяет радость своего создания, хотя усилием воли и давит в себе желание немедленно кинуться к изувеченному гомункулу.

А потом мощное течение сносит девушку и смывает с ее щек отдающие желтизной слезы. Удар, пришедшийся точно промеж лопаток, заставляет хрипло выдохнуть – и рефлекторно вдохнуть, вдоволь хлебнув черной воды. И когда фантазмом Райдера фигуру алхимика выплевывает на вздыбленную землетрясением землю, она кажется действительно сломленной.

Несколько секунд уходит только на то, чтобы сконцентрироваться на собственном теле. Ада перекатывается на бок, закашлявшись черной жижей, и несколько сильных спазмов проходит под ее кожей – мышцы перестраиваются, закрепляя мощным корсетом поврежденные кости. Рывком поднявшись на ноги, Ада едва не теряет равновесие… и цепляется за плечо вставшей рядом Эсавы.

«Райдер… возьми на себя», – сдавленно цедит ее подопечная, и от пальцев ее по телу гомункула пробегает волна. Раны Эсавы-Рахиль стремительно затягиваются – но не здоровой живой тканью, но жуткими алыми жгутами, похожими на мышцы, с которых сняли кожу. Стремительно зарастает повреждение в ноге гомункула – и будь на ее месте обычный человек или даже Маг, он бы наверняка потерял сознание от боли.

Но куда больше сил у Ады уходит на то, чтобы не смотреть сейчас в сторону искалеченной Валлы. Алхимик скрипт зубами, сдерживая крик, и отпускает от себя Эсаву, посылая Филиппу короткий сигнал: «Помощь. Тебе».

10.615.10 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада едва заметно вздрагивает… нет, не в тот момент, когда палец Эвенджера выбирает ее целью для Фальшивого Фантазма, но когда хриплый голос Вайсса прерывает тот странный транс, в который погрузило ее чувство неминуемой гибели.

Что-то подобное она испытала, когда почувствовала взгляд Ассасина на себе. Но Магия Вайсса вызывает ничуть не меньший ужас – и Ада отворачивается, находя глазами Филиппа. Взор целительницы скользит по его фигуре и походке, по окровавленному торсу и усыпанному каменной пылью лицу. Раненый союзник продолжает двигаться, и Ада едва заметно кивает ему.

..и замирает, пораженная и сконфуженная. Власть графа Нитерберг сильна, и Аде Бен-Берцаллель, лишенной какой-либо аристократичности, трудно противостоять этому чувству. Благоговение, граничащее со страхом, отражается на лице алхимика… Страх пошевелиться, привлечь к себе внимание – и упрямство, достойное наследницы своего рода. Здесь, во Владениях Эвенджера, слишком много тех, кто дорог ей.

Тех, кто сейчас совершенно беззащитен.

«Амелия», – негромко произносит она, привлекая внимание подруги. Вопреки своим привычкам, Ада не тянется, чтобы обнять союзницу, и даже не стремится прикоснуться – едкая аура враждебного жизни излучения слишком сильна. Но Бен-Берцаллель становится между двумя Нитербергами, – и если отбирать Власть силой ей не хватает решимости, то защищать то, что дорого, алхимик готова до последнего.

«Артурия Пендрагон отдала жизнь за нас. Это не могло быть напрасным», – речитативом говорит она – для одной только Амелии, но взгляда не сводит с Эвенджера. Мышцы под кожей алхимика в очередной раз перестраиваются, наливаясь огнем и мощью. – «И все те, кто верят в нас. Кто ждет нас. Ты сильнее его власти. Ты сильнее, Амелия».

11.616.11 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Я отрекаюсь от тебя.

Голос Филиппа эхом звучит в ушах. Слова повторяются снова и снова, становясь навязчивой идеей, отчаянным желанием понять и принять эту истину – ведь до тех это будут лишь слова.

Отрекаюсь. Отрекаюсь. Отрекаюсь.

..защищаясь от бесконечных шипов, Ада словно уходит в транс, в котором нет места лишним мыслям – лишь жажда жизни, пульсирующая в магических контурах, рефлекторные движения, отработанные тренировками с Бедивьером, и единственное слово, точащее изнутри наивную душу. Она едва ли вспомнит, от скольких шипов смогла увернуться, сколько пронзили ее… и как она оттолкнула Амелию, чтобы принять на себя предназначавшийся ей удар.

Кровь. Везде ее кровь. Ада чувствует липкую черноту под пальцами – и чувствует, как жизнь утекает из ее многочисленных ран. А над ней алое небо, и цвет его куда чище, чем ее собственная кровь – и Ада словно завороженная смотрит в это небо.

Отрекаюсь. Отрекаюсь.

«..отрекаюсь», – она сама не замечает, что шепчет это слово, повторяя его будто молитву. Отре… держись?..

Ада не успевает крикнуть Амелии, что подходить к ней опасно. Не успевает сказать, что справится, что выдержит – ради нее и Бедивьера, ради Людвига и отца, ради Филиппа и всех тех, кто многим пожертвовал, чтобы они сейчас оказались здесь. Не успевает отказаться покидать Владения Эвенджера – потому что в них Эсава и Валла, чьи жизни для нее так важны.

«Гомункулов Бен-Берцаллелей не так просто убить», – сдавленно шипит алхимик, но Амелия может ясно видеть, как перекосило лицо Ады. Она верит в них – и все же не простит себе этого. Но стараниями подруги она за границей, указанной Филиппом, и бросаться обратно глупо, бессмысленно.

Ладони Ады скользят вниз, избегая дотронуться до Одеяния, укрывшего фигурку Амелии, – пока не касается бережно и осторожно обнаженных бедер. Чуть сжав пальцами, она тянет подругу к себе и прикрывает глаза.

«Будет больно», – шепотом предупреждает Ада – и в то же мгновение волна праны обжигает кожу и контуры. Белесая мутная дымка обволакивает живот и спину Амелии и опускается вниз по бедрам, скрывая под собой раны и ссадины. Магия алхимика, обычно аккуратная и точная, в этот раз работает топорно, грубо и болезненно запекая кожные покровы некрасивыми ожогами, – но все же останавливает кровь.

0

768

.

0

769

https://img3.postila.ru/storage/6624000/6622545/0bef2fee35725cf4454c144d25533f87.gif
? / ?

+1

770

Октябрь

1.617.1 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Боль от контуров искалеченного Герба действительно чудовищна – как и говорил Филипп. Аде едва удается себя контролировать, едва удается не прервать исцеление. Привычная боль от движения праны по контурам, от Соков Жизни и изменений собственного тела, ни в какое сравнение не идет с тем, что приходится испытывать теперь.

Возможно поэтому в глазах алхимика стоят слезы, когда она вновь поднимает лицо. А возможно – потому что взгляд ее падает на Филиппа, прижимающего к себе искалеченную фигурку Валлы. Лаконичным «спасибо» не передать всей гаммы ее чувств – и все же коротким импульсом вспыхивает браслет на запястье грека.

С ужасом следит Ада и за боем няни, вздрагивая всякий раз, когда, кажется, гомункулу не удается уйти от атаки каменного Кухулина. Но Эсава держится, а вот ее подопечная – упускает момент удара Эвенджера, и все что ей остается – рефлекторно обхватить руками Амелию, стремясь защитить ее.

..защитить от угрозы извне, но не от ядовитых отходов трансмутаций и не Радиации Азот. Ада жмурится, силясь отбросить страх и боль и сконцентрироваться на своем теле, взять под контроль бегущие по венам яды. Она принимает руку Амелии, и пальцы подруги покалывает тщательно сдерживаемой едкой аурой.

А приняв помощь Амелии, Ада следует за подругой – на шаг позади, но так близко, что остается лишь протянуть ладонь, чтобы коснуться. И когда она понимает, что задумала Нитерберг, – не колеблется ни мгновения.

«Я верю в тебя», – шепчет Ада. Сильные руки алхимика обнимают невероятно бережно и деликатно, а острый подбородок упирается в обнаженное плечо.

Время, когда Ульрик был Графом миновало, и на земле Нитерберга большет нет места его Владениям. У этой земли теперь новые хозяева – и, быть может, веры лишь нескольких Магов не хватит, чтобы отстоять это право… но СИЛЫ хватить должно.

«Доверься мне», – звучит еще тише, и выдох обжигает кожу. Ладони скользят вниз, к бедрам, и нежность этого прикосновения так резко контрастирует с испытанной ими болью. Ада толкает Амелию к себе, и они обе могут слышать, как оглушительно громко бьются два сердца и как пульсирует жизнь под чуткими пальцами.

И это… нормально? Довериться, открыться без остатка. Делить и боль, и нежность на двоих – а иначе никак не разделить столь необходимую сейчас жизненную силу.

С каждым мгновением эти прикосновения становятся все более откровенными. Одна ладонь скрывается под юбкой, оглаживая нежную кожу между бедер, а другая – поднимается выше, и даже сквозь Одеяние легко почувствовать отклик Амелии… Ада перебирает пальцами по изгибу груди, ведет самыми кончиками вдоль ключиц и еще выше, по точеному подбородку – словно призывая посмотреть назад.

Посмотреть – и коснуться губ губами. Мягко, но настойчиво – не спрашивая разрешения и не боясь удара… ведь и удар доведется разделить на двоих, а на двоих – совсем не страшно. Не страшно отдать все – даже собственную жизнь.

Ладонь Ады, прежде ласкавшая бедра Амелии, обхватывает опущенную руку за запястье – и поднимает ее, не направляя, но становясь опорой. Она вся тянется ближе, чтобы стать фундаментом для Власти той, кому всецело доверяет.

Эта близость – такая неуместная здесь, почти невозможная. И все же они обе чувствуют это – как тянутся друг к другу контуры двух Магов, как жадно стремятся объединиться и разделить на двоих оставшиеся крохи праны – и как близко они в это мгновение…

..только бы его не упустить.

2.618.2 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Боль пронзает тело алхимика и воздух разрывает криком. Агония вместо мгновений единения. Кровь на руках вместо нежности прикосновений. Аду колотит – от боли и страха, от контраста и шока, от потери крови – и в первые мгновения она не может даже заставить себя пошевелиться. Тело ее разгоняет кровь и Соки в жилах, рефлекторно стремясь затянуть новые раны, и Герб Бен-Берцаллелей озаряет лицо алхимика нездоровой зеленью. Закашлявшись, Ада сплевывает черную горькую кровь на землю, – и скулит, пытаясь нащупать основания пронзивших ее шипов.

Но не успевает. Грубым и безжалостным рывком ее поднимает вверх – и Ада снова кричит. Она понимает, что новый удар сейчас прикончит ее, и Герб вспыхивает отчаянно ярко, повинуясь чувствам молодой главы рода… или диктуя их?

Глаза Эсавы смотрят строго – и Аде чудится, что точно с таким же лицом она отчитывала свою подопечную в детстве, отряхивая разыгравшуюся неусидчивую кроху. Как много изменилось: вместо грязи на одежде – каменные шипы в теле, вместо красивой горничной – живое оружие, обезображенное Ремеслом, вместо разбитых коленок – осколки надежд… А взгляд у няни все тот же, строгий и беспощадный в своей заботе.

Ада не замечает, что плачет. Но когда Эсава отталкивает ее в сторону, чтобы снова защитить, – больше не вскрикивает от боли. Она должна справиться, должна выдержать… должна выжить. Мертвая она не поможет Амелии и Филиппу.

Отпрянув в сторону, Ада спотыкается, падает на землю, перекатывается – и скрывается за ближайшим поваленным деревом. Привалившись к опаленной кроне, она пытается выровнять дыхание, но подоспевшая няня утягивает ее глубже в сгоревшую чащобу, пряча от глаз Эвенджера.

Трусость ли это? Здравый смысл? Величайший Приказ?

Философия ее не занимает. Едва Эсава позволяет ей замереть хоть на пару секунд, Ада снова пытается выудить осколки из своего бока, но перепачканные пальцы лишь бессильно скользят по каменным обрубкам.

«Помоги», - сдавленно бормочет она, полагаясь на мастерство няни. – «Склянки, колбы… что-то еще осталось?»

3.619.3 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Они заканчиваются. Обрываются – эти бесчисленные воспоминания – но широко распахнутые глаза Ады Бен-Берцаллель не видят ничего. Все ее мысли, все чувства сжались до крошечного мира, в котором есть только она и…мама.

Мама… Такое тёплое слово, полное глубочайшей нежности, чистой любви, бескорыстной заботы… Слово, что так редко произносила Ада Бен-Берцаллель в своей жизни. Слово, что никогда не слышала от нее Эсава.

Мама.

Не уходи, мама. Не надо. Забери его обратно. Живи, мама. Живи!..

Губы лишь шевелятся, и на них пузырится черная кровь. Ни звука – лишь боль и отчаяние в глазах. Она не может пошевелиться – но должна ради Эсавы. Ради мгновений, что они еще вместе. Вместе?..

..тяжелое тело гомункула падает сверху, и ее кровь смешивается с кровью Ады…

Мама. Мама! МАМА!!!

Чувства рвутся наружу, но не находят выхода, а новое сердце неумолимо делает первый удар в грудной клетке, и боль становится частью жизни. Жизни, которую дарит ей Эсава – снова.

Ада вздрагивает всем телом и нечеловеческим усилием вскидывает руку, чтобы прижать к себе… маму. Прижать?.. сил едва хватает, чтобы сведенные судорогой пальцы сжались на обрывках одежды Эсавы и…

«Ма…ма…»

Слишком поздно.

[Как можно быть настолько слепой?..]

Она была так слепа, что щедро рассыпанные рукой Судьбы подсказки не видела в упор. Так слепа, что в погоне за своей мечтой не видела живое ее воплощение рядом с собой. Так слепа, что злясь на вечное отсутствие матери, так и не увидела, что она – такая родная и любящая – всегда была рядом. Та, кто заботилась о ней в радости и горе, в правильных поступках и ошибках. Та, кто не могла сказать ей правду – но отдавала всю свою любовь.

..ее новое сердце знает о любви куда больше, чем знала Ада Бен-Берцаллель…

Ада вздрагивает – и еще раз, и снова… Рыдания сотрясают обессиленное тело алхимика, но плач ее беззвучен. Она не может кричать, не может даже пошевелиться – лишь еще крепче сжимает пальцами одежду гомункула, царапая посеревшую кожу. Горькие слезы бегут по ее лицу, а губы повторяют одно единственное слово.

Мама. Мама. Мама.

Будь у Ады Бен-Берцаллель хоть капля сил – она цеплялась бы за надежду восстановить Эсаву, вернуть ее к жизни… но на самообман сил тоже не остается. Ничего не изменить, не исправить. Смерть необратима. И Эсава, созданная и обезображенная Ремеслом… умерла человеком.

Умерла, чтобы ее дочь смогла жить дальше.

Вскинув заплаканное лицо, Ада видит, как меч Амелии вонзается в грудь Эвенджера, и где-то в глубине душе понимает, что сейчас все закончится. Что жертвы, какими бы чудовищными они ни были, принесены не напрасно. Что весь остальной мир продолжит жить.

И что она увидит его своими глазами – этот новый мир, который построит своим желанием Амелия Нитерберг.

«Спа… сибо… мама», – едва слышно шепчет Ада, и ей чудится, будто сердце в ее груди отзывается, разгоняя боль волной тепла и покоя, который способны подарить лишь материнские объятия. – «Спа… сибо…»

4.620.4 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Кажется, проходит целая вечность. Ада хотела бы забыться, потеряв сознание от переполняющей ее боли, но этого не случается даже когда она закрывает глаза. Под опущенными веками пляшут золотые огоньки, а на губах остается вкус этой победы, полный горечи и отчаяния.

Она хотела бы забыться, но не может.

..еще несколько дней назад она малодушно верила, что можно одолеть соперников в Войне Святого Грааля, не убивая их. Сейчас она сомневается, что можно сделать это, не убив саму себя.

Нервные движения рук становятся слабее и нежнее. Ада не терзает больше плоть гомункула, но осторожно гладит – спину и плечи, длинные волосы… Глаза алхимика закрыты, и она видит Эсаву такой, какой хочет помнить ее – красавицей с пышными формами, чувственными губами и золотыми волосами.

А набравшись сил, Ада все же сталкивает с себя тело матери – и снова плачет, видя, как безвольно дернулась фигура гомункула. Она коротко целует высокий лоб и посеревшие щеки и что-то шепчет… кажется, просит прощения.

Кажется, проходит целая вечность, прежде чем Ада Бен-Берцаллель находит в себе силы встать. Она видит тело Филиппа и упавший рядом с ним кувшин. Видит пустой корешок гримуара. Видит Амелию и скользит по ее фигуре усталым взглядом – и сколько бы ни злилась младшая Нитерберг за эту привычку подруги, Ада не стремится тем самым уязвить ее или унизить. Лишь оценить ее состояние – и похожие на капли крови частички Мистического Кода не могут обмануть алхимика.

«Мне жаль, Амелия», – слабо шепчет Ада. Движется она неспешно, с трудом – но Филипп удивительно близко, хоть даже у девушки и нет сейчас сил задумываться, как так получилось. Припав на колени у тела союзника, Ада проводит ладонью над раскуроченной грудной клеткой и на пару мгновений сжимает пальцами запястье у самой кромки серебристого браслета.

..проводит – и снова плачет, хотя казалось, будто слез у нее уже не осталось. Филипп мертв – и сколько бы ошибок он ни совершил при жизни, как бы ни хотел их исправить и как бы ни нуждался в нем его сын, – все оказалось разом перечеркнуто его смертью. Она не желала его смерти. Она не желала ничьей смерти.

И снова встает – с усилием и тихим стоном – чтобы найти Валлу и опуститься рядом с ней. Если девочка и жива – то лишь стараниями Филиппа, но не своей создательницы, и мысль эта колет. Ее тело и ее Герб забрали все оставшиеся силы, чтобы прижилось новое сердце и затянулась страшная рана в груди, и руки, поднявшиеся над тельцем Валлы, кажутся еще более тонкими и слабыми чем обычно.

«Амелия, знаешь… Хорошо, что Бедивьер с тобой», – тихо-тихо признается Ада, и слова эти пропитаны болью… нет, рождены ею. – «После всего… этого… я… не верю, что моя Мечта стоит такого. Но Мир… Мир наверное стоит».

5.621.5 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада вздрагивает от крика и вспышки праны, с которой выплескивает свой гнев Амелия Нитерберг. Она не смотрит в этот момент на подругу, а на мгновение замершие руки продолжают окутывать тело Валлы белесой дымкой – настолько слабой, что сквозь нее видны все страшные раны гомункула.

Крик Амелии полон боли, и ее же полны слезы Ады. Она не прекращает колдовать над Валлой, но слезы безудержно катятся по чумазому лицу.

«Нет, Амелия… Ведь… вместе с ним… сгинут и те… кого мы любим», - голос Ады то и дело срывается, а слова – перемежаются постоянными всхлипами. – «Я… Она… была мне матерью… и она… не спросила, хочу ли я этой жертвы…»

Ада складывает сжатые в кулачки ладони на коленях и в них не осталось ни капли сил. Едва заметно мерцая, бледный туман приводит тело Валлы к состоянию, в котором она сможет дожить хотя бы до утра.

«..но от мысли, что умереть могли и другие… мне становится дурно. Родители… братья… Его сын», - рыжая челка чуть дернулась от короткого кивка в сторону Филиппа. – «Твоя сестра… и Людвиг», - Ада слабо и горько улыбается. – «Я люблю твоего брата, Амелия. Так глупо… я… но… если он будет жить, то все это… не напрасно».

Спрятав лицо в ладонях, Ада снова плачет. Ее слова становится трудно различать, и прежде чем она снова решается заговорить, проходит немного времени.

«Мы… должны гордиться ими. Чтить… Помнить. Я… Хочу похоронить их. Как людей… как героев. Они заслуживают этого».

6.622.6 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Что можно возразить? Жизнь не поддается простой арифметике, и купить одну жизнь за другую – невозможно, как невозможно эту самую жизнь взвесить или оценить.

Будь то человек, Маг, Герой прошлого, гомункул или гримуар – все это Жизнь, бесценная и неповторимая. Будь то родитель или ребенок, одиночка или всеобщий любимец, ворчун или добряк, раскаявшийся грешник или невинная жертва Судьбы – жизнь эта важна априори, без оглядки на чьи-то ценности и домыслы.

И потеряв кого-то дорогого – утешиться мыслью, что жив остался кто-то ещё, наверное, невозможно. Как невозможно заменить одним человеком другого. Как невозможно унять скорбь и горе на сердце – даже если оно искусственное. И все же…

«..жить. Я верю, что жить».

.. потому что иначе все это действительно не имело никакого смысла. Считать бессмысленными так много жертв – слишком горько.

Ада снова поднимается, и кажется, что тело алхимика не выдержит больше ни шага – рассыплется от малейшего дуновения ветра. Рядом с Амелией она почти падает, тянет руки к подруге, чтобы обнять ее.

«Ты устала… Shnii [«Спи» - ивр.]», - короткое слово вспыхивает искрой праны. Воспротивится столь слабому заклятью было бы несложно, но нужно ли?.. Объятия алхимика такие бережные и теплые, а веки такие тяжелые… – «Я посторожу твой сон, Амелия».

..по крайней мере пока не придет помощь. Бедивьер совсем близко, а значит продержаться… нужно… совсем немного…

7.623.7 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Распахнув глаза, Ада еще какое-то время лежит, рассматривая потолок лаборатории. Она узнает это место без труда, а в некоторых трещинах, по которым скользит ее взгляд, угадывает те, что оставили они с Бедивьером, когда он учил ее сражаться.

Бедивьер тоже здесь – она чувствует его совсем рядом, пусть и не так, как было прежде. Чувствует неровное биение жизни в теле Валлы и спокойные удары собственного сердца…

..но чего-то все равно не хватает.

Ада смотрит вверх до тех пор, пока не приходит понимание, что именно не так.

Тишина.

Не звучит такое привычное и многоголосое «Хозяйка!». Не капает по тонкому катетеру раствор из капельницы. Не шкварчит на алхимической горелке импровизированная сковорода.

Никогда в жизни Ада Бен-Берцаллель не чувствовала себя настолько… одинокой.
И никогда в жизни она не осознавала так ясно, что случившийся вчера кошмар – вовсе не сон.

Эсава мертва. Она больше никогда не обнимет ее перед сном, не поприветствует утром и не заставит есть самую ужасную в мире кашу. Никогда не заплетет ей волосы и не обрядит в красивое платье.
Никогда не отчитает, не поможет советом и не поддержит делом.
Никогда не защитит от чужого удара и ее, Ады, глупости.
Никогда не скажет «Не будь такой жалкой, Ада Бен-Берцаллель».

Повернувшись набок и уткнувшись разгоряченным лбом в худые колени, Ада-которой-теперь-никто-не-запретит-быть-жалкой позволяет себе самое бессмысленное и бесполезное, что только можно сделать в сложившейся ситуации. Она горько плачет, перечисляя по кругу все эти бесконечные «никогда», которые когда-то были естественной частью жизни, а теперь… теперь – «никогда».

Эта боль в разы страшнее той, что терзает тело. Это короткое слово – «никогда» – в разы страшнее давящей тишины.

Кажется, вчера она храбрилась, говоря Амелии о тех, кто остался жив?..
..она просто не знала, как это – просыпаться с этим звенящим «никогда» в груди.

8.624.8 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ни-ког-да.

Мир обретает детали, но остается все таким же серым, а щемящая тоска в груди все никак не унимается. Может быть, если она уснет еще на какое-то время, станет легче? Ада закрывает глаза, но забыться не может – истерзанное тело и изможденные контуры ноют, временами входя в резонанс, когда искорки праны касаются искалеченных перьев Герба.

[«..боль будет такая, что захочется выломать себе грудную клетку, чтобы она прекратилась…»]

Ада Бен-Берцаллель не может даже этого – только лежать беспомощным кульком и тихонько скулить, то и дело срываясь на рыдания – сдавленные и тихие, потому что в этой странной тишине любой звук пугает ее еще сильнее. Кусая горькие губы, Ада зачесывает назад непослушную челку, и перед глазами мелькает серебро браслета. Она так свыклась с ним за стремительно пролетевший день, что даже не почувствовала…

..он обещал. Столько всего обещал – научить, рассказать, помочь… Столько всего еще мог сделать… Столько…

Мысль сбивается новым приступом рыданий. Едва ли Ада смогла бы объяснить, почему снова плачет – поступки Филиппа были разными и даже противоречивыми, как и его отношение к молодой Бен-Берцаллель… но в те моменты, когда он был к ней благодушен, в нем было что-то, напоминающее Давида – или, может быть, даже отца.

Отца… Где-то вдали отсюда, сам того не зная, осиротел маленький Орфей Гамелин. Утешит ли его, что все его родные на свой лад хотели спасти этот умирающий мир? Заменит ли ему отца история о его героической смерти?..

..а заменит ли ей маму стучащее в груди сердце? Утешит ли, что Эсава хотела спасти свое дитя?..

Прижав руку к груди и обхватив тонкими пальцами ободок браслета – словно обняв последнюю ниточку, что связывала ее с Филиппом Дариусом Сизифом, – Ада снова плачет, тоскуя и о матери, и о союзнике, и о его осиротевшем сыне, чье горе видится ей сейчас особенно близким.

И она продолжает плакать – до тех пор, пока слез больше не остается.

9.625.9 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Хотя слезы утихают – легче не становится. Где-то глубоко внутри образовалась пустота, не похожая ни на что знакомое Аде. Эта пустота не заполнится со временем, как магические контуры, и не восстановится по желанию алхимика, как оторванная рука, – но и не убьет ее, как пузырек воздуха в вене.

Ада Бен-Берцаллель – талантливый алхимик и целитель, она способна на удивительные вещи… но врачевать души она не умеет. Даже свою.

Боль накатывает новой волной, и от нее горит в груди, дрожат руки и сводит зубы – но Ада даже не пытается взять под контроль процессы, протекающие в ее теле. Будто считает это правильным… будто сама хочет, чтобы было больно.

Она переворачивается на другой бок, чтобы ясно видеть фигурку Валлы. Нужно подняться и переместить ее в колбу, чтобы начать процесс восстановления. Времени это займет немало – а чем дольше затягивать с началом, тем позднее девочка снова откроет глаза. Рефлекторно Ада воскрешает в памяти формулы элементов и химических связей, необходимых для правильного раствора. Валла – современная «модель», и для нее в этой лаборатории достаточно подходящих пептидных комплексов.

Рабочие вопросы успокаивают, но сил не прибавляют. Ада продолжает лежать, разглядывая то немногое, что осталось от Валлы, и оценивая, сколько времени уйдет на конструирование новых костей, в каком порядке будут восстанавливаться ткани и на каком этапе вновь потребуется участие алхимика для калибровки нервных окончаний. Если хорошенько потрудиться, можно снова поставить малышку на ноги к вечеру.

Если… хорошенько… если… подняться сейчас… Подняться?..

..Ада поднимается рывком, и поврежденные мышцы отзываются болью. Поднимается не потому что хочет, но потому что изнутри снова начинает саднить пустотой, а все что можно было рассчитать уже рассчитано, и дальше остается только действовать. Занять работой руки и голову, чтобы на душу времени уже не осталось, – кажется, так поступают взрослые?..

И все же, первым делом она оглядывается по сторонам в поисках тела Эсавы – со слабой надеждой, что Бедивьер, зная привязанность Ады к девочкам, не оставил бы ни одну из них на поле боя.

10.626.10 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Рука алхимика, дрожащая от напряжения и волнения, замирает в дюйме от покрывала, скрывшего тело Эсавы. Она помнит, что успела сделать с ней прежде чем бой закончился… под покрывалом серое лицо и ломкие волосы, искалеченное монструозное тело со следами алхимии и чуждого Аде Ремесла. Ничего общего с той красавицей, которая заботилась о наследнице Бен-Берцаллелей.

Ей наверняка было бы все равно, но это важно Аде. Важно вернуть ей лицо и похоронить, напрочь игнорируя возможность использовать уцелевшие органы для усиления другого гомункула. Пусть наследие прадеда сгинет, но Эсава-Рахиль достойна последних почестей.

«Мама», – еле слышно шепчет Ада. У этого слова вкус ее слез – горький, химический… искренний. Ада заносит руку, чтобы изменить облик Эсавы, – но в этот момент снова ощущает движение со стороны Валлы, и поникает в плечах.

Покой погибших – важен, но забота о живых – в приоритете. Пропитанная темной кровью простыня ложится поверх лица гомункула, а взгляд алхимика падает на обложку гримуара. Пустой, сломанный… мертвый. Ада касается потускневшего корешка с осторожностью и нежностью. Этот странный и ворчливый том жутких знаний за короткое время их общения успел несколько раз спасти ей жизнь.

Жизнь… Где она, эта жизнь?.. Кругом все сломанное и мертвое, лишь тени и смерть. Даже серебристая печаль Бедивьера стала мрачной и чуждой.

Ада поднимает глаза, находя взглядом винтовую лестницу, ведущую наверх… но даже прими она решение сбежать отсюда – у нее едва ли хватит сейчас сил, чтобы подняться. Сил с трудом хватает, чтобы добраться до стола с Валлой, и алхимик зависает над своим творением, сжав маленькую ладошку. Я здесь, я помогу, – хочет сказать она… и молчит.

11.627.11 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Рядом с операционным столом, выбранным Бедивьером, невысокая тумба с инструментами. Скальпели сейчас ей не понадобятся, а вот ножницы со скошенными лезвиями ложатся в дрожащую руку. Нужно срезать лишнюю одежду с малышки, а затем дотащить ее до колбы и закрепить там… Ада бросает тоскливый взгляд в сторону уцелевших колб – сейчас расстояние до них кажется практически непосильным.

Но действовать надо. Ближайший рукав с негромким шорохом расходится по неровной линии, следом за ним – второй, до которого совсем нетрудно дотянуться. Ада склоняется вперед, и волосы падают ей на лицо – грязные, слипшиеся от крови, ядов и каменной крошки.

Отпрянув от Валлы, будто почувствовав в себе угрозу для девочки, Ада неловко спотыкается, падает навзничь и, кажется, ломает заново пару недавно сросшихся костей. Перед глазами пляшут искры, а от боли уже хочется выть… выть, но все равно ничего с ней не делать.

В таком состоянии нельзя приближаться к живым, она причинит больше вреда, чем пользы. Но душ – так далеко, в другом конце залы… Придется подняться снова…

Аде хватает сил, чтобы сесть на полу, – и снова заплакать.

Слабая.
Бесполезная.
Безвольная.
Жалкая.

Ада нервно теребит слипшиеся пряди, но с каждым движением бессмысленность этого действия становится все более очевидной – даже для такой неумехи как она. Ада Бен-Берцаллель настолько беспомощна, что не способна даже позаботиться о самой себе.

А если так… то зачем все это?

Дрожащей рукой она нащупывает ножницы, упавшие рядом. Нужно совсем немного – лишь правильно взять их, притянуть к лицу и сомкнуть лезвия с глухим щелчком.

Щелк.

Щелк. Щелк-щелк-щелк.

Лезвия смыкаются снова и снова, и длинные рыжие пряди падают на колени и на пол и на худые плечи, а вместе с ними – воспоминания о полученных вчера ранах, о пролитой крови – своей и чужой, о боли потери и о собственной никчемности…

..и о том, как нежные руки Эсавы бережно перебирали непослушные рыжие волны. Как умела только она одна заплетать сотни разных причесок – настолько же прекрасных, насколько ужасными были ее блюда. Как порой они оставались только вдвоем, пока Эсава колдовала над ее волосами, и молчали – хотя могли в это время говорить как мать с дочерью, о душевных секретах и женской мудрости.

Щелк. Шелк-щелк.

Этого не будет уже никогда. Потому что нет больше этих длинных волос.

Щелк.

Нет. Потому что больше нет Эсавы. Больше… нет.

Щелк. Щелк. Щелк.

Тихий звук умиротворяет. Слезы снова катятся по лицу, а взгляд пуст, но почему-то становится легче. Словно каждый щелчок отрезает ненужные мысли и кусочек от этой жуткой пустоты внутри.

..и только теперь она наконец-то понимает, что в лаборатории есть жизнь. Ее слышно. Негромко бурлит раствор, чуть приподнимая тело Беатрис в облаке пузырьков; тихонько жужжит фильтр в ее колбе; неспешно пульсирует сердечко Валлы… и оглушительно громко стучит сердце.

Последний щелчок освобождает голову от всего лишнего. Маленький мир Ады Бен-Берцаллель сужается лишь до нее и ее нового сердца – сильного и спокойного… Ни истерика, ни боль, ни горе – ничто не тронуло этого сердца, живущего по каким-то своим законам.

Ада боится упустить это странное чувство и замирает, пытаясь нащупать, что стоит за ним. Вдох и выдох – на автомате, чтобы не спугнуть. Закрыть глаза, осторожно коснуться. Тонкая ниточка чувства, что связала ее незримой пуповиной с собственным сердцем – как мать и дитя, как Мастера и Слугу, – кажется такой эфемерной, что страшно обнаружить ее лишь пустой надеждой. В поисках опоры для своей наивной и смелой теории, она проваливается все глубже – все дальше и дальше уходя от реальности. Но где-то в глубине души она знает ответ… ведь…

Ты… здесь?

12.628.12 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Дверь кабинета негромко скрипит, впуская в просторную залу лаборатории Амелию и Бедивьера. Ада поднимает пустые глаза, встречая их на автопилоте, но голос рыцаря возвращает некоторую осмысленность в ее взгляд – будто выводя алхимика из транса.

«Здравствуйте, сэр Бедивьер», – хриплым эхом отзывается она. Крупные ножницы со скошенными лезвиями и тупыми концами выскальзывают из ослабших пальцев, скатываются по коленям и падают рядом с Адой поверх спутанных рыжих прядей. Она смотрит на них безразлично – словно решая в уме несложное уравнение. – «Спасибо, что позаботились обо мне».

Волосы Ады коротко острижены. Алхимик сидит на холодном полу рядом со своим искалеченным созданием, в одной лишь белой больничной робе, окруженная ворохом собственных волос. Заплаканные глаза, поникшие плечи, мерцающий болезненно зеленым Герб и задумчивость, граничащая с отрешенностью.

«Утро, Амелия», – наконец выдыхает она, принимаясь собирать собственные волосы – по-видимому, рассудив, что нет смысла попусту бросать такое богатство. – «Если у вас есть несколько часов, мы можем попробовать сделать из них эликсир, который поможет восстановить твои запасы праны в критический момент», – спокойно произносит Ада, и в этом спокойствии есть что-то по-своему пугающее.

Вновь поднимать глаза на подругу и бывшего Лансера молодая Бен-Берцаллель избегает.

«Не смотрите на меня так. Я справлюсь». – звучит упрямо. И уже тише: – «Пока я здесь – я еще способна кое-что сделать».

13.629.13 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада не поднимает глаз. Слова Бедивьера, кажется, не трогают ее сердца – она не отвечает и продолжает бездумно собирать прядь за прядью. Холодность рыцаря принимается как должное… или скорее замыкается, чтобы не показать, что безразличие бывшего Слуги ранит ее?

[Зачем?]

Никаких эмоций, никакой реакции. Новая прядь ложится в ладонь. Она понимает злость Амелии – наверное, любой разозлился бы на ее месте. И когда подруга вскидывает руку, Ада роняет лишь тихое: «Прости».

А потом вдруг становится тепло. Ада замирает, и Амелия может почувствовать, как дрожит изможденное тело алхимика в ее руках – и как при этом размеренно, спокойно бьется ее сердце. Скользнувшая по спине ладонь без труда может пересчитать торчащие ребра, а тонкие руки вблизи кажутся совсем бессильными. Бескровные губы беззвучно шевелятся – будто желая ответить, и одновременно с тем запрещая себе это.

Но заключить Аду в объятия – это безоговорочно поставленный мат.

«Думала…» – выдыхает девушка, утыкаясь лбом в плечо Амелии. Она роняет руки на колени, сжимая изо всех внушительный рыжий хвост… и горькие слезы падают на ее маленькие кулачки. – «Я думала… думала… что ее больше нет. Она… она всегда была рядом. Всегда… Сколько себя помню… и раньше… всегда. А я… Я говорила ей, что скучаю по маме. Я… такая слепая…»

Голос Ады срывается. Она что-то невнятно бормочет, плача, и Амелия только теряет время, слушая ее бессвязные попытки заговорить снова, – но постепенно ласковые прикосновения утешают девушку, и рыдания становятся тише.

«..это я виновата, что ее больше нет… но даже теперь… когда я заглядываю в свое новое сердце… то чувствую, что она… любит меня. Я… не заслуживаю… я… ничего не сделала для нее… даже… никогда не звала ее мамой».

14.630.14 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
[..не просто жила, а могла быть счастливой…]

Это Ада понимает хорошо. Она сама вчера говорила о том же, рассуждая о судьбе Людвига, – но примерить на себя те же речи не сумела. Какое-то время требуется, чтобы смысл этих слов пробился сквозь горе, но все же Ада притихает в объятиях Амелии – и даже дрожь в ее теле становится реже и больше похожей на отголоски физической боли, чем на рыдания.

Обхватив ладонями стакан воды, Ада послушно пьет – и так же безропотно смотрит на протянутый контейнер.

Алхимик не вздрагивает, но глаза ее округляются. Шарик глазного яблока поворачивается в растворе вокруг своей оси и чуть покачивается, уставившись на Аду Бен-Берцаллель. Неподготовленному человеку, пожалуй, стало бы не по себе.

«Спасибо, сэр», – на автомате отвечает Ада, продолжая играть в гляделки с оком мертвого Слуги. – «Ты хочешь… его… тебе?..» – Неуверенно уточняет алхимик и на какое-то время притихает.

Приняв руку Амелии, Ада поднимается на ноги – и в каждом ее движении видна скованность, свойственная людям, испытывающим боль при любой попытке пошевелиться. Отложив копну рыжих волос на ближайшую чистую столешницу, Ада склоняется над Валлой и срезает с нее остатки одежды – похоже, именно этим она и занималась прежде чем горе лишило ее здравомыслия.

Впрочем, Амелия не могла не заметить, что на тонкие манипуляции алхимик сейчас не способна – ее руки мелко дрожат.

«Это… весьма рискованная затея, Амелия. Это может дать тебе знания и даже стать оружием против Анастасии, но есть и опасность… что там остался его дух. И мы… не можем это узнать заранее наверняка».

Опершись на краешек каталки, на которой Бедивьер расположил Валлу, Ада несколько секунд задумчиво смотрит в сторону колбы с Беатрис.

«Помоги, пожалуйста… докатить ее туда», – расписывается она в собственной слабости. – «Не могу оставить ее так».

И под мерный перестук маленьких колес больничной каталки, Ада возвращается к теме глаза – и похоже, затея эта ей совсем не нравится.

«И… знания Ульрика фон Нитерберг могут сделать твою ношу еще тяжелее. Граф, о котором писал мой прадед, не был плохим человеком… но в Войну все же был призван безумцем. Возможно, приняв его знания, ты… захочешь разделить его точку зрения.

Кроме того… это глаз Слуги. Чтобы продолжать свое существование, ему потребуется якорь… и он будет потреблять прану. Это увеличит нагрузку на твои контуры.».

Но на вопрос Амелии она так и не ответила – но по себе знает, как трудно разубедить Магов в их упрямой готовности сделать что-то рискованное. Вздохнув, Ада переходит к более конструктивным вещам – и говорит уже как врач. Попутно она пытается перетащить Валлу – то немногое, что от нее осталось – в уцелевшую колбу и подключить к ней несколько катетеров.

«Будет нужно извлечь твой глаз, а затем – объединить нервные окончания и магические контуры с этим. Это потребует не только моего участия: объединить контуры я не смогу за тебя – только лишь помочь. Если что-то пойдет не так, глаз скорее всего просто исчезнет, но даже при успехе… я не могу гарантировать, что он не исчезнет после Войны. И велика вероятность, что восстановить зрение в этом случае уже не удастся… это очень тонкая работа, на порядок сложнее, чем вырастить новую руку».

Ада поджимает губы – словно что-то недоговаривает, но под пристальным взглядом Амелии сдается.

«Если честно, сделать такую операцию твоим сестре и брату было бы проще. Беатрис прошла через принятие Герба и уже понимает, как сделать чужие контуры частью своих. А Людвигу… могу помочь я. Я не хочу этого делать, но если кем-то рисковать в преддверии окончания Войны – то только не тобой».

15.631.15 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
С помощью Амелии непосильная для Ады в ее состоянии задача – закрепить Валлу в колбе – оказывается совсем несложной. Кажется, ей даже удается взять контроль над собой – по крайней мере, иглы, ведущие от полых трубок, она закрепила ловко и уверенно. Несколько таких она закрепляет у основания головы девочки, пока Амелия придерживает затылок.

«Спасибо», – Ада кивает, указывая, что манипуляции с телом гомункула завершены. Оказавшись снаружи колбы, алхимик бережно прикрывает дверцу. На секунду может показаться, что ее отражение в зачарованном стекле улыбается – да и голос ее потеплел:

«Людвиг тоже не согласился, когда я просила его передать кому-то ношу Наблюдателя».

Странные Маги – эти юные Нитерберги, – но хорошие люди.

Ада тоже сомневается. Она дает себе время на размышления, скрывшись за колбой, – и Амелия слышит шаркающие шаги алхимика, негромкий скрип вентилей и журчание раствора, хлынувшего в колбу с гомункулом.

Вернувшись, взмахом руки Ада активирует переливающиеся радужным белые знаки и формулы на колдовском стекле. Колба еще помнит последнюю активированную программу, и взгляд алхимика мрачнеет. Последней, кого лечила в ней Ада, была Эсава-Рахиль.

«Я… боюсь, Амелия. Я смогу сделать такую операцию. И сделаю все, чтобы ты тоже была к ней готова, но…» – Еще одним взмахом Ада стирает прежние настройки и скользящими движениями записывает новые. – «..но не все зависит от меня. И то, что будет дальше, может не зависеть от тебя».

Вздохнув, Ада оглядывается на Амелию, надеясь перехватить ее взгляд.

«Я верю тебе, Амелия… но не верю Эвенджеру. И чего ждать от Ульрика фон Нитерберга – я не знаю. Поэтому… пожалуйста, подумай еще раз. Если ты веришь ему… я приму это. И сделаю все, что потребуется».

И вернувшись к колбе и бесконечным формулам и знакам, знакомым Амелии лишь отчасти, Ада вновь подняла руку, корректируя программу восстановления Валлы. Жесты алхимика по-прежнему скованные и тяжелые – боль, снедающая ее изнутри, не утихает.

«У меня нет ассистента. Ближайший, кого я могла бы попросить об этом, в замке… и… возможно, не стоит втягивать его в это… но, если честно… помощь мне сейчас не повредила бы. И нам обеим нужно принять душ. В нашем состоянии – никаких операций. Иди первой… Я закончу здесь и тоже дойду».

16.632.16 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
У колбы Валлы Ада проводит не слишком много времени – формулы, хорошо знакомые ей и без Гебра, и без сторонней помощи, запускают процессы восстановления гомункула, чье истерзанное тельце медленно поднимается в густом янтарном растворе.

Осталась ли Ада довольна результатом своей работы – сказать трудно. Когда они с Амелией пересекаются у душевой, бледное лицо алхимика кажется высеченным из камня – но даже сквозь эту маску легко различить, насколько дорого ей дается каждое движение. В душе она тоже старается не задерживаться – возможно, опасаясь снова сорваться.

К столу, накрытому Бедивьеру, Ада возвращается почти готовой к трудовым подвигам: плотное шерстяное платье, плотные колготки и даже добротные сапоги. Только короткие волосы остаются влажными – девушка рефлекторно тянется к ним рукой, чтобы высушить простейшим заклинанием, но отказывает себе в этом, чтобы уберечь хотя бы крупицу праны.

Если Амелия решит все же взглянуть на мир глазами Ульрика фон Нитерберга, Аде потребуется вся прана, что у нее есть – и возможно даже больше.

Слова Бедивьера заставляют Аду поджать губы и кивнуть – согласно, но безрадостно.

«Вы правы, сэр. Я… не подумала об этом», – негромко отвечает она, притягивая к себе чашку кофе. Не то чтобы она была ценителем этого напитка – скорее он напоминает ей о словах человека, который учил ее, как жить с искалеченным Гербом. – «Спасибо. Я буду признательна за помощь».

На долгие разговоры выдержки не хватит даже самому суровому Магу – аромат стоит такой, что от него даже голова немного кружится, и Ада немедленно приступает к трапезе. Первая же ложка каши вызывает восхищенный выдох… и слезы в уголках глаз.

Ада, наверное, дорого отдала бы за то, чтобы сегодняшний завтрак был ужасным на вкус, но каша невероятно вкусная, как и следовало ожидать от Бедивьера – и с этим остается только смириться.

«Хорошо», – кивает алхимик, принимая решение подруги. Больше за время трапезы она не произносит ни слова – только уплетает одно блюдо за другим. Есть в этом что-то ненормальное: Ада Бен-Берцаллель, обычно неспособная даже чашку чая допить, поглощает еду с совершенно несвойственным ей энтузиазмом… и все же это неплохо.

17.633.17 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Расправившись с парой тарелок каши, внушительной горкой оладий, сэндвичем и даже зацепив полчашечки грибов, Ада откидывается на спинку стула, внимательно разглядывая собственные руки. Хотя она старается контролировать реакцию своего тела, врач все же должен здраво оценивать свои возможности – и понимать, что даже малейший намек на тремор может искалечить пациента.

Калечить Амелию Ада не хочет. Она поднимается из-за стола и устремляется к одному из шкафов – едва ли чем-то отличному от прочих.

«Сама операция будет не слишком трудной. Мы сделаем укол в нижнее веко, чтобы все прошло как можно более безболезненно… к сожалению, я не могу предложить полную анестезию, потому что если объединить нервные окончания я смогу, то с контурами все несколько сложнее», – Ада разговаривает с полками, внимательно изучая их содержимое. От шкафа веет прохладой, а внутренняя подсветка дает разглядеть надписи на контейнерах многочисленных препаратов. Биоалхимики не дураки пренебрегать благами цивилизации, будь то медицинский инструмент или лишенный магической составляющей раствор.

Наконец, она находит нужные ей названия. Обняв свою находку, Ада семенит к ближайшей кушетке, по пути подхватывая спиртовой раствор, пакеты с шприцем и перчатками и жгут.

«Я думаю, контуры глаза будут тянуться к твоим, поэтому тебе нужно будет… постараться расслабиться, чтобы открыться им навстречу, и заставить циркулировать прану. Это увеличит шансы, что объединение пройдет успешно. Пока есть еще немного времени… возможно, тебе стоит обратиться к своим контурам, чтобы прочувствовать их. Это должно помочь».

Устроившись на кушетке, Ада сосредотачивается на выбранном лекарстве. Шприц с двумя миллилитрами препарата застывает в отведенной в сторону руке, а на другой она зубами затягивает жгут. Найти на ее тонкой руке вену – задача, очевидно, не из легких, потому что на это уходит некоторое время, но даже поднеся шприц к сгибу локтя, Ада еще какое-то время медлит, дожидаясь, пока перестанет дрожать рука.

«Я должна предупредить тебя, что если… что-то… пойдет не так, я не буду бездействовать. У меня небогатый опыт работы с чужими контурами, но я сделаю все возможное, чтобы вытащить тебя. И вас, сэр Бедивьер, я прошу о том же. Если этот глаз будет угрожать Амелии, его нужно будет… удалить».

18.634.18 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада немного виновато и ободряюще улыбнулась Амелии – будь у нее способ сделать операцию так, как представляла подруга, она, вне всяких сомнений, именно так и поступила бы. Но с некоторыми обстоятельствами не может бороться даже самый талантливый врач.

«Сэр, помогите мне, пожалуйста», - инъекция едва ли могла подействовать моментально, но Ада не теряет времени. Украв у сосредоточенной на письме Амелии Рыцаря, алхимик приступает к обходу лаборатории в поисках необходимых материалов. Вскоре в руках рыцаря оказывается стальной поднос с целой кипой полезных в прикладной медицине вещей: ампула обезболивающего и обеззараживающие капли, вполне безобидные шприцы и салфетки, и - вполне жутковатые! - несколько запечатанных пакетов со скальпелями и внушительные клещи.

«Формальности, говоришь», - кивает она на слова Амелии о письме. Как врач она могла бы принять такой жест за недоверие к своему мастерству… но как участница Войны Святого Грааля она понимает.

С Бедивьером Ада почти не говорит, ограничиваясь вежливыми просьбами и лаконичными пояснениями о роли каждого предмета в предстоящей операции. В ее поведении нет обиды… скорее отстраненность и печаль.

И все же, Ада Бен-Берцаллель не была бы сама собой, если бы сумела удержать формальную дистанцию. Чем дольше она остаётся на ногах, тем тяжелее дается ей всякое движение – и лишь единожды оступившись, Ада цепляется за руку Рыцаря, чтобы не упасть… и, почувствовав холод серебра под своими пальцами, сдается.

«Я… теперь понимаю», - неловко бормочет она, сжав кулачок напротив груди. – «И все же… в словах Амелии есть зерно истины. Они… сражались и умерли за нас. Так почему мы теперь сражаемся против самих себя?»

Короткие волосы Ады – такой же странный символ этой борьбы, как и потемневшие доспехи бывшего Лансера, совсем не похожего на себя прежнего.

«Я не знаю. Может быть, мы не там ищем врага?.. Может, и врага-то никакого нет?.. Мне больно видеть вас таким. Вы стали сильнее… но… разве это вы, мой добрый рыцарь?»

Отстранившись и смахнув набежавшие слезы, Ада указывает на кушетку, одновременно прося Амелию лечь на нее и Бедивьера - донести туда инструменты, а сама направляется за глазом Эвенджера.

«Мне будет проще, если я смогу прочувствовать твою нервную систему… Поэтому не торопись активировать контуры. Я скажу, когда это будет необходимо».

Среди гениальных изобретений людских врачей – банальные шапочка и маска. Ада прячет волосы и лицо, натягивает перчатки. Резкий запах дезинфицирующего раствора бьет в лицо Амелии.

Если она все же хочет изменить свое решение – сейчас самое время.

19.635.19 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Второй раз за эту Войну Ада делает операцию, которую как врач делать не должна. Она знает – шанс, что Амелия в конечном итоге останется без глаза, очень велик. Работать со зрением в принципе непросто – и если нервные окончания замкнутся, ничего поделать уже будет нельзя. Даже у Магии есть свой предел, и здесь, в царстве тонких материй и важности мельчайших нюансов, этот предел ощущается особенно остро.

Местная анестезия действует почти моментально – но и продлится она недолго. Ада бросает взгляд на Мистический код, за реакцию которого переживает Бедивьер. Много ли понимает и чувствует Одеяние, алхимик не знает, но малейшего намека на удар может хватить, чтобы рука хирурга дрогнула.

«По правде сказать… это будет очень плохо и даже опасно для Амелии. Вы… приглядывайте за… ней, пожалуйста».

Ада кивает в благодарность за ту степень доверия, которую оказывает ей Рыцарь. Будь у нее больше сил – она и сама была бы уверена в благополучном исходе, но контуры ее иссушены, и даже чтобы прикоснуться к нервной системе Амелии, ей придется дорого заплатить, а уж чтобы быстро и аккуратно соединить нервные окончания – и подавно. Сколько лет своей жизни она уже оставила на этой Войне? И сколько еще отдаст прежде чем сядет солнце?

Клещи упираются в краешки век, позволяя раздвинуть их, а их основание удобно располагается на щеке Амелии. Широко растянутая кожа обнажает красноватую слизистую и связки, окутавшие глазное яблоко. Помутневшая фиалковая радужка кажется безразличной и пустой.

Ада еще раз оглядывается на Одеяние, прежде чем решиться. Истощенные контуры алхимика распаляются до боли, и тело живо отзывается на нее, напоминая о многочисленных травмах, которые тоже нуждаются в пране. Но сейчас крохи магической энергии уходят на то, чтобы нащупать нервы Амелии и прильнуть к ним, ощутив их как продолжение своей собственной нервной системе. Привычное и отработанное действие дается с трудом, и испарина проступает на лбу Ады.

Но теперь с этим можно работать. Скальпель опускается ближе к глазу, касаясь серебристой кромкой по периметру глазного ложа. Ада успевает подумать, что это к лучшему, что Амелия ушла в себя и не пытается смотреть за этим… Хорошо бы и Бедивьеру не видеть.

«Подготовьте крюк», – просит она. – «И лучше отвернитесь», – последнее звучит мягко, и большего проявления чувств Ада себе позволить не может.

Правда в том, что оставить глаз целым при такой операции просто невозможно. Заведя крюк за роговицу, она закрепляет его за сетчаткой – и приступает к иссечению мышц. Четыре прямых мышцы – четыре поворота глазного яблока, четыре аккуратных надреза, четыре выведенных маленькими крючками волокна. Сложнее с косой мышцей и зрительным нервом – Бедивьер подает специальные ножницы, но Ада медлит, сопоставляя то, что видит и чувствует, со своими знаниями о подобных операциях.

«Перекись и тампон», – проговаривает она. Они потребуются… прямо сейчас.

Короткий щелчок. Крюк выводит теперь уже бесполезный шарик за пределы глазницы, ножницы падают на металлический поддон. Пропитанный перекисью ватный тампон прижимается к ране, и Ада выдыхает – кажется, впервые за все время операции.

Она старается не думать о том, что уродует красивое лицо Амелии Нитерберг, но взгляд невольно соскальзывает в сторону, и Ада поджимает губы – чего почти незаметно под повязкой.

«Кровь остановится, и продолжим», – севшим голосом шепчет она.

20.636.20 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада удовлетворенно кивает, отступая на полшага и позволяя себе промокнуть лоб бумажной салфеткой, пока Бедивьер помогает остановить кровь в ране. Действительно хорошо – она сама удовлетворена результатов своей работы… но не горда. Она, Ада Бен-Берцаллель, способна лучше.

Впрочем, для ее текущего состояния – весьма достойно. Отец похвалил бы ее, пожалуй.

Голос Рыцаря прогоняет набежавшую во взгляд печаль. Ада заглядывает в глаза Бедивьера – холодные зеленые льдинки – и стыдливо улыбается уголками губ. Несомненно, она хотела бы поступить так, как он говорит – и всей душой так или иначе она тянется к замку, вспоминая о младшем Нитерберге к месту и не к месту.

«Если я больше ничем не смогу помочь вам и Амелии, я поступлю именно так», – негромко обещает она, опуская глаза на собственные руки, которым потребовалось два кубика седативного, чтобы перестать дрожать. – «И в моем текущем состоянии… я не знаю, чем могу помочь. Это… это бессилие… убивает, если честно. Я не хочу быть обузой для вас».

Ада принимает из рук Рыцаря контейнер и поднимает его до уровня глаз, чтобы внимательно рассмотреть белесый шарик в тонкой паутинке алых вен. Глазное яблоко Слуги было безжалостно вырвано, и в таком состояние пересаживать его совершенно невозможно – шанс занести какую-нибудь инфекцию на порядок превышает шанс любого из положительных исходов.

«Есть и еще кое-что. Эта женщина… Анастасия… создала меня. И если я хоть что-то понимаю в Ремесле… она сможет обернуть это нам во вред. И обязательно сделает это, чтобы ослабить Амелию», – Ада отходит в сторону – к высокой столешнице, на которой будет удобнее работать с глазным яблоком. Она старается не думать о том, что перед ней глаз Слуги – ведь тогда пришлось бы принять, что структуру его она не знает и не понимает. Самый обычный глаз, с которым нужно быть предельно аккуратной. – «Поэтому… возможно, всем будет лучше, если я не стану поддерживать вас в этом сражении».

Пинцет с тончайшими сферическими кончиками тихо звякает в руке алхимика. Извлекать глазное яблоко из контейнера она не торопится, но поработать вполне способна и так – хотя бы убрать лишние волокна и расправить необходимые для соединения мышцы.

«Но это она убила Элеонору. Подарила ей жизнь и чувства, и убила. И… может быть я не могла спасти ее, но подарить Элеоноре покой было в моих силах», – винит себя Ада и даже на мгновение отставляет в сторону длинные щипцы, чтобы под влиянием чувств не наделать ошибок. – «Я не могу забыть этого... Но Берсеркер… неужели он совсем не помнит ее? Так… словно ее вообще никогда не существовало. Это… ужаснее всего. Если бы у меня был шанс, я спросила бы у него, почему он защищает убийцу той, чьей Судьбой должен был стать. Спросила бы его, почему он забыл своего Мастера».

Ада выдыхает, вновь возвращаясь к работе. Тонкие ножницы с крошечными острыми лезвиями позволяют сделать аккуратные срезы на оборванных краях косой мышцы. Где-то – Ада отмечает это с особым вниманием – нужно будет нарастить мышцы, чтобы сохранить подвижность глаза. Проще это будет сделать именно с Амелией – и вскоре алхимик снова склоняется над своим пациентом.

Белые искры срываются с кончиков пальцев и застывают на краешках верхней и левой прямой мышц. Нужно немного времени, чтобы их длина стала достаточной, – и чтобы Ада Бен-Берцаллель уняла головокружение.

Отредактировано Nunnaly vi Britannia (2019-12-13 21:28:51)

0

771

21.637.21 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Может быть, Бедивьер и прав. Может быть, они все здесь уже мертвы – ведь взрослеть участникам Войны пришлось стремительно.

Сердце отзывается на эту мысль спокойным и сильным ударом. Нет. Живы… Выжили, а будут ли жить – зависит лишь от них самих.

«Моя мать отдала жизнь за меня в бою с Эвенджером», – упрямо отказывается она принимать слова Рыцаря. – «Моя мать… всю мою жизнь… была рядом со мной… и любила меня. И такую правду… я хотела бы узнать от моего отца. Не от чужой мне женщины. Не из памяти умирающей Эсавы. От папы».

И все же, она уже знает. Отворачиваться от правды бессмысленно, равно как и злиться на любимого отца. А правда в том, что как бы она ни называла женщину, создавшую ее, суть от этого не изменится – только Анастасия знает, кем была и кем умерла Элеонора.

Времени спорить нет. Ада хмурится, думая обо всем этом, – и лишь чудом ей удается сохранить глаз Ульрика. Прежнее сердце ухнуло бы в пятки от ужаса, но новое бьется по-прежнему ровно.

«Приступим. Когда я скажу Амелии активировать контуры, повторите это. Ваш голос…» – Ада касается собственного виска, намекая на мысленный диалог Мастера и Слуги. – «..скорее выведет ее из транса».

Вдох. Выдох. Удар сердца. Жар в раскалившемся Гербе. Боль в ноющих контурах.

Вдох. Выдох. Удар. Жар и боль.

Вдох. Выдох.

Контейнер максимально близко к лицу Амелии. Нервная система юной Нитерберг под контролем – и импульсы устремляются к глазу даже раньше, чем Ада извлекает глаз из раствора.

Удар.

Белые искры ярко пульсируют на краях обрезанных мышц. Все готово – и алхимик вкладывает в распахнутую пустую глазницу глаз Слуги. Второй шприц со стабилизирующим раствором наготове – чтобы дать Амелии хоть на пару мгновений больше.

Магия стремительно сшивает мышцы, сжигая энергию жизни алхимика. Импульсы устремляются в зрительный нерв, устанавливая новый контакт. Ада склоняется над ухом Амелии и тяжело выдыхает:

«Пора».

22.638.22 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Аме!..» – Ада бросается к подруге, но взрыв прибора заставляет ее снова отпрянуть, закрывшись руками. Ни один из осколков не достигает ее, и, похоже, она этому немало удивлена – на Бедивьера девушка поднимает ошарашенный взгляд. Она цепляется за руку Рыцаря так сильно, что белеют костяшки пальцев.

Ее контуры горят огнем, а тело – и того хуже. Ада сдавленно стонет, плотно сжав зубы, и пытается найти хоть крупицу сил, чтобы подняться на ноги.

Еще не конец, – эхом отзывается в голове. Не конец, не конец… а с Амелией происходит нечто совершенно страшное. Ада Бен-Берцаллель должна была предсказать подобный вариант, подготовиться… она должна быть рядом со своей подругой, должна довести начатое до конца, а не дрожать от боли и страха.

Вставай, Ада. Вставай, черт возьми!

Она прикрывает глаза, выдыхая и вслушиваясь в стук своего нового сердца. Сильное, смелое, спокойное – даже теперь оно остается таким. Если бы Эсава могла быть рядом, она рывком подняла бы Аду на ноги. Но теперь она внутри – и подниматься Ада должна сама… но вместе с тем чувствует и поддержку, как никогда ясно осознавая: внутри нее есть силы, чтобы сделать это.

Искусственное ядро мощным толчком разгоняет кровь, и Ада заставляет себя встать, оттолкнувшись от руки Бедивьера. Она не слышит ни шипения электричества, ни хруста стекла под ногами, ни дребезжания опрокинутого на пол поддона – в ушах пульсирует ее собственное сердце и только оно.

Аура чужих Владений пугает и кажется почти осязаемой. Ада заставляет себя ступить в них – но все же движется с несвойственной ей стремительностью.

«Держите ее», – командует она, указывая ладонью на плечи Амелии, а сама перехватывает трубку отсоса, которой еще недавно очищал глазницу Мастера Бедивьер, и цепляет его за уголок губ подруги. Простенький механизм не может справиться с подобными, и Ада показывает Рыцарю, чтобы он повернул бьющуюся в конвульсиях девушку набок.

«Амелия, не сдавайся», – просит она, фиксируя голову подруги. С кончиков пальцев срываются новые белые искры, которые устремляются к глазу. Они переплетаются с ломаными контурами вокруг глазницы, делая их светлее и контрастнее. Это только лишь игра света, но Аде на мгновение кажется, что так она могла бы облегчить ношу подруги.

«Это твои Владения, Амелия Нитерберг. Твои!» – вскрикивает Ада, и столько искренней веры в ее голосе, столько убежденности. Она не владеет Ремеслом подруги и не может вдохнуть в ее контуры прану, но верит в ее силу и Власть. Верит в то, что сделанное однажды можно повторить вновь – и вчера Амелия уже победила, сломав Владения Эвенджера.

«Ты сможешь, Амелия. Сможешь», – твердит Ада, одной рукой продолжая удерживать голову подруги, а другой – сжимая ее руку. Белые искры скрываются в глазнице, сращивая мышцы и пролагая путь для нервных импульсов.

Зажмурившись, Ада прижимается щекой к плечу Амелии – и повторяет снова и снова так искренне и убежденно, словно читает молитву: «Ты сможешь. Я верю».

23.639.23 Ада

___________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада заглядывает в глаза подруги с волнением и надеждой, а пальцы, переплетшиеся с пальцами Амелии, чуть сжимаются, выдавая тревогу. Она была рядом – и можно только предполагать, насколько трудно лишь наблюдать, не имея возможности вмешаться или помочь, – и когда голос Амелии Нитерберг раздается в подземной лаборатории, Ада опускает лицо, пряча набежавшие слезы.

Алхимик помогает Амелии подняться – вернее, не мешает, осторожно отстраняясь, – и вручает ей пару салфеток, жестом указав на лицо. Теперь, когда с ее пациентом все в порядке, на Аду накатывает такая усталость, что даже руки ее безвольно повисают вдоль тела. Она безразлично мотает головой – волноваться о беспорядке не следует. Операция проходила вдали от колб с Беатрис и Валлой, а весь прочий инвентарь лаборатории – вещи вполне восполнимые. Разве что убраться все же стоило бы…

Ада опускается на корточки, чтобы поднять перевернувшийся металлический поднос и педантично перекладывать на него все, до чего удастся дотянуться – оплавившиеся трубки и крупные осколки ампул, разбросанные скальпели и опустевший шприц. Чуть поодаль рухнула, разбившись, лазерная установка, и Ада смотрит на нее с тоской – не потому что жалко, а потому что далеко и придется за ней наклоняться отдельно. Со вздохом алхимик поднимается на ноги…

..и вся ее ноша с грохотом падает из мгновенно ослабевших рук. Она смотрит на подругу со страхом и недоумением, и даже озорство на лице Нитерберг не сразу приводит Аду в чувство.

«Это очень, очень, очень несмешная шутка, Амелия!» - Строго восклицает Ада. Вместо того чтобы вернуться к уборке, она падает на ближайшую кушетку и остаётся сидеть, бездумно глядя перед собой.

На самом деле, это не совсем так – с шуткой все в порядке, – просто нервы у всех на пределе, и Ада не то всхлипывает, не то усмехается, оборачиваясь к Амелии и Бедивьеру.

«Но надеюсь, сработает… твой величайший приказ».

24.640.24 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
На похвалу Бедивьера Ада слабо улыбается, а извинения Амелии принимает тихим вздохом и опущенными ресницами. Это в самом деле не так важно – главное, что сама Амелия здесь, с ними. Главное, что она справилась.

«Я… надеюсь… что другой раз нам представится», – по-прежнему глядя в никуда, шепчет Ада. – «И надеюсь, что этот риск оправдал себя».

Ее, лично сжегшую список Черной Розы, не влекут чужие тайны. И копаться в свежих ранах, заставляя Амелию вновь переживать свой кошмар, Ада тоже не жаждет. Но знать, что пережитое ею и Бедивьером было не напрасным – почти так же важно, как и быть уверенной, что Амелия осталась собой.

Ада набирает было воздуха, чтобы ответить Бедивьеру, но не решается перебивать подругу… и последние ее слова что-то меняют в фигурке алхимика. Она вся поникает – и головой, и плечами – и становится какой-то потерянной.

«Я… не знаю пока. Я должна позаботиться о телах и Гербе Филиппа. А затем мне, видимо, действительно следует отправиться в замок», – Ада бросает взгляд на Рыцаря при этом, а затем отталкивается от кушетки, соскальзывая с нее на пол. Кажется, ее снова начинает трясти. – «Но возможно… возможно вы были правы, сэр. И тогда мне лучше ничего не знать о ваших планах».

В голосе ее читается одновременно обида и вина, а во взгляде слезы соседствуют с упрямством.

«Мне… ничего не нужно. Спасибо», – еле слышно бормочет Ада, и, неловко развернувшись, устремляется прочь, к другой части лаборатории – не то разыскивая что-то, не то желая скрыться за дверьми кабинета.

25.641.25 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Не настоятельные рекомендации не заставляют Аду остановиться, но осторожные объятия Амелии. Она вздрагивает и замирает, растерянно рассматривая ближайшую столешницу. Обижена? Или виновата?.. Вернуться? Или все же уйти?..

Или смириться с тем, что больше она не участница Войны?

Малейшего толчка хватает, чтобы Ада послушно направилась к столу, но замешательство из ее взгляда не исчезает. Перед чашкой она садится с самым непроницаемым лицом, на какое вообще способна.

«Нет… это ты… извини», – тихо произносит она. – «Я… чувствую себя… совершенно бесполезной. И в этом нет твоей вины. Ты не обязана… ничего… не обязана».

Словно зацепившись за эту мысль, Ада шевелит губами, повторяя это «не обязана», а потом обхватывает ладошками чашку и тянет ее ближе к себе.

«У вас… более важное дело. Важнее таких глупостей», – пригубив чай, Ада переводит взгляд на Рыцаря. – «Мы говорили с сэром Бедивьером… что… если у меня остались вопросы к Анастасии, то… мне… следует поговорить с ней раньше, чем вы… встретитесь. И если так… Я не умею лгать. И лучше мне действительно не знать о ваших планах. Или знать… то, что нужно знать».

Угрюмо поджав губы, Ада опускает чашку на стол и какое-то время рассматривает шоколадку. Смотреть в глаза союзникам она избегает.

«И пока она говорит со мной – она не будет мешать вам восстанавливать силы. Возможно… это будет… помощь в некотором роде».

26.642.26 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Извинения Амелии – действительно искренние и откровенные – будто стирают маску с лица Ады. Она тянет руку и касается ладони подруги.

«Этот ад теперь всегда со мной», – негромко шепчет она, Рыгоряченные пальцы сжимаются, но в этом жесте нет желания показать силу или снисходительность – скорее поддержать… и удержаться. – «Если кто-то здесь и эгоист, то это я. Я не хочу, чтобы ты несла это одна…»

Лицо Ады стремительно розовеет – хотя, наверное, в первый день Войны это было бы пунцовой краской.

«..но я не знаю, чем я могу помочь. Все, что я могу… требует много времени. Неоправданно много».

Покрасневшие щеки Ада неловко прячет, опуская лицо и стратегически прикрываясь чашкой с чаем, которая необычайно быстро пустеет.

«Она… возможно ближе, чем мне хотелось бы», – согласно кивает алхимик, становясь угрюмой и замкнутой. Она бросает растерянный взгляд на Бедивьера, словно сомневаясь, стоит ли вообще заводить сейчас речь об этом, а потом все-таки добавляет к своим словам: – «Она меня создала. Меня и мои контуры».

Доводы Бедивьера – предельно логичные. Ада снова краснеет и снова прячет нос в чашку, предусмотрительно наполненную внимательным Рыцарем. Девушка хватается за кусок шоколада так, словно хотя бы с ним способна справиться сейчас без осечек, но и тут не обходится без казусов – плитка тает в руках, и Ада очень печально вздыхает, признавая собственное поражение и в этом вопросе.

«У нас есть Командное Заклинание Филиппа… Может быть, можно как-то использовать его, чтобы ослабить Анастасию или Энкиду?» – Озвучивает она, невольно оглядываясь в тот угол, где осталось лежать тело погибшего союзника и запечатанная в контейнер рука с блеклым сегментом на предплечье. У Ады до сих пор не было времени позаботиться о Гербе Сизифа и последних почестях, и чувство вины на мгновение проскальзывает во взгляде алхимика. – «Битва Желаний… Это значит… что победит та, кто пожертвует большим?..»

27.643.27 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Я постараюсь, Амелия. Ради Эсавы», – тихо соглашается со словами подруги Ада, не отрывая взгляда от ее глаз. И хотя Амелия говорит мягко и спокойно, есть в ее речах что-то жутковатое… словно мудрость эта вырвана из сердца. – «..и ради себя… тоже».

Она действительно краснеет, на какое-то время смолкая, но когда Бедивьер и его Мастер говорят о передаче Командных Заклинаний, Ада невольно оглядывается на укрытое простыней тело Филиппа.

«Выходит… ты знаешь, как сделать это?» – Неуверенно переспрашивает она едва слышно. Краска сходит с ее лица, будто сама идея о подобном пугает ее… но взгляд алхимика становится сосредоточенным и строгим.

Вопрос Амелии не сразу пробивается через эту угрюмую решимость. Ада медленно кивает – дважды, благополучно забыв о том, что один раз уже сделала это, – и только потом поворачивается лицом к подруге.

«Создала… искусственное оплодотворение и гомункул вместо материнской утробы», – негромко подтверждает она. Похоже, это Аду совсем не смущает – она выглядит совершенно спокойной, пока не продолжает: – «..и «работа» до самого рождения ребенка… Я видела лишь глазами Эсавы, но… я думаю, что Анастасия создала мои контуры».

А подобную связь трудно разорвать. Ада не говорит этого, но это ясно читается в ее взгляде, поникших плечах и опущенной на стол чашке.

Попытка собрать воедино информацию об Анастасии позволяет отвлечься от мыслей о себе. Ада кивает каждый раз, когда Амелия добавляет новый факт, а затем и сама подхватывает эстафету:

«У нее тело гомункула… Очень сильного гомункула. Мой отец когда-то работал над Элеонорой и в ней есть что-то от нашей Тауматургической Теории», – на мгновение девушка запинается, желая сказать какое-то «но»… но сдерживается, решаясь ограничиться просто информацией.

«Она мать последнего графа. И Элеонора… когда-то давно говорила, что она любит только себя и своего сына», – Ада поднимает руку к лицу, указывая на свой правый глаз – зеркальным отражением указывая на новый глаз Амелии. – «А еще прадед писал, что она может… мм… поглощать Слуг и Проклятия – и одно из таких ее ловушка едва не вернула мне, когда мы были в Шаттенблуте».

0

772

Ноябрь

1.644.1 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Выслушав объяснения Амелии, Ада коротко кивает. Может и к лучшему, что Людвиг не владеет таким заклинанием – хотя бы на одну опасность над ним довлеть будет меньше. Ада больше не возвращается к этой теме – зато мрачнеет от рассуждений Амелии о связи с «учителем»… Ее сомнения понятны – одних лишь слов мало, чтобы разорвать подобные узы. Но это возможно – и это главный урок, который может извлечь сейчас Ада из слов подруги. Она кивает снова и слабо улыбается, благодаря за поддержку.

«Шакал», - Ада пробует это слово, одновременно с этим принимаясь отчищать руки от подтаявшего шоколада. Внимательный рыцарь оставляет рядом с ней пачку влажных салфеток, но замечает она их не сразу – прежде она оглядывается по сторонам.

Можно было подумать, что эта лаборатория – яркий пример такого мародерства. Даже неопытному взгляду очевидно, что здесь собраны инструменты совершенно разных – хоть и близких – Ремесел. Инновационные приборы соседствуют здесь со старинными, а рядом с совсем свежими записями прячутся древние тайны.

Но что-то не так. Ада останавливается взглядом на двери в ту часть лаборатории, которой она не решилась коснуться, и выглядит она при этом весьма задумчивой.

Возможно из-за этих мыслей, а возможно – от природной своей неторопливости, на вторжение извне Ада реагирует позже всех. Она поднимается на ноги с явным усилием и оставляет на столе салфетку, которую мяла в руках, слушая Бедивьера.

«Олива…» - негромко шепчет она, выходя из-за стола. Несомненно, не узнать стебель с длинными изящными листьями невозможно – как и символ, что они несут с собой.

Ада выходит из-за стола, подходит ближе – и поднимает руку, осторожно касаясь края длинной ветви. Нежная зелень ложится в ладонь алхимика.

«Здесь раненые, и я прошу не подвергать их опасности. Они достаточно настрадались», - тихо-тихо говорит Ада, обращаясь к этой ветви. – «Если вы пришли с миром, то можете войти».

2.645.2 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Трудно сказать, приняла Ада такое решение по велению сердца, или же сыграла банальная усталость… Тем не менее, гости спускались вниз, и оставалось лишь надеяться, что намерениях их действительно окажутся добрыми. Алхимик успевает кивнуть благодарно Бедивьеру – в его устах ее поступок обретал хоть какой-то смысл.

Анастасия и Энкиду предстают взглядам союзников, и Ада особенно внимательно разглядывает зеленоволосого Слугу – не то разглядывая, не то решаясь заговорить… у нее ведь было столько вопросов, которые она хотела задать этим двоим! Но когда дело доходит до реальной встречи, все идет совсем не так гладко. Ада хмурится – и продолжает молчать.

Первой нарушает тишину Амелия. Ада согласно кивает, подтверждая, что тоже разделяет мнение Нитерберг, но под пристальным взглядом гостьи тушуется. Чтобы хоть как-то спрятать душевную тревогу, она приходит в движение – и жестом приглашает всех за стол.

«Вы можете сесть. Вы тоже», – последнее обращено к Энкиду – Ада даже немного приподнимается на носках, будто ей нужно быть немного выше, чтобы разглядеть Слугу Анастасии.

Ада и сама устремляется к столу, показывая на собственном примере, что так действительно можно, – и, если вспомнить, с каким трудом она передвигалась еще пару часов назад, можно предположить, что ей стало намного лучше… либо что она прикладывает максимум усилий, чтобы не показывать собственную слабость.

Уже сев за стол, Ада вдруг краснеет и неловко касается собственных волос – похоже, задумавшись, что пристальное внимание Анастасии могло быть вызвано именно ими, а не чем-то личным.

3.646.3 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
За вином Ада не спешит. И без того мрачная от разговора о Беатрис – интересно, осмелилась ли она просить Людвига остаться в доме Бен-Берцаллелей на время Войны? – она сцепляет пальцы в замок, демонстративно опустив руки поверх стола.

«Пока так и останется», - говорит она негромко, и голос ее не кажется уверенным. Послушная и мягкая Ада скорее склонна броситься выполнять – или на худой конец предложить Анастасии отправить туда Энкиду. Не предлагает. Не дерзит. Стоит на своем, черпая силы в напутствии Бедивьера. Выйдет ли?

Она слушает Анастасию внимательно и очень старается не выказывать эмоции, но они все равно ясно читаются на ее лице – сомнение, недоверие, страх. Доводы Анастасии разумны и оспорить их, наверное, невозможно вовсе, но что-то мучает алхимика – будто она подсознательно ждет, что сразу после (или вместо?) атаки по девочке-дракону, Мастер Энкиду ударит по Амелии.

Но есть ли выбор? Анастасия, несомненно, станет сражаться, защищая Грааль, - но может демонстративно проигнорировать угрозу жителям города… В назидание наглецам, посмевшим отказаться от ее вежливого требования [просьбы].

«Я хочу кое-что сказать», - Ада коротко касается ладони Амелии, оглядываясь на нее. – «Наедине».

4.647.4 Ада

_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Взгляд у Анастасии – унизительный, обидный. Даже Аду, которая редко проявляла гордость, это цепляет, но спорить здесь не с чем. Алхимик поднимает ладонь к груди, сжимая кулачок напротив ключиц… ее крылья действительно подрезаны. Буквально. И от нее действительно не будет прока в этом бою.

От идеи остаться с Анастасией вдвоем Ада бледнеет. И без того болезненно бледная кожа ее становится белой как бумага. Хотя всего с четверть часа назад Ада всерьез размышляла о том же… одно дело – размышлять и искать в себе силы, чтобы решиться, и совсем другое – принять за неизбежное и попытаться сохранить лицо. Все с тем же ровным – напуганным – равнодушием она смотрит на обнаженную спину Анастасии, очерчивая взглядом края страшной раны, нанесенной последней волей Дантэ Фаэл Ренстаада.

Ада поднимается из-за стола и устремляется в сторону кабинета, и в этот раз она уже не скрывает, что каждое движение отзывается болью в изможденном теле. Кажется, о своем маленькой браваде она попросту забыла, поглощенная речами Анастасии.

«Ты и без меня знаешь, что это похоже на ловушку», – когда Амелия притворяет за ними дверь, Ада оглядывается по сторонам, подается ближе к подруге и шепчет тихо-тихо, на самое ушко – так, словно их могли услышать. А может и правда могли? Кто знает, насколько развито чутье Энкиду?

«Я не думаю, что Энкиду будет слабее вдали от Мастера. Если он черпает силы от Матери-Земли, как говорил Бедивьер, ему могут быть безразличны такие вещи… и никто не гарантирует, что она безо всяких Командных Заклинаний не прикажет ему ударить вам в спину».

Амелия может почувствовать, как возбуждена Бен-Берцаллель. Она тяжело дышит, глаза ее выдают тревогу, а руки вновь мелко потряхивает.

«Он рассыпается. Энкиду. Здесь и здесь… и тут», – Ада проводит ладонью вдоль своего тела, указывая те точки, на которые Амелии следует обратить внимание. – «Она не может дать ему достаточно праны. Возможно, она хочет отослать его прочь, чтобы у него не было другого выбора, кроме как черпать силы из Земли».

Хватит ли этого для исцеления страшных ран Энкиду – Ада не знает. Но знает наверняка, что это существенно облегчило бы ношу его Мастера.

«А еще… она сразу заговорила об убийстве девочки-Дракона, но… ты помнишь, после того как… там на холме… Там был тот юноша, и он сдерживал ее – и вряд ли ради нас. Он в Замке Нитерберг. Быть может, он знает, как остановить ее», – Ада берет ладони Амелии в свои руки, и есть в этом жесте что-то практически умоляющее. – «Я знаю, что времени мало и что это риск… но ты слышала ее. Это Проклятие, а не ее воля. Она одна, отравлена и разбита. Если есть шанс… если мы можем дать его ей… если…»

5.648.5 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада согласно кивает с самым серьезным выражением лица. Она, как и Амелия, не готова закрыть глаза на то, что Дракон может поглотить невинных жителей – и Анастасия неспроста рассказала им об этом.

«Она не хочет встречаться с тобой на поле боя. Думаю, она способна на многое даже с такой раной… Но ты сильна и здорова. Она не может быть уверена, что одолеет тебя в прямом бою», - и, чуть помявшись, добавляет: «А вот меня – без труда. И, возможно, она знает способ передать Командное Заклинание Филиппа».

Выслушав предложенный Бедивьером план, и прикинув риски с юношей-вампиром, Ада невольно поджимает губы. Все это сопряжено с немалой опасностью.

«Быть может, он сможет помочь победить Дракона… ради нее самой. Или Бедивьер справится сам?» - шепот алхимика становится почти нежным, ласковым. – «Дракон – не часть Войны Святого Грааля. Мы можем попросить помощи. Не обязательно нести это только вам двоим. Не обязательно связываться… с ней».

На последний вопрос Амелии Ада качает головой.

«Она… Не буду скрывать, она пугает меня. Я боюсь, что даже здесь не смогу сопротивляться ей, а эти планы… Не уверена, что хочу даже просто знать. И, что бы она ни говорила, я буду заложницей в ее руках. Сделать тебя еще хоть на йоту слабее – неужели она откажется от этого из-за моральных норм?»

.. есть ли у Мастера Энкиду хоть какие-то моральные нормы?

«К тому же, здесь много вещей, что сделают ее сильнее. Ее часть лаборатории… Командное Заклинание… Она может угрожать жизни Беатрис… она воспользуется всем, что потребуется. Если оставаться с ней – то не здесь».

Время неумолимо, и даже неторопливая обычно Ада понимает это. Нужно принимать решение… Алхимик выглядит настолько же напуганной, насколько решительной:

«Если ты дашь слово, что это не остановит тебя… не сломает твою волю к победе… я останусь. Я справлюсь.

Но… Мы можем не принимать ее… помощь. Мы можем отправиться в замок и разбудить вампира. Можем найти другой способ… или потребовать иных гарантий. Бедивьер не выдержит, если придется одновременно сражаться и с Драконом, и с Энкиду. Он не злой, но… о, будь его Мастером кто-то другой…»

6.649.6 Ада

_________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада криво усмехается на словах о своих силах. Искалеченный Герб и разбитое тело, малые крохи праны в контурах… как бы тут не усомниться в своих силах? И не потому что не верит в себя, а потому что объективно – их очень мало, этих сил…

Впрочем, в себе Ада тоже не слишком уверена. Она неловко обхватывает запястья Амелии разгоряченными будто лихорадкой пальцами и послушно смотрит в глаза. Во взгляде алхимика прячутся тревога и сомнение, но слова подруги зарождают новые чувства – удивление и… тепло?

«Он сказал почти так же», – пальцы ее чуть сжимаются, а на губах мелькает робкая улыбка. – «Вы сейчас… удивительно похожи. Ты и Бедивьер».

Ведь так оно и должно быть в хорошем тандеме? Единение взглядов, общая цель – и одинаковое понимание приемлемых средств. Они удивительно похожи – Мастер и Слуга, и Ада смотрит на Амелию с восхищением и благодарностью.

«Я останусь», – коротко кивает она. – «И встречу вас, когда вы вернетесь с победой».

Задумавшись, Ада оглядывает кабинет и скользит взглядом по корешкам книг – словно в самом деле рассчитывая найти среди них какое-нибудь прикладное драконоведение или другую безумно полезную в этой ситуации книгу. Шансов, конечно, не слишком много.

«Боюсь, что я ничего не знаю о Драконах… и не могу спрогнозировать ни состав подходящего транквилизатора, ни необходимую дозировку», – Ада мотает головой. Будь с ними Филипп – вместе, быть может, они и придумали что-то, но одной ей катастрофически не хватает знаний. Мысль о Филиппе наталкивает Аду на другую мысль – и она немедленно оборачивается к подруге, стягивая с руки серебристый ободок. – «Браслеты. Я могу подправить их, чтобы мы обе могли узнать, если что-то случится… или найти друг друга. Это… не займет много времени».

Кажется, эта задумка не на шутку увлекла Аду. В жестах ее мелькает деятельная суетливость – и видно, что ей не терпится приступить к работе, но в кабинете она не может этого сделать – хотя бы потому что здесь нет второго браслета.

«И… может быть ты можешь взять с нее клятву? Пусть даже этой клятве и не будет веры в Седьмой День Войны…»

7.650.7 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Потому что мы ограничены во времени и ресурсах… Будь хоть малейший шанс – я сказала бы», - Ада качает головой. Ей самой не слишком радостно от этого всего, но Маги – не Волшебники, при всем желании щелкнуть пальцами и изменить этим мир.

«Я… Придумаю что-то», - обещает Ада, приняв во внимание жесты и слова Амелии. Сопоставить рассказ Нитерберг об отце Дантэ и рефлекторное движение – несложно, и мучить подругу у девушки желания нет.

Ада возвращается вслед за Амелией в зал. Она немного задерживается, отвлекаясь, чтобы подойти к телу Филиппа и снять с его уцелевшей руки браслет. Алхимик действует бережно и деликатно, но все же чувствуется, что ей не по себе. Возможно, раньше Аде Бен-Берцаллель не доводилось хоронить кого-то близкого… и уж тем более – не было нужды забирать у покойного его вещи.

«А я прошу вас дать слово, что пока Дракон представляет угрозу для жителей города или Святого Грааля, вы и ваш Слуга ни прямо, ни косвенно – ни действием, ни бездействием - не причините вреда Амелии и Бедивьеру».

Ада не возвращается к столу. Она останавливается у столешницы чуть в стороне от него, и кладет на стол два одинаковых серебристых браслета.

«Будь у меня что-то от нее, я могла бы попробовать найти подходящую формулу, чтобы успокоить ее… или на время усыпить», - размышляет она вслух, проводя ладонью над обоими браслетами. В этой магии она не настолько мастер, насколько был Филипп, но кое-что всё-таки способна сделать. – «Если у вас есть что-то такое, я прошу вас поделиться этим с нами».

8.651.8 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада согласно кивает, когда Амелия оборачивается к ней. Несомненно, она заметила разницу в формулировках, но ждать от Анастасии иного не приходилось – она и не скрывала, что судьба горожан ее не слишком волнует. И хотя взор Мастера Энкиду режет словно острейший скальпель, девушка остается предельно собранной.

Но когда ведьма показывает свою добычу, Ада не может сдержать эмоций. Выпустив из рук браслеты, она невольно делает несколько шагов ближе к Анастасии – но взглянув на одновременно знакомое и совершенно чужое лицо, замирает настороженно.

«Десятилетия? Но она совсем дитя», – не без недоумения бормочет Ада, но глядя в стальные глаза ведьмы, чуть краснеет. Маги способны перерождаться, выбирать себе тело и внешний облик… так почему бы Магу не выглядеть как ребенок, пряча под невинным обликом монструозную мощь настоящего Дракона.

Под пристальным и насмешливым взглядом Анастасии Ада подходит чуть ближе. Она садится напротив, внимательно рассматривая прядь светлых волос и осторожно подтягивает ближе к себе блюдце с драгоценной находкой ведьмы.

«Два часа. Может быть час, если… все пойдет хорошо», – время бесценно, и начинает свою оценку Ада именно с него. – «Я могу сделать препарат, который поможет в сражении – временно парализует или замедлит Дракона, – но…»

Кинув взгляд на Бедивьера, Ада чуть поджимает губы. Чтобы использовать что-то подобное, необходимо будет подобраться к Дракону очень близко… за что кто-то из Слуг может дорого заплатить. Зная Сэйбера, Ада предполагает, по кому именно придется удар.

«..но я не хочу принимать, будто убийство может быть милосердием к ней. Должен быть другой способ», – развернув пальчиком блюдце, Ада не раз внимательно осматривает прядь, а затем перекладывает ее в ладошку, поднимая на уровень глаз. – «Быть может, можно погрузить ее в сон? По крайней мере пока не найдется иного способа… Я не сильна в подобных чарах, но может быть знаете вы? Что-то… концептуальное. Что-то, что сыграло бы на драконьей сущности».

Задумавшись, Ада опускает ладонь со светлой прядью, и бормочет, едва замечая реальность.

«..чтобы Дракон забыл о боли девочки. Чтобы действовал так, как требуют его инстинкты. В сказках Драконы охраняют принцесс и сокровища… может быть этот чем-то похож?..» – Ада скользит взглядом по убранству лаборатории, пока не останавливается на том углу, где остались тело Эсавы и пустой корешок Вайсса. – «У нас есть сокровище, которое необходимо охранять».

9.652.9 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Выслушав предложение Анастасии, Ада немедленно сникает и бросает на подругу виноватый взгляд. Она не считает такую цену приемлемой, и ободряюще кивает Амелии, подтверждая, что понимает и не осуждает ее выбор.

«А зелье?» - Уточняет Ада, приподнимая ладонь с прядью девочки-Дракона. – «Пусть действие будет иным, но поможет выиграть хоть несколько мгновений в бою».

При этом на снова оглядывается на Бедивьера – очевидно, именно ему она скорее доверила бы подобное оружие. Впрочем, трудно сказать, чтобы Аде в самом деле удалось что-то прочитать по лицу Рыцаря, кроме очевидного напряжения.

«Перестаньте, пожалуйста. Я запрещаю сражаться там, где восстанавливаются раненые, так что вы лишь попусту нервируете нас и друг друга», - строго говорит она Слугам, а затем поднимается на ноги, опуская прядь обратно на блюдце.

«Если вы поможете мне, получится быстрее. Я знаю, что вы способны на это», - Ада смотрит внимательно в насмешливые стальные глаза, но не решается просить – будто просьбой она лишь свяжет себя сделкой с Дьяволом. – «Что до них, то я займусь немедленно».

Ада отходит от стола, так и не забрав бесценную добычу Анастасии, не зная, готова ли ждать Амелия. Но зачаровать браслеты – дело нехитрое, пусть даже и не совсем профильное для биоалхимика… Впрочем, близкое, ведь так много приборов придумано человечеством, чтобы мониторить состояние пациента, и перенести базовые принципы на уже зачарованные ранее предметы должно быть не слишком сложно.

Проведя ладонью над двумя почти идентичными серебристыми ободками, она закрывает глаза, пытаясь абстрагироваться от повисшего в лаборатории напряжения, и тихо шепчет заклинание – занятие, застать за которым Аду Бен-Берцаллель не так уж и просто.

10.653.10 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Проводив Амелию взглядом, Ада невольно оглядывается на Бедивьера, и в зеленых глазах алхимика теплится благодарность. Хотя она и сказала подруге, что справится, ей все равно не по себе от мысли остаться с сероглазой ведьмой наедине. Впрочем, это все равно случится рано или поздно.

Ада тоже спешит надеть халат и не брезгует спрятать волосы под шапочку. Алхимик не обманывается – даже малейшая частица ее эпидермиса или полмиллиметра волоса могут полностью изменить состав и характеристики зелья. И хорошо, если это изменение не разнесет все вокруг.

И хотя в присутствии Анастасии Аде в высшей степени некомфортно и даже неловко – наряд меняет и восприятие тоже. Руки, затянутые в эластичные перчатки, принадлежат не девушке-которая-боится-ведьмы, а алхимику и хирургу – а значит, они не дрожат. Сосредоточившись на деле, можно и забыть вовсе, кто рядом с тобой… но забывать нельзя, ведь Анастасия может и навредить. Ада избегает смотреть в глаза, но следит за руками.

Первичный «бульон», на основе которого предстоит варить зелье, медленно – сейчас, когда время бесценно, кажется, что слишком медленно – закипает. Синие язычки пламени ласково гладят пузатые бока колбы, оставляя пока почти незаметный след гари. В соседнюю колбу Ада опускает несколько волос из пряди и заливает раствором, который заставляет их немедленно потемнеть и укутаться одеялом из крошечных пузырьков.

Все это лишь внешнее. Волос раствориться в химическом реагенте, но чтобы зелье подействовало против его хозяйки, нужно влияние Мага. Ада подносит ладони к колбы, едва уловимо касаясь кончиками пальцев прочного стекла, а внутри нее зарождаются огонь и лед, что контрастом бередят едва затянувшиеся раны. Лицо алхимика остаётся похожим на гипсовую маску, но вряд ли боль в глубине глаз укрылась от Анастасии, как бы того ни хотелось Аде.

Прана наполняет колбу – и внутри нее процесс ускоряется, раствор начинает бурлить, а тонкие волосы – стремительно исчезать. Пальцы алхимика сжимаются на маленьком кранике, который пустит новый ингредиент в основной – уже закипевший.

11.654.11 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Голос ведьмы обволакивает, умиротворяет… он баюкает бдительность и лаской гонит прочь здравый смысл. Ада не отводит взгляда от бьющегося золотого волоса, а лицо ее остается спокойным… почти безразличным.

Ни хитрость, ни жестокость – не ее сильные стороны. Но у Мага нет права на жалость… или так она лишь оправдывает свою сущность? Сейчас она делает оружие против девочки-Дракона, и внутри ничто не отзывается, а за ее спиной – ведьма, убившая Элеонору, и Ада слушает ее советы… принимает их, ощущая, как елей шепота проникает в самую душу.

«Вы не жалели ее?» – Звучит под аккомпанемент бурлящих растворов и тихий свист горелки. – «Элеонору».

В теле алхимика закипает холе, горечь желчи оседает на языке, и всего на мгновение Ада ощущает злость, желание оттолкнуть от себя Анастасию… и ледяное облачко срывается с губ, гася эту эмоцию. Меланхоле оставляет за собой горькую печаль и мороз.

«Я хотела бы ненавидеть вас… но не могу».

Ты ничего не сделала, чтобы помочь девочке с глазами, похожими на капельки крови, Ада Бен-Берцаллель. И ничего не сделаешь, чтобы помочь девочке-Дракону. Так может довольно притворяться хорошей?

Ярость вспыхивает под ключицами алхимика болезненной зеленью. Она даже не задумывается о том, что ее Герб искалечен и может отозваться на ее чувства совсем не так, как она привыкла. В сущности, все ее Ремесло – саморазрушительно, болезненно, горько – так чего же теперь сомневаться в цене?

12.655.12 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада смотрит, как внутри пузатой колбы медленно затухают серо-зеленые ломаные линии праны, а там, где только что бесновалась Магия, остается лишь опаленное стекло и отражение бледной, бесконечно усталой девушки.

Жалела ли ты когда-нибудь себя, Ада Бен-Берцаллель?

Внутри нее почти не осталось естественных органов, в ее груди бьется искусственное сердце, по ее венам бегут яды, а контуры ее горят огнем от простейших заклинаний. Она сжигала саму себя изнутри, теряла конечности и зрение, теряла контроль над Соками… Временами она не могла пошевелиться от боли – и даже взглядом можно было ошпарить не хуже чем прикосновением. Быть Магом – значит быть с болью на «ты», но Ада шагнула далеко за этот порог.

И в этом безумии, в этом вечном риске – ее Ремесло. Ее призвание и Дар, Наследие прадеда и будущее Рода. О, она не жалела… она ГОРДИЛАСЬ им. Сквозь слезы она рассматривала первую тончайшую ниточку Герба на своей коже. Через силу улыбалась встревоженному отцу и ничего не говорила маме и братьям. Принимала это как нечто совершенно простое и естественное – как, например, дыхание.

И разве можно жалеть себя за то, что по судьбе тебе написано дышать?

По стенкам колбы ползет иней, скрывая ее отражение, но искаженная фигурка остается во всех прочих – безжалостных и насмешливых точно взгляд ведьмы.

Девушка не реагирует на слова о родных. Будь Анастасии это зачем-то нужно, так бы оно и было, – и Ада думает об этом с какой-то холодной отстраненностью, будто речь вовсе не о любимой семье, а о паре чашек, разбитых за завтраком.

«Если я о чем и жалею… то скорее о том, что моя жизнь обошлась моим родным очень дорого», – Ада подкручивает вентили, снижая температуру нагрева. Изморось на стенках колбы медленно тает с тихим шипением падая в синее пламя. – «..и мне противны ваши методы».

Она говорит это без малейшего отвращения или раздражения – противопоставляя, отторгая, но не стремясь оскорбить.

«..но им же я обязана… собой», – глухо роняет Ада, медленно пуская в темную гущу стабилизирующий раствор. Прозрачные капли исчезают из вида невыносимо медленно, но Ада рассчитывает, что они справятся. Схожий препарат помог удержать глаз Слуги – неужели не справится с Драконом?

«Она была настоящей, живой. Не понимаю… если вам нужно было лишь «живое платье» – зачем вы дали ей душу?»

13.656.13 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада принимает из рук Анастасии шприц и задумчиво, чуть нахмурившись смотрит на «Черный Сульфур». При иных обстоятельствах она была бы счастлива перенять такой опыт, использовать максимум возможностей для усиления зелья… но рисковать при этом жизнью подруги Ада не готова, и Мастеру Энкиду она не доверяет. Она опускает инструмент на столешницу – бережно, но спокойно.

Ада хочет возразить, что путь Анастасии отличается от выбранного ею, и что хотя алхимики не святые – все же она, Ада Бен-Берцаллель, не делала ничего предосудительного, но… это была бы ложь. Она собственными руками сделала операцию, поставив крест на нормальной жизни девушки по имени Кэролайн. Она… не лучше Анастасии.

«Вы рациональны», – Ада качает головой. – «Вы не стали бы делать это, если бы был способ проще».

Алхимик находит перегонный куб, и на мгновение на ее взгляд становится печальным. Поместив раствор на водяную баню и активировав охлаждающий элемент вокруг отводной трубки, Ада проверяет все еще раз… предельно аккуратно и осторожно, опасаясь допустить хоть малейшую ошибку. Контраст температур помогает поддерживать ледяное меланхоле, а прана, циркулируя по основному раствору, ускоряет процесс дистилляции.

«..но это не ответ на вопрос «зачем». Так вы хотели стать участницей Войны? Разве не было способа проще?» – Ада поджимает губы, избегая смотреть в лицо Анастасии. Она вспоминает прошлое всякий раз, как видит это лицо – одновременно знакомое и такое чужое, что в груди щемит горечью и печалью. – «Росток… это был «росток» вашей души?» – Пауза. – «Элеонора защитила меня. Закрыла собой. Мне трудно поверить, что это могло быть велением вашей души».

14.657.14 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Беспомощность, проникшая под кожу и сжавшая тело алхимика, оказывается… неожиданной. Ада даже не успевает понять, что именно происходит, – как не успевает она отвести руку в сторону или даже сделать шаг назад, чтобы не навредить раствору. Она не успевает даже испугаться. Лишь опускает взгляд на собственную руку и смотрит на нее с каким-то удивлением, будто она ей вовсе не принадлежит.

Соки Жизни – опасный инструмент. Сколько раз она убеждалась в этом, сколько раз отец или девочки вытаскивали ее из забытия? Не счесть. Но сейчас их нет рядом. Сейчас…

..сейчас Радиация Азот исчезает, а баланс восстанавливается так быстро, что Ада и теперь с трудом понимает, что случилось. Отшатнувшись от перегонного куба, она оборачивается к Анастасии и выглядит… не удивленной, нет. Ошарашенной. Шокированной. Она смотрит и не может отвести взгляда от сероглазой ведьмы, а в ушах гремит эхом собственный голос.

[«Мне трудно поверить, что это могло быть велением вашей души».]

Она не понимает, что движет этой женщиной. Не понимает, почему она помогает ей – и что получает с этого. Не понимает, можно ли ей доверять и можно ли хотя бы предположить, что она сделает в следующее мгновение.

«Спасибо», – севшим голосом шепчет Ада. Она оглядывается на Бедивьера и коротко кивает ему, без слов говоря, что все в порядке. – «Нужно… продолжить».

Потерять контроль было ее ошибкой… и в то же время восстановленный баланс Соков Жизни и исчезнувшая Радиация Азот воспринимаются как… чистота? Гармония? Это странное чувство, непривычное, но странно приятное. Таким могло бы быть ее Ремесло, получи она право прикоснуться к Святому Граалю?

Ада возвращается к алхимическим приборам, чтобы разобрать перегонный куб. Колба с осевшим на дне темным осадком трескается под пальцами девушки – ставшее хрупким стекло не выдерживает даже мимолетного касания. По счастью, внутри уже нет ничего ценного. К практически готовому зелью Ада подходит осторожно и даже с некоторым благоговением. Она внимательно осматривает его, словно пытаясь оценить его действие по внешним данным… и на мгновение оборачивается, чтобы посмотреть в глаза Анастасии.

Доверять ей нельзя… но можно ли принимать ее помощь?..

Глубокий вдох позволяет унять волнение. Холе и меланхоле под пристальным контролем алхимика сплетаются, входя в резонанс и наполняя праной иссушенные контуры алхимика.

«Я никогда не работала с Sulfurus Nigrum. Как много его надо, чтобы стабилизировать зелье?» – Негромко спрашивает она, проведя ладонью вдоль своего тела – от груди до живота: «С учетом… моего Ремесла».

15.658.15 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Белая, словно полотно, Ада почти нехотя отпускает руку Рыцаря и, пошатнувшись, снова цепляется за серебро доспеха. Она не роняет ни звука, но глаза ее кажутся помутневшими от боли – и прежде чем окончательно отпустить Бедивьера, Ада еще какое-то время пытается восстановить дыхание.

«С… спасибо, сэр», – выдыхает она, наконец. Филипп предупреждал ее, что так будет, но забывшись за работой, она совсем потеряла осторожность. Ада отходит в сторону на дрожащих ногах, чтобы опуститься на один из стульев, – и Амелия может видеть, как белеют костяшки пальцев, сведенных поверх поручня.

Чуть в стороне от стола, за которым Ада была, когда вернулась Амелия, остались алхимические инструменты: лабораторный штатив и несколько пустых и заполненных колб, внушительных размеров перегонный куб и другие инструменты, некоторые из которых могли бы показаться действительно странными. Но главное – в самом центре стола – колба с золотисто-зеленым зельем, горелка под которым была уже выключена, притягивает к себе взгляд. Оно выглядит готовым и вполне надежным.

..но можно ли так говорить про зелье, буквально взорвавшееся в руках алхимика?

«Оно… готово. Насколько вообще возможно», – за такой срок, разумеется. Ада не говорит этого вслух, но это очевидно читается в ее движениях, когда она, еще не оправившись толком от боли, снова поднимается, чтобы вернуться к рабочему столу. – «Возможно… что оно не подействует вообще. И… лучше не задерживаться в дороге… и даже поторопиться».

Ада выбирает достаточно внушительную стеклянную ампулу, и когда алхимик приподнимает ее на просвет, на стенках ее становятся заметны колдовские узоры. Удовлетворенно кивнув своей находке, Ада принимается осторожно переливать зелье в подходящую для транспортировки и применения форму.

«Нужно, чтобы раствор оказался внутри Дракона», – девушка бросает короткий взгляд на Рыцаря, но в то же мгновение возвращается к начатому процессу. – «Сделать инъекцию либо заставить его… заглотнуть его как таблетку. Я дам все необходимое… но… но… надеюсь, вам хватит ловкости на подобное».

16.659.16 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Крепко-крепко обняв Амелию, Ада лишь коротко кивает и вновь утыкается носом в плечо подруги. Все слова уже были сказаны, все обещания – даны, и все что может почувствовать юная Нитерберг – как ровно и спокойно бьется сердце в груди алхимика, и как отчаянно сжимаются вокруг ее талии тонкие руки.

Ада выпускает подругу нехотя, закусывая губу и тревожно хмурясь от слов Анастасии… но поселившееся в зеленых глазах упрямство им не прогнать.

«Я приду, Амелия», – она вдруг улыбается мягко и тепло, будто вспомнив что-то очень хорошее. – «И помни, ты обещала ждать меня победительницей… так что тебе придется это сделать».

Эта улыбка так и остается с ней, когда она принимает слова Рыцаря. Слезы сбегают по бледным щекам, но она продолжает слушать и не отводит взгляда. Она нервно вздрагивает, когда он говорит о том, чтобы отпустить ношу участника Войны, и по ее глазам ясно, что будь такая возможность – она шагнула бы дальше в Бездну, чтобы разделить эту долю с ним и Амелией.

Но все что ей остается – доверить им будущее. И Ада принимает это молча, с теплом и печалью во взгляде, – словно за эти семь дней улыбка Бедивьера прилипла к ее губам.

«Сэр», – окликает она Рыцаря, когда тот уже был готов уйти. Она судорожно стягивает перчатки с тонких пальцев прежде чем броситься вслед за ним. Разгоряченный лоб утыкается в серебристый нагрудник, а руки обвиваются вокруг стройного торса Слуги.

Слуги. Рыцаря. Героя, что не отступает от своей клятвы даже заключив контракт с другим Мастером.

«Я верила в вас с того самого момента, когда увидела вас в Круге призыва. Верила в каждой нашей битве. Верила в ваше воинское мастерство и в каждое ваше слово», – хрупкие плечи алхимика мелко дрожат, а вместе с ними и голос. Рядом с Рыцарем она кажется совсем крошечной и беспомощной, но если вспомнить, сколько осталось позади и через что довелось пройти… Прекрасного и печального ангела обнимает не дитя, ищущее поддержки и защиты, но друг, стремящийся подарить хоть капельку тепла на прощание. – «И я верю в вас сейчас, мой храбрый рыцарь. Всегда буду верить. Всегда буду помнить».

Ада отстраняется, заглядывая в глаза Бедивьера. У нее есть лишь несколько секунд, чтобы запомнить его ангельски красивое и бесконечно печальное лицо на всю оставшуюся жизнь, – и Ада смотрит жадно, не смущаясь и не чувствуя за собой вины за это.

А потом она опускает руки и отступает на шаг. Стремительный бег времени беспощаден, и даже если вымолить еще мгновение – его все равно будет мучительно мало.

«Спасибо вам за все… Прощайте, сэр Бедивьер».

17.660.17 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада замирает, глядя в темноту, где исчезли ее друзья и Энкиду. Слезы все катятся по ее щекам, а внутри так горько и больно, что хочется кричать.

«Вам нельзя привязываться к этому фамильяру…» – Говорила ей всего несколько дней назад Рахиль-Эсава. – «..чем сильнее вы к нему привяжетесь… тем больнее вам будет».

Ада отступает на шаг, невольно поднимая руки к груди. Она не уверена, что ранит больнее – прощание с Бедивьером, воспоминание об Эсаве или встревоженные искалеченные контуры Герба. Будь она одна, верно, забилась бы в угол, чтобы снова разреветься, но голос Анастасии привлекает внимание… Ада оглядывается на нее с каким-то наивным недоумением во взгляде.

«Я… не переживаю… об этом», – медленно оглядев ведьму и ножницы в ее руках, Ада невольно обхватывает себя руками и отходит еще на шаг, уперевшись спиной в одну из столешниц с расположенным на ней металлическим подносом. Металл негромко лязгает о камень.

«Вы… считаете себя моей матерью?» – Негромко спрашивает Ада, оглядываясь на тело Эсавы. Есть в этом какая-то злая насмешка – так остро тосковала она в детстве по материнской ласке, и так много оказалось рядом теперь материнских фигур.

Впрочем, не то чтобы создатель не мог проклясть свое творение так же страшно, как мать может проклясть свое дитя, ведь концепция, в сущности, едина.

«Кто вы для меня?.. Кто для вас я?» - Словно эхом повторяет Ада. – «Отец никогда не говорил мне об этом. Почему он молчал? Почему запретил говорить Эсаве? Почему?..»

Ада шепчет вопрос за вопросом, чуть качаясь вперед-назад, нервно… и даже обиженно.

..почему, папа?..

«Нет», - обрывает она саму себя, резко замерев и уставившись на Анастасию прямо и настойчиво. – «Если отца не связывают никакие клятвы, я хочу услышать это от него».

18.661.18 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада чуть хмурится, слыша ответ ведьмы. Дочь трех матерей – для нее это лишь пустые слова, но почему-то от них ей тревожно. Поджав губы, алхимик следит за передвижениями Анастасии взглядом и не торопится отвечать на ее вопрос даже самой себе.

А сердце в груди – все такое же спокойное… в противовес тому, насколько неспокойно на душе.

Но услышав имя отца, Ада подается вперед, сцепив руки в замок у живота. Слова ведьмы смывают всякую обиду на него, и смотрит девушка на свою… создательницу? Мать?.. с жадностью и упрямством.

«Желаю. Объясните», – выдыхает она пылко и немедленно опускает лицо в смущении. В первый день Войны она бы зарделась по самые кончики ушей, но сейчас на ее щеках проступаешь лишь легкий румянец. – «А после… мы сходим за вином вместе».

19.662.19 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Это все, пожалуй, слишком. Ада отходит в сторону, садится на кушетку и, обхватив колени ладонями, продолжает слушать. Поначалу она вся сжимается, пряча голову в плечи и сутулясь, будто воспоминания и откровения Анастасии становятся для нее тяжелой, неприятной ношей.

Но чем дольше говорит бессмертная ведьма, чем чаще они пересекаются взглядами – тем спокойнее становится Ада. Худые плечи расправляются, а ладошки, сжатые поверх острых коленок, ложатся поверх подола юбки. Умиротворенная речами Анастасии, Ада выдыхает, прикрыв глаза.

«Мое детство было счастливым», – коротко подтверждает она, вспоминая в этот момент поместье Бен-Берцаллелей. Под опущенными веками она ясно видит образ отца – он улыбается, поднимая ее, еще совсем малышку, на руки, а за его спиной – строгая, но заботливая Рахиль. Тогда, в детстве, она радовалась приезду мамы – важной женщины, которая много работает, – и бегала хвостиком за братьями.

Но как только она откроет глаза – она окажется в мире, где ее, изломанную и обессиленную, выбросило на отмель жестоким круговоротом Войны. В мире, где в углу мрачной лаборатории на столе лежит тело ее матери, а напротив нее – женщина… мать? Создательница?..

Сквозь опущенные ресницы Ада смотрит на собственные руки – тонкие и бледные. В зеркале она всегда видела Бен-Берцаллеля – зеленоглазую, рыжеволосую девочку, усыпанную мелкими веснушками. Она не похожа ни на Люминариту Водайм, ни на Эсаву-Рахиль, ни на Анастасию. Родное ей Ремесло – наследие Бен-Берцаллелей. Ее Герб, ее душа, вся она - Бен-Берцаллель, от кончика носа до пяточек, в каждой клеточке, в каждом нервном окончании, в каждой ниточке контуров.

«Что во мне от вас?» – Свои ладони она рассматривает с сомнением. – «Я не чувствую себя… ведьмой».

20.663.20 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада не сразу замечает, что без ее разрешения Анастасия так и не заходит в кабинет, но когда обращает на это внимание – начинает пристально следить за действиями ведьмы, силясь понять, действительно ли это уважение к воле хозяйки лаборатории или просто игра.

«Не думаю, что у меня получится», – с сомнением произносит она, соскальзывая с кушетки и осторожно – словно любопытный, но напуганный зверек – подходя ближе к ведьме и ее котелку. – «Я… могу сделать так, что оно расширит сосуды и обеспечит прилив крови к мозгу и…» – Ада осекается, ловя свое отражение в упитанной пузатой колбе. – «..но едва ли оно будет… вкусным».

Вкус, как и красота, – не вполне ее таланты. Она никогда к этому не стремилась – да и зачем бы?

Ада сама не замечает, как оказывается совсем рядом, завороженно следя за действиями Анастасии и за кипением варева в котле. Она пытается уследить за порядком добавления ингридиентов и их пропорцией, но все это кажется ей скорее бессвязным, интуитивным… творческим?

Однозначно – странным. Ада медленно переводит взгляд с котла на руки ведьмы – и невольно скользит дальше, рассматривая ее «живое платье». В ее манере мало что осталось от Элеоноры, но смотреть ей в лицо по-прежнему… стыдно.

«Элеонора. «Росток» чьей души был у нее? Теперь она… мертва?» – Ада тянет руку, желая коснуться плеча Анастасии, но останавливается всего в дюйме от черной ткани. – «Она звала вас матерью… И отчаянно хотела жить».

Взгляд Ады падает ниже – к талии Анастасии. Там, под одеждой, прячется страшная рана, по сравнению с которой след в груди самой Ады – просто маленькая ссадина. Она резко оддергивает руку и отступает на шаг, обнимая себя за плечи.

«Мне вы уготовили такую же судьбу?»

21.664.21 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Мастерство создает форму», – Ада оглядывается на колбу, в которой плавает тело Валлы, и взгляд алхимика теплеет. – «Искусством ее делает душа. Я… стремлюсь к этому».

Но печаль никуда не исчезает. Хорош творец, не разглядевший живую душу в дюйме от себя, да и забыть о том, кто именно виноват в гибели Эсавы и состоянии Валлы, она никогда не сможет… Сможет ли простить – вопрос открытый.

«И все же, она не убила меня», – негромко замечает Ада. Не возражает, не спорит – лишь указывает на факт. И если вспомнить их последнюю встречу… Элеонора была в замешательстве, она сомневалась – пусть всего на миг. – «Она не хотела меня убивать. Почему? Это были ваши чувства или ее собственные?»

Ада всерьез задумывается над словами Анастасии. Знай она семь дней назад, чем закончится для нее Война – она, верно, была бы в ужасе. Но она слишком все равно была слишком упряма, чтобы отказаться от этого пути. В конце концов – кто, если не она?

Но смерть… Возможно, для тех, кто знал ее раньше и не шел с ней рука об руку по этой дороге, Ада-девочка действительно будет мертва. Думая об этом, она вспоминает братьев – когда они вернулись с Тысячедневной войны, в их глазах поселилась печаль, которой прежде не было. Аншель вернулся поседевшим, но старательно тянул улыбку, а Аарон стал еще более строгим к себе и замкнутым. Возможно, в них тоже что-то умерло за время, что они провели на Ближнем Востоке.

Смех Анастасии заставляет Аду вздрогнуть и прийти в движение. Вскрыв банку, она рефлекторно, почти не задумываясь, принимается перекладывать их в ступку, а затем – медитативно, предельно спокойно – давить их одну за другой. Брызнувший сок чуть пачкает руки алхимика темно-алым, но Ада словно и не видит.

«Вы сердитесь, когда я спрашиваю об Элеоноре?» – Спрашивает она негромко. Контраст между реакциями Анастасии слишком ярок, чтобы не заметить, но как интерпретировать их – Ада не понимает.

22.665.22 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
«Не так. Было ли это привязанностью…» – Ада запинается, решаясь произнесли следующее слово, – «..матери или привязанностью друга?»

Иными словами – зависело ли от Ады, как относится к ней Элеонора… и захочет ли она закрыть ее собой, чтобы защитить. Или, что еще горче, – предала ли она подругу детства или приняла слова ведьмы, что Элеонора и Анастасия – единая целая, неделимая сущность, лишь изменившаяся с течением времени.

«Почему вам неприятно говорить о ней?» – Ада чуть хмурится, слыша слово «наказать», не считая его сколько-нибудь уместными или применимым к ней лично, но не акцентирует на этом внимание. – «Вы… привязались к ней?»

Приняв из рук Анастасии бокал с радужными напитком, Ада внимательно оглядывает его. В любопытстве своем она даже подносит его к носу, пытаясь сопоставить аромат и те ингридиенты, что добавила в свое варево ведьма.

А потом все же решается тоже попробовать. Вкус ягод и пряных трав, выдержанных на крепкой основе, разносится теплом по телу и непривычно сильно бьет в голову. Накатывает легкая слабость… или скорее расслабленность?

«Трубочек… навалом», – Ада неуверенно – одними лишь уголками губ – улыбается Анастасии и, повернувшись к ней спиной, извлекает из одного из ящиков несколько длинных соединительных трубок. По задумке, конечно, применять их нужно совсем иначе, но кто бы им сейчас запретил?..

Стекло тихонько звякает о бок бокала. Точно такую же она протягивает Анастасии.

«Почему она оказалась в нашем доме? Что отец сделал с ней?»

23.666.23 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Что ты ищешь, спрашиваю об Элеоноре, Ада Бен-Берцаллель? Оправданий? Причин для ненависти? Истину?..

Будь она сильной и мудрой, как Бедивьер, – она искала бы правды… Но саму себя Ада не обманывает – слишком колет эта правда, слишком выбивает из колеи. Слишком… все это – слишком, да настолько, что руки опускаются.

Ада падает на ближайший стул, помешивая стеклянной трубочкой радужный коктейль. Он крепче, чем она привыкла, – но даже ему будет непросто пронять биоалхимика… но то, что не под силу зелью, вполне удается словам.

«Ясно», – негромко произносит Ада, глядя прямо перед собой и словно не замечая присутствия Анастасии.

Выходит, она не только не смогла – сознательно не стала – помогать подруге, но и стала причиной, по которой все это с ней случилось. Змей свернулся кольцом, чтобы укусить собственный хвост, и замкнуть всю боль, все презрение к самой себе на одном единственном человеке.

И дело не в ведьме, для которой Элеонора была лишь еще одной ступенькой на пути к ее Желанию, – та по крайней мере искренна в своем стремлении. И не в отце, поступившем против совести ради будущего своего Рода, – во время Войны Ада поступала куда хуже.

Дело в ней и только в ней. Возможно, было бы намного лучше, если бы она вообще не рождалась…

А перед глазами – как назло – совсем другие картины. Как отец улыбался ей, как смущался Людвиг, как хитро щурилась Валла… И даже как искренне, без малейших колебаний вложила собственное сердце в раскуроченную грудь своей дочери Эсава.

По щекам Ады катятся слезы, но сама она не замечает их, погруженная в свои мысли и воспоминания. На самом деле, вокруг нее было столько любви! Вопреки всему... Вопреки…

«Что… чем еще заплатил папа за мое рождение?»

24.667.24 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Но даже собственное бремя кажется сейчас действительно тяжелым. Горечь сделанного выбора оставляет на щеках дорожки слез, и все же… если бы вдруг все повторилось, если бы ей вновь довелось выбирать между спасением Людвига и прощанием с Элеонорой, ее выбор не изменился бы.

Единственное, за что Ада сейчас ненавидит себя – это за собственное лицемерие, признать которое оказалась способна только теперь. Но сделай она это раньше… разве кому-то стало бы легче?

В руках ведьмы она сейчас – мягкая и покорная. Ада принимает эту нежность и, кажется, подними Анастасия ладонь к ее лицу – сама уткнется разгоряченным лбом, ластясь будто доверчивый зверек. Она кивает словам об отце и принимает платок, но вместо того чтобы утереть слезы – рассматривает его задумчиво.

А потом…

«What?..» – Переспрашивает Ада, вскидывая лицо. В зеленых глазах недоумение, сомнение… даже страх. Первая же мысль – что все это глупая и нелепая шутка – тут же терпит крах, когда Ада ловит взгляд Анастасии… он совершенно серьезен, этот взгляд.

А раз так… Зачем это? Как? Почему? Почему именно она и почему именно сейчас? Вопросов так много, что Аде с трудом удается контролировать себя. Волевым усилием она коротко моргает и нервно сглатывает, собираясь с мыслями. Нужно начать с чего-то… самого важного…

«Почему вы решили, будто я смогу [захочу] согласиться на подобное… предложение?»

А горло перехватывает и дышать становится трудно, и в висках стучит лишь одна единственная мысль, которую Ада пытается прогнать прочь, касаясь губами трубочки в коктейле.

Почему, черт возьми, ты не сказала сразу «нет»?

«Мое сердце не лежит к Темному Искусству. Мне не по душе ваш рассказ о Шабашах прошлого. И я не желаю вредить людям или, тем более, приносить их в жертву. И я не поддержу никого, кто будет делать что-то подобное», – негромко, но упрямо и твердо проговаривает Ада, не отрывая взгляда от глаз Анастасии.

0

773

Декабрь

1.668.1 Ада

__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Анастасия знает, что сказать, чтобы затронуть струны в самой глубине души, - и играет на этом инструменте виртуозно, с талантом и опытом настоящего маэстро.

Всего несколько дней назад Ада бы приняла ее доводы безоговорочно, приняла бы вину прадеда как свою собственную и поникла бы под этим грузом. Но Ада, пережившая шесть долгих и трудных Дней Войны, знает - чувствует нутром! - что это не ее ответственность. За свои грехи Арнольд Бен-Берцаллель заплатил сполна жизнью, полной сожалений и строгости к самому себе. И она - пусть даже глава Рода - не обязана приносить себя в жертву, чтобы заплатить еще больше.

Нет, это не причина. Скорее капелька иронии в этой ситуации, но не более.

"Откуда вы..." - Ада чуть краснеет, вспоминая Людвига, но поспорить здесь не может. Даже сейчас она хочет оказаться в замке Нитерберг - чтобы убедиться, что он пережил еще три дня, чтобы поддержать... чтобы обнять и прикоснуться губами... Ада коротко вздрагивает, когда тепло поднимается по телу от мимолетного воспоминания о чужих губах.

"..очевидно, что я не покину Нитерберг с окончанием Войны. Руки врача здесь сейчас нужнее, чем где бы то ни было еще", - тем более, что она очень даже причастна к тем бедам, что свалились на головы этих людей. - "Но я могу остаться здесь и как гость Амелии, и как владелица пансионата Хрустальное Озеро".

Никто не выгонит ее из Нитерберга. И Амелия, и Людвиг переживают за жителей родного города и не откажутся от ее помощи, какой бы ни оказалась развязка Двеннадцатой Войны... Если, конечно, все они - и жители, и Нитерберги, и сама Ада - останутся живы.

Чтобы остаться - помогать ли людям, изучать ли тайны подземной мастерской - Аде нет необходимости идти против самой себя.

Но... против ли?..

Ада слушает речи Анастасии о Ведьмовстве, и они находят отклик в ее сердце. Такое искусство она готова принять, и где-то в глубине души теплится крошечный огонек - надежды ли?.. чувства, что все это действительно ее призвание?.. чувства, что она стоит на пороге чего-то великого и важного.

В этом стремительно умирающем мире Магу трудно отмахнуться от шанса вдохнуть жизнь в угасшее Искусство... пусть даже не то Искусство, которое привычно считать своим.

Особенно, когда предложение это звучит из уст Анастасии, чьи слова кажутся патокой и елеем, чей голос мягок как бархат, чей шепот у самого уха вызывает томную дрожь. Анастасии, которая может быть такой, какой захочет...

"Но почему именно сейчас? Почему не пять лет назад, не год, не неделю?.. Почему не завтра?.."

2.669.2 Ада

__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
"Если вы правы, то нет особой разницы - Германия или Ирландия. И все же... я не стремлюсь испить чужого вина. Я не гонюсь за чужими тайнами и способна не дать им отравить мою жизнь".

..чужими ли?..

Ада ловит себя на том, что уже верит ей - лукавой бессмертной ведьме, сказавшей, что она, Ада Бен-Берцаллель, рождена для этого. Дочь трех матерей?.. но ведь это ее отец пожелал завести дитя с сильными контурами. Это он заплатил за ее рождение, а не Анастасия создала ее такой ради этого момента.

А Бедивьер, и Амелия говорили одно и то же, и мысль эта сейчас повторяется в голове снова и снова, возвращая здравомыслие: никому нельзя позволять диктовать, кто она. Она, Ада Бен-Берцаллель, лишь сама решает, кем ей быть и какой путь выбирать. Она. Ничего. Не должна.

"И что будет, если вы станете победительницей Войны Святого Грааля?" - Ада касается губами трубочки и втягивает радужный коктейль, набираясь решимости, прежде чем повторить свой вопрос иначе: "Какое Желание у вас к Граалю?"

3.670.3 Ада

__________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
"Прямо... сейчас?"

Ада резко отпивает радужного коктейля и отставляет почти опустевший бокал в сторону. Она поднимается на ноги и отходит чуть в сторону, отворачивается от ведьмы и принимается нервно перебирать инструменты, которыми еще недавно они варили зелье против дракона. Она убирает мензурки и колбы, отсоединяет крепежи и отставляет в сторону грязное.

"Что говорит... сердце", - повторяет она за Анастасией, - "..мне много раз говорили это за время Войны. Но... не так часто я делала то, чего просило мое сердце. Я поступала разумно и не очень, по совести и против нее, согласно убеждениям - и вопреки им... но очень редко - по сердцу".

Замерев, Ада прижала ладонь к груди - там, под одеждой, остался шрам, похожий на звезду, а под кожей ровно и спокойно бьется сердце Эсавы. Сердце, заглянув в которое, она увидела лишь саму себя... и любовь.

"Мой разум говорит "нет", потому что я не верю вам и не знаю, что вами движет. Я даже не могу признать вас своей матерью, мой разум противится этому".

Ада оборачивается, находя взглядом лукавые глаза ведьмы.

"..но я понимаю, что вы ничего не делаете без умысла. И если вы требуете ответа сейчас, чтобы следом взять у меня что-то, что поможет вам одержать верх над Амелией и Бедивьером, - то я должна отказаться. Моя совесть требует этого".

Говорить откровенно - страшно, и сердце стучит в висках и горле.

"И мои убеждения... Я чувствую, что за вашими словами кроется куда больше того, о чем вы умолчали. Вы правы, что я многого не знаю о Ведьмовстве, и едва ли я не знаю только о "доброй" его части. И мои убеждения не примирятся с этим".

Ада подходит ближе, замирает... и делает еще несколько шагов навстречу. Она двигается порывисто и пылко, и в одном этом движении все ее стремление - и, в сущности, весь ответ.

"Но сердце... Я видела, на что вы способны. Я говорю не о ловушках Шаттенблута и не о проклятиях. Контуры, что вы создали для меня... Восстановленный баланс Соков... даже Элеонора... Я пришла в Нитерберг за знаниями, за Ремеслом, которое поможет спасти людей угасающего мира. Я пришла, потому что моей жизни не хватит на то, чтобы самой найти этот путь. А вы... предлагаете это... так просто, будто мне достаточно протянуть ладонь и взять свою Мечту в собственные руки".

Ада смотрит с недоверием и сомнением, но подошла она уже так близко, что протянув руку, может коснуться если не Мечты, то уж точно - плеча Анастасии.

"Мое Желание привело меня сюда. Грааль счел его достойным и достаточно отчаянным. И... хочет ли этого мое сердце?" - Ада замирает, глядя на губы ведьмы, и делает вдох - настолько глубокий, что от него кружится голова. - "Да. Конечно, да. Я хочу учиться. Хочу помогать людям. Хочу вдохнуть жизнь в этот мир и Искусство. Не предать свое Ремесло, но сделать его чем-то большим... Да, я желаю этого всем сердцем".

Ада отводит взгляд и отступает на шаг. После столь страстной речи она чувствует себя опустошенной и уставшей. Обернувшись, она находит взглядом ножницы, оставленные на столе Анастасией, и невольно поджимает губы.

"Я.. доверила бы вам свою прическу, если еще не поздно".

4.671.4 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Жаль, что времени на это нет. Ада поднимает руку, чуть оглаживая неровно остриженные волосы и коротко пожимает плечами. Она, биоалхимик, не боится сложностей и боли – право, сколько их было на ее коротком веку, и не ждет, будто это окажется просто.

И все же жаль, что нет времени поправить прическу.
Жаль, что ведьма есть ведьма – и звучат слова, которых Ада ждала с того момента, как Анастасия спустилась в подземную лабораторию.

Ада не сомневается ни мгновения. Тот же ответ она дала бы и любому другому участнику Войны, и родному отцу, и самой себе.

«В сложившейся ситуации вам лучше поторопиться. Я не стану помогать вам, но в благодарность за верность слову и щедрое предложение – не стану неволить вас здесь», – она не пыталась прежде оспорить слова Анастасии о том, кто из них по-настоящему владеет лабораторией, но сейчас довольно ясно осознает, что ведьма не посмела сделать здесь ничего из того, чего Ада не хотела. Было ли это лишь игрой или в самом деле подтверждением власти хозяйки подземной Мастерской? Ада не знает… и проверять не готова. В конце концов, Владения – магия Нитербергов, а не Бен-Берцаллелей.

«Но прежде… позвольте еще один вопрос», – Ада следит взглядом за каждым движением Анастасии – и за тем, чтобы рука Филиппа вместе с контейнером остались там, где они были с самого утра. – «Мы сражались против Эвенджера. Против вашего сына. И… победили его. Мне… трудно поверить, будто вы можете простить подобное», – Ада чуть склоняет голову набок, одновременно боясь и желая услышать ответ. – «Вы станете мстить, Анастасия?»

5.672.5 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Возможно, за весь разговор с Анастасией Аде впервые становится по-настоящему страшно, когда свист и вспышка праны разрезают воздух. Девушка закрывается рукой, будто отголосок ведьминского ремесла мог ослепить ее.

«Почему он вообще станет помогать вам?» – Восклицает Ада, решительно рассекая ладонью загустевший эфир, но все ее нутро колотит от страха – она помнит, какой слабой была связь сердца с Кэролайн, заточенной в кристалле. Эта девушка так и не приняла новое сердце, так и не проснулась… она угасала уже тогда. Переживет ли она передачу Командных Заклинаний теперь? Нет.
Она помнит, как иссушила Леонхардта Нитерберга ноша Наблюдателя, как превратила грозного льва в хрупкую бледную тень. Переживет ли он передачу Командных Заклинаний? Нет.

Но еще страшнее – Ада признает это самой себе – от мысли, что между ведьмой и ее целью встанет Людвиг. В своем самоубийственном стремлении защитить семью, он пойдет на это снова… или согласится сам стать посредником, чтобы уберечь отца?..

..Аде больно от одной мысли об этом. И если терпеть и скрывать боль телесную она научилась, то боль душевная – совсем другое дело. Она дрожит от нее, но решения своего не меняет, как бы ни было страшно.

Она не может своими руками дать ведьме оружие, которое прикончит Амелию и Бедивьера. Она не может предать тех, в кого верит.

Может лишь уронить севшим голосом: «Кому?.. Кому вы мстите?»

6.673.6 Ада

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Одна. Живая, но совершенно одна. Леденящий ужас сковывает ее изнутри, а отчаяние плотной лентой обвивает руки, мешая даже пошевелиться. Ада оборачивается медленно-медленно, судорожно пытаясь понять, что ей делать сейчас.

Нужно… действовать?.. Бежать?.. Как это вообще возможно?..

У нее нет Слуги. У нее нет гомункулов. У нее нет бравого Глена Шардсвэя с вертолетом.
Она одна посреди чащи Шварцвальда. Неловкая, беспомощная, напуганная. Одна.

Губы ее дрожат мелко-мелко, а глаза наполняются слезами. Она тихо всхлипывает, кусая губы, и…

«АААААААААААААА!!!»

И вслед за криком следует звон. Словно пытаясь доказать самой себе, что страх над ней не властен, Ада кидается к ближайшей столешнице и щедрым гребком сбрасывает с нее все на пол – колбы из зачарованного стекла лопаются и разлетаются мелкими осколками, металлические инструменты с дребезгом скачут по темной плитке, и даже маленькая горелка, жалобно лязгнув, застывает маленькой грудой мусора.

Тяжело дыша, Ада выпрямляется, возвышаясь гневной фурией над всем этим беспорядком. Взгляд ее падает на контейнер с отсеченной рукой Филиппа… тусклый бардовый сегмент Командных Заклинаний – источник риска и горя, проводник боли и отчаяния.

Стекло хрустит под каблуками. Ада стремительно пересекает лабораторию, опускает ладони на стенки контейнера и глубоко вдыхает, чтобы успокоиться. Сердечный ритм ее все такой же ровный и спокойный, и это помогает.

«Прости», – оглушительно тихо шепчет она телу Филиппа, и это короткое слово застывает в вязком эфире, а искры праны проникают за стенки контейнера и вгрызаются в беззащитную плоть. Сейчас, когда это лишь часть тела без активных магических контуров, когда Командные Заклинания на ней – лишь метка, бесполезная и бессмысленная до тех пор, пока ее не заберет более сильный и удачливый… сейчас совсем несложно сделать то, что должно было сделать еще утром.

Если эта метка не может помочь Амелии и Бедивьеру – то нельзя позволить, чтобы она им помешала. Нельзя, чтобы Анастасия проникла в лабораторию и заполучила ее. Нельзя, чтобы кто-то перехватил ее у спешащей в замок Нитерберг Ады. Нельзя дать самой себе шанс изменить решение и купить за эту метку жизни любимых ценой всего мира.

«Kol kore beoz, kol bohe bidmi, umeal azman – hерес».
[Зов отчаяния, плач крови моей. Мой наказ – разрушение (ивр.)]

7.674.7 Ада

_____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Контейнер, покрытый изнутри жижей и ошметками плоти, Ада отставляет в сторону. Нет в ее взгляде брезгливости или сожалений – только обреченность, с которой сжигают мосты.

И все же, это умиротворяет. Кажется, это записано на подкорку – принимать жар праны в контурах со стоическим спокойствием, творить Ремесло с чистым разумом. А вместе с этим – приходит понимание, что она может сделать в сложившейся ситуации.

Да, у нее нет Слуги, гомункулов или помощников. Но у нее есть крепкие ноги, могущественная магия и уверенно стучащее сердце.

Первым делом Ада перекидывает через плечо сумку с сердцем Кэролайн – оно может понадобиться, если дело зайдет слишком далеко… Следом – несколько реагентов в маленьких капсулах: химические растворы, позволяющие скорректировать химические свойства зелья, помогут и с телом алхимика, если правильно направить их действие по мышцам ног и спины. Комплект разноцветных ампул напомнили Аде те, что добыла себе Рахиль перед схваткой со Зверем. Кажется, зеленая прибавила ей скорости… или желтая?.. В конце концов, можно захватить обе.

Затем – собственное тело. Ада делает первый шаг по винтовой лестнице и одновременно с этим разгорается атанор в ее груди. Второй – и холе согревает мышцы ног, делая их гибче и сильнее. Третий – и меланхоле помогает создать иллюзию баланса – для выносливости и стойкости. Четвертый, пятый – все быстрее и энергичнее, и икры пульсируют магией, а сердце бьется ровно и размеренно, все так же неумолимо. Ее новое сердце не даст ей оступиться сейчас.

«Помоги мне, мама», – тихо-тихо шепчет Ада, касаясь не то фиалкового кристалла, чтобы распахнуть двери, не то собственной груди – чтобы донести свою тихую просьбу до Эсавы.

Помоги добраться вовремя… чтобы успеть спасти тех, кто дорог.

8.675.8 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Поднимаясь наверх, Ада ожидает свежести осенней прохлады, но встречает ее тепло – и если бы закрыть на мгновение глаза, можно было бы представить, будто на землю многострадального Нитерберга пришла настоящая весна…

..но Ада не закрывает глаза. Она начинает движение раньше, чем успевает хотя бы сообразить, где можно проскочить, а где не удастся это даже многократно усиленному телу. Она стремительно пересекает поляну и взбегает по стволу поваленного дерева, откуда может оглядеть хотя бы ближайшие препятствия. Обогнув земляной провал по периметру, пригибается под корнями другого дерева и перескакивает трещину в иссушенной почве.

Шварцвальд все так же мертв – несмотря на тепло, несмотря на побежденного Зверя, несмотря на то, что совсем недавно где-то поблизости прошел Энкиду. Искореженные черные ветви, не укрытые лохматым инеем, кажутся еще более жуткими, чем прежде, а бегущие по изрытой шрамами земле ручьи скорее напоминают слезы леса.

Сориентироваться в этом безумии невозможно – и Ада смотрит на небо и следует за солнцем, которое непременно приведет ее к мрачной горе, на которой расположен Замок.

Вдох и выдох, снова вдох… Чем-то это похоже на медитацию, с той лишь разницей, что теперь внимание алхимика сосредоточено на происходящем вовне. Она помнит, что этот лес искалечил Валлу. Помнит, что именно под его сенью сотворили страшные вещи над Беатрис Нитерберг.

..и помнит слова ведьмы о том, что Шварцвальд будет звать ее. И почему-то совсем не страшится этого.

..выдох и вдох. Снова выдох. Нужно держать дыхание, иначе ей не пробежать и семнадцатой доли расстояния до Нитерберга. Дышать, следить, куда наступает, и старательно гнать прочь мысль о том, что случится, если она не успеет.

9.676.9 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Избегая действительно пугающих мыслей, Ада задумывается о том, каким был этот лес прежде – во времена ее прадеда или раньше… Был ли он живым? Прятались ли тени и призраки под кронами деревьев? Какой силой дышало это место? Аде кажется, что Шварцвальду подошло бы что-то первобытное, незамутненное и могущественное – и невольно вспоминает ощущения, что вызывал Берсеркер Энкиду.

Если вернуть такую жизнь… если подарить такую силу Шварцвальду… каким он может стать? Представить его светлой обителью добрых Магов, единорогов и других мифических существ не выходит. Сила есть сила.

Чем дальше в перемолотую чащу, тем более диким и зловещим кажется Аде Шварцвальд. Холодок бежит по взмокшей спине, но и это чувство она гонит прочь усилием воли. Если Анастасия не лгала, это мертвое жуткое место может стать ее домом… и если ждать, будто твой дом навредит тебе, то стоит ли вообще следовать этому пути?

Ада окидывает взглядом открывшийся ей путь, и страх сжимает горло. Тяжелое дыхание обжигает легкие, мышцы уже горят огнем, но куда сильнее ноют иссушенные контуры. Насколько хватит возможностей ее тела? Хватит ли их, в самом деле, чтобы добраться до Замка? Сможет ли она?..

У нее нет ответа – есть только ее Ремесло и ее упрямство.

Ада бросается в самую чащу, и болезненный спазм ползет вверх по спине, укрепляя торс и плечи. Она сильно рискует – и несколько дней назад она предпочла бы осторожность грубой силе… но теперь все иначе. Теперь – напролом и как можно скорее.

10.677.10 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Сколько она уже бежит - Ада не смогла бы сказать при всем желании. Одни деревья сменялись другими, рытвины сменялись трещинами, а глубокие провалы - поваленными стволами. Темные ветви-крючья тянулись к ней, цеплялись за одежду и волосы, норовили хлестнуть по коже и глазам.

Все это смешалось в бесконечный водоворот, в котором несложно было потеряться, забыть о времени, перепутать небо с землей, а собственное я - с безумием многократно усилившихся Соков Жизни. Но пока они помогают ей двигаться вперед, а не вводят в анабиоз, все хорошо. Пока она контролирует... контролирует? Что она контролирует?.. Она даже не уверена, как далеко зашла и сколько еще осталось до Замка.

..а сколько осталось ей?..

Сил не осталось. Ада замирает на обрыве и ей чудится, будто в голове поселились голоса, зовущие ее назад, в сырое месиво оврага. Это... зов Шварцвальда, о котором говорила Анастасия? Это... искушение? Искушение опуститься сейчас на колени и оставить все позади, отпустить, смириться... Искушение дать себе вдохнуть глоток пьяняще сладкого воздуха и опустить разгоряченный лоб на холодную землю.

Никто ведь не осудит ее. Никто не посмеет упрекнуть в том, что она не сделала того, что не в силах ни человека, ни Мага. Не в ее силах... не теперь, когда она одна.

И только сердце продолжает биться - часто-часто, но уверенно и мощно. Сердце... мамы. Ада вслушивается в этот ритм, цепляясь за каждый звук с тем же остервенением, с каким только что хваталась за ветви деревьев, чтобы выбраться из оврага. Сердце, поддерживавшее ее и в горе, и в радости, и в ошибках, и в правильных решениях, и сейчас с ней - пусть по-другому, пусть она не может обнять и утешить или одернуть резким словом и поставить на ноги... но может продолжать разгонять кровь по ее венам и напоминать о чем-то важном...

Жива. Она еще жива.
И есть те, кого она хочет уберечь. Те, для кого Война еще не окончена.
А значит... продолжается и ее Война.

С губ срывается свистящий хрип. Возможно, она хотела прошептать заклинание - или шепнуть слова благодарности Эсаве. А возможно - только теперь начала ощущать происходящее вокруг. Дрожащая от усталости рука нащупывает в сумке ампулы с растворами - последний трюк из ее опустевших резервов.

Не задумываясь, Ада вскрывает стеклянные ампулки зубами и залпом выпивает обе. Горькое зелье стекает по пищеводу, и она зажимает рот ладонью, чтобы сдержать рефлекторный позыв.

Сколько проходит? Секунда? Час? Целая вечность минует прежде чем возвращается боль в ногах, а раскрасневшаяся кожа бледнеет. Мороз бежит от кончиков пальцев по рукам, а к ногам возвращаются ощущения - грязи под коленями, боли в многократно сорванных и восстановленных по новой мышцах. Ада прикрывает глаза, направляя этот процесс - ей нужно не усилить, но восстановить.

Надолго ли хватит? Она не готова сказать, но готова - двигаться дальше. Бежать, идти, ползти... цепляться за ветви руками, как прадед, если понадобится. Только не останавливаться... не сейчас.

И с усилием, с отчаянным рыком, Ада поднимается на ноги, чтобы заставить себя сделать еще хотя бы один шаг - очередной среди тех, что она уже сделала за пределами всех мыслимых возможностей.

11.678.11 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Кладбище… Даже оказавшись здесь, Ада с трудом соотносит окружающую реальность с картой, оставшейся в Мастерской под пансионатом «Хрустальное озеро». Ада хорошо помнит ее – старую, испещренную пометками Алоиса… Кузен не мог знать, как изменит Нитерберг Двенадцатая Война Святого Грааля, и может быть к лучшему, что он не видел, что сталось с городом и жителями.

Почему же, несмотря на все трагедии, преследующие этот многострадальный город, его жители по-прежнему остаются здесь? Потеряв все во горниле Второй Мировой Войны, Бен-Берцаллели оставили развалины Пиросшмите, найдя новый дом в далекой Ирландии. Так почему же люди продолжают цепляться за это место?

А почему она сама так хочет остаться здесь? Сколько горя она хлебнула здесь? Сколько потеряла?

Но не уныние сжимает неистово стучащее сердце, а отчаяние… и вместе с ним – упрямство. Упрямство Бен-Берцаллелей, способное соперничать по могуществу с их родовым Ремеслом, питает ее атанор, заставляет двигаться немеющие ноги, запрещает думать о боли в легких и тяжести собственного тела. В ее контурах уже нет праны для этого, но энергия жизни есть в ее собственном теле, в ее сердце, в ее душе. И Ада щедро платит ими за каждое новое движение – потому что есть то, что важнее ее жизни, ее сил и ее Ремесла.

Семья. Семья по крови – та, что осталась далеко за морем, – и тот, кого она хочет назвать своей семьей.

И она не может позволить себе остановиться. Не сейчас. Даже для того чтобы защитить себя.

«ПРОЧЬ!!!» – Голос алхимика разносится яростным рыком, а зрачки в залитых чернотой и желчью глазами сужаются в гневе. Ада не боится атаки – она сама готова ударить, если кто-то или что-то встанет на ее пути… и даже если она не в состоянии сражаться в полную силу – одной силы инерции хватит сейчас, чтобы сделать удар смертельным.

12.679.12 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Вдох и выдох. Жухлая трава и комья земли сменяют друг друга под ногами. Ада спешит, но все же избегает наступать на осколки памятников и плит. Она концентрируется на происходящем вокруг, и блуждающие огоньки разлетаются дальше, заливая тусклым отсветом больший радиус.

Назад Ада не оглядывается – это замедлит, дезориентирует, подставит под удар. Ее путь лежит вперед, за ограду кладбища, к черным водам Дуная, прячущим любую Магию… Ада успевает подумать, что и ее контуры, и ее глаза могут оказаться слепы, когда она окажется у воды.

В прошлый раз она пересекала широкую ленту Дуная в объятиях рыцаря – и она как сейчас помнит этот стремительный полет… но даже Слуге потребовалось два прыжка, чтобы преодолеть полноводную реку. Преодолеть то же расстояние вплавь – слишком долго. Повторить за Бедивьером – ей просто не хватит сил.

Значит нужно найти иной путь. Мост Повешенных должен быть рядом, но уцелел ли он после землетрясения?.. Ада сомневается, что хоть какая-то конструкция могла устоять перед Властью Зверя. Поиски могут занять время – самый дорогой сейчас ресурсы – и не оправдать себя. Быстрая лодка – лучше, надежнее.

Около лодки – когда она найдет что-то подходящее – ей придется остановиться. Возможно, загадочный хищник по такому случаю проявит себя… и Ада будет готова.

Кем или чем бы он ни был… едва ли он может быть страшнее Эвенджера.

13.680.13 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Хотелось бы верить, что Дунай укроет и ее саму от таинственного хищника, но надежда – явно не то чувство, что остается с участником Войны Святого Грааля к седьмому дню… Найти подходящую лодку было уже большой удачей, на большее она рассчитывать не в праве.

После стремительного бега по чаще Шварцвальда движение по водной глади кажется блаженным отдыхом – откашляв вязкую черную мокроту, Ада старается восстановить дыхание. Жар и горечь во рту вынуждают зачерпнуть пригоршню ледяной воды – но глотать ее девушка так и не решается. Рано или поздно ей придется сойти с лодки и снова побежать, и тогда лишний глоток воды может отозваться лишней болью.

Когда она склоняется, чтобы выплюнуть воду, один из мертвенно-бледных светляков проскальзывает вдоль ее лица, и в мельтешении темной ряби Ада видит свое отражение. Изможденное лицо с пролегшими под глазами тенями, похоже на потрескавшийся от времени череп. Кажется, что кожа, покрывшаяся черными изломанными линиями, слезет лоскутами, стоит только ее коснуться.

Возможно, гостья Нитербергов не такой хотела бы предстать перед хозяевами Замка. Но это не имеет никакого значения сейчас – и точно не будет иметь значения, если она опоздает. Гора, на склоне которой расположился Замок, манит взгляд – и смотреть на нее без тревоги Ада не способна. Кто знает, вдруг она УЖЕ опоздала?

Ближе к Старому городу ей приходится замедлить движение лодки – и тревога становится совсем невыносимой. Она по-прежнему не боится за себя – хотя преследующий ее хищник и его тень, мелькнувшая в стороне, начинают нервировать ее, – но боится за Людвига и его отца, боится за Амелию и Бедивьера. Ада предполагает, что получив Командное Заклинание Анастасия сможет исцелить раны Энкиду, сделав его непобедимым… Либо придумать более изощренный способ растоптать чужую Мечту.

Огоньки разлетаются в стороны, скользя над чернотой водной глади. Их света мало, чтобы заглядывать далеко, но отражаясь от встреченных препятствий, они дают больше информации. Темную громадину развалившегося здания приходится обогнуть кругом, шваркнув краем лодки об стену, чтобы обогнуть торчащую арматуру.

Когда она впервые посетила Старый город, он уже был жутким местом. Ада хорошо помнит пустые лица горожан, хлипкие лесенки между затопленными зданиями и траурную процессию с маленьким гробом… но все же, здесь жили люди. Землетрясение сравняло это место с Кладбищем Всех Душ, стерло всякое различие между могильными плитами и жилыми домами.

Один из блуждающих огоньков пролетает под низко провисшим мостком, огибает груду камней и исчезает, оставив за собой лишь слабый отсвет. Ада направляет лодку туда, и немного нервно одергивает сумку с сердцем Кэролайн… если преследующий ее хищник решит напасть теперь, нельзя допустить, чтобы оно пострадало или сгинуло в водной пучине.

Хорошо, что контейнер надежно защищает сердце от внешних условий… даже от таких ядовитых, как аура алхимика. Ада закусывает губу, заставляя собственное тело снова укрепиться. Кожа предплечий, кисти рук и костяшки пальцев мучительно медленно покрываются хитиновой защитой – и дополнительным оружием на случай, если придется все-таки сражаться с преследующим ее существом.

14.681.14 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада с трудом выбирается из лодки. Изможденная, по-настоящему измученная... она даже не может вспомнить, чтобы когда-то в жизни тратила разом так много сил, и даже все то, что ей довелось пережить за время Войны, физически не было таким изнуряющим, как эта безумная гонка.

Боль никуда не уходит. Она здесь - сопровождает каждое движение, врезается раскаленными иглами не просто под кожу, а в самые нервные окончания. При каждом вдохе саднят легкие и горло - и ее сил уже не хватает, чтобы залечить содранную глотку. Ее ноги горят огнем, и Ада сама не уверена, что еще кроме ее упрямства заставляет их двигаться.

И когда она смотрит вверх - на гору Нитерберг - внутри нее все сжимается от ужаса. Разве может ее сил хватить, чтобы взобраться так высоко? Это выше человеческих возможностей... Это выше даже ее собственных возможностей. Возможно, что она уже опоздала - и тогда все это окажется напрасным... все это...

..весь этот путь, который она преодолела. Вся та боль, которую она вынесла. Все те долгих шесть Дней Войны, что теперь тянутся за плечами вереницей воспоминаний.
А впереди - совсем близко - будущее. Шанс помочь Амелии и Бедивьеру в битве за это будущее. Шанс защитить свое собственное счастье.

["Вы сильнее, чем думаете о себе. И Вы справитесь с любой ношей."]

Лодка остается непривязанной и течением ее сбивает в сторону, но Ада уже бежит вперед. Вверх бежать тяжелее - и немного страшнее, потому что здесь неаккуратное движение может стоить дороже, чем при падении в овраг, - свернутая шея даже опытному биоалхимику может смешать все планы.

Блуждающие огоньки концентрируются ближе к ней, освещая дорогу прямо под ее ногами и совсем немного - кругом. Раскуроченная землетрясением дорога кое-где завалена темной глиной, а где-то - брусчаткой с дороги выше. Аде приходится останавливаться, чтобы аккуратно обогнуть такие по самому краю дороги, и каждый раз прежде чем ступить на узкую тропку, она прислушивается к собственным контурам и оглядывает требовательно все, до чего только может дотянуться ее взгляд. Здесь, на горе, она уязвима куда больше, чем в воде.

Наконец, попадается ей и полностью заваленная дорога. Ада осматривается, но вынуждена признать, что вскарабкаться по склону горы, цепляясь бледными пальцами за камни и влажную землю, будет проще и безопаснее, чем пытаться обогнуть образовавшийся завал.

..если, конечно, наверху ее не будет ждать преследующий ее хищник. Представить более удачное стечение обстоятельств попросту трудно... но других вариантов Ада не видит.

15.682.15 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Все-таки попалась. Ада замирает, увидев своего преследователя – и выглядит зверь более чем внушительно, особенно в текущем положении.

Воспоминания об их последнем бое – так давно минувшем! – всплывают в памяти сами собой. Лишь факты – быстрый, сильный и яростный зверь. Перья способны атаковать дистанционно, в лапах – колоссальная мощь. Острые клыки и мощные челюсти – но сдержать их напор алхимику под силу... Было под силу, пока у нее была прана. А тогда – теперь-то она это знает – она у нее еще была.

Выдержит ли мостик химеру? Ада не уверена, но если да – то столкнуть свою добычу в пропасть зверю будет несложно. Любой из гомункулов Бен-Берцаллелей, исполняя волю создателя, так бы и поступил… но перед ней – химера. И она, как кажется Аде, умом не отличается.

Светлячки стремительно слетаются к звериной морде, разгораясь ярче и становясь теплее. Они мельтешат перед жуткими глазами, пряча от взгляда скрывшуюся в тени Аду. Они лезут в пасть и облепляют чешуйчатую шкуру, делая жуткую химеру похожей на рождественскую елку.

Они не могут в самом деле защитить Аду или скрыть ее присутствие, но ей нужно время, чтобы преодолеть расстояние, разделяющее ее и каменный обрыв… и этому научил ее Бедивьер – иногда даже мгновения достаточно, чтобы изменить ход сражения.

А еще он научил ее быть смелой и не сдаваться. Поэтому Ада цепляется за поручни, одновременно фиксируя свое положение на случай, если в следующий момент не сможет устоять на ногах, и толкая себя вперед… и движется она навстречу своему противнику.

16.683.16 Ада

____________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада чувствует, как все внутри нее содрогается от резкого звука, и проходит несколько долгих мгновений, прежде чем она осознает, что это был выстрел… и что она по-прежнему, вопреки всему, жива.

Вслед химере Ада не смотрит. В конце концов, в череде препятствий на пути к Замку Нитерберг, зверь был лишь еще одной – но не последней – трудностью. Вместо этого она смотрит вперед, ища своего спасителя… и шагает вперед, спешно покидая мостик. Светлячки виновато ластятся к босым ногам, встречая девушку на неровной, но все же устойчивой дороге.

«Спасибо», - хрипло и непривычно громко для самой себя произносит она. Ада уверена, что если бы Блэкгард видели в ней угрозу, стрелок не показался бы ей. Содранное горло слушается неохотно, и девушка давит порыв закашляться. – «Жизнь Наблюдателя и его детей под угрозой… кха… Я должна [хочу] предупредить их и… кх… защитить. Прошу ва… кха-кх».

Ада заходится кашлем, прячет губы ладонью и невольно опускает взгляд на свои ноги, выглядящие так жутко, что ей, кажется, будет проще отрезать их и вырастить новые, чем вернуть этим хоть смутное подобие женственности. Остальное выглядит не лучше, но хоть как-то прикрыто лохмотьями.

«..прошу вас… пропустить… меня», - откашлявшись, но все еще тяжело дыша, продолжает Ада. – «Возможно, я еще успею…»

17.684.17 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада принимает флягу, но вместо одного глотка с жадностью делает добрую дюжину – и возвращает ее уже пустой. Капля влаги, упавшая с уголка губ, хоть и не шипит, но испаряется почти моментально. Ада тянет настолько же виноватую, насколько и измученную улыбку. Она не хочет создавать проблемы, но ей действительно становится легче.

Каждый шаг дается с болью. Алхимик старается не подавать вида, но настойчиво ускоряется – хотя ее «быстро» сейчас и по меркам обычного человека, наверное, выглядит смехотворно.

«Война… и его честь, я полагаю», – Ада поджимает губы вспоминая решимость, с которой Людвиг взял на себя ношу отца. Они упрямые – эти Нитерберги – и следуют своим принципам даже тогда, когда остальные давно на них наплевали. – «..его долг… мы не можем защитить его от этого… ни вы, ни я. Но… я могу попросить его не делать то, что убьет его дочь…»

Девушка замолкает, завидев стену Замка. Она не решается сказать, что пришла сюда не как выбывшая участница Войны… она даже для себя не определилась, насколько далеко готова зайти в своем желании не дать Анастасии заполучить Командное Заклинание. И сейчас, впервые задумываясь обо всем этом, она даже не уверена, как и о чем будет говорить, чтобы убедить Леонхардта Нитерберга.

Ты пришла, Ада Бен-Берцаллель. А что дальше?

«Скажите… Молодой Нитерберг… Людвиг… он в порядке?»

0

774

..начало конца..

18.685.18 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада качает головой – вся ситуация в целом совершенно неудовлетворительная, но сказать больше защитнице Нитербергов ей нечего. Технически, передать Командные Заклинания – действительно долг Наблюдателя. Это будет его собственный выбор, и бравые Blackguard не могут запретить ему принять это решение, как не смогут и защитить от Анастасии или любого Слуги… Они могут лишь умереть в попытках не подпустить Мастера Энкиду к Леонхардту, но Ада не желает им такой судьбы.

Человека, стрелявшего в химеру, она уже однажды видела – здесь же, во дворе Замка. Чудо, что этот солдат выжил… а скольким повезло меньше?

«На это нет времени», – довольно резко возражает Ада. – «У герра Леонхардта сейчас другой гость?»

И душа трепещет в ожидании ответа – успела или опоздала? Но в любом случае сама мысль о том, чтобы тратить бесценное время на отдых или бессмысленное ожидание, злит ее… Взглянув на перепуганную горничную, Ада подбирается и становится еще… жестче? Страх Матильды напоминает ей, кто она такая.

Она – Маг.
И ее Война продолжается.

Все, что знает она о Наблюдателе, говорит о том, что Анастасия права. Ради долга он пожертвовал своими силами и здоровьем. Ради долга отказался от родных детей. Ради долга – наказал сына, пожертвовавшего собой за отца.
По сравнению со всем этим умереть ради долга – сущий пустяк.

«Я пришла не в поисках убежища. Я, участница Войны, требую немедленной встречи с Наблюдателем».

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Матильда, теребя передник, отступила, понимая, что её услуги не требуются. На перепуганном личике горничной просияло облегчение. Blackguard, проявив подобие эмоций, вздохнула, когда Ада заявила, что на наведение порядка нет времени. Мечница с платиновыми волосами явно не одобряла такой подход. Даже в хаосе Войны нельзя забывать о приличиях - сама Blackguard выглядела с иголочки.

"У герра Леонхардта нет других гостей в данный момент, насколько мне известно, фройляйн Бен-Берцаллель", - ответила "чёрная стражница".

Редкие огни освещали полуразрушенный замок. Выжженные следы на брусчатке - омерзительно-чёрные даже сейчас - напоминали об Ассассине и его превращении в чудовищного демона-Альтер. Здесь, во внутреннем дворе, создавалось странное ощущение. Замок был жив, но словно бы... пуст? Нет, сейчас он походил на огромный склеп, циклопическое отражение разрушенных могильников Кладбища Всех Душ. И даже Blackguard казалась призраком - ожившей тенью, что ведёт единственную живую в царство мёртвых.

"Хорошо, - кивнула Blackguard на последнее требование Ады. - Как уже было сказано, я попытаюсь организовать встречу как можно быстрее. Но... - тёмные глаза мечницы полоснули девушку, - Но позвольте напомнить Вам, что Вы НЕ являетесь участницей Войны. Если же Вы хотите опровергнуть мои слова, то прошу предъявить знак доказательства".

Матильда исчезла. Она буквально растворилась в тенях, доказывая, что является хорошо обученной прислугой. "Чёрная стражница" отошла в сторону и принялась вести переговоры по рации. Ожидание тянулось, словно жила, которую извлекает из тела опытный палач. Через четверть часа, которые Ада вполне может потратить на попытку привести себя в порядок, азиатка с платиновыми волосами вернулась к гостье замка Нитерберг.

"Следуйте за мной, фройляйн Бен-Берцаллель. Герр Леонхардт готов Вас принять".

19.686.19 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Взгляд мечницы и ее вздох ранят Аду – хотя едва ли она стремилась добиться такого эффекта. Эсава-Рахиль вечно журила ее за неопрятность и безразличие к приличиям – и она же заботилась о том, чтобы ее подопечная выглядела хотя бы приемлемо. Эта мысль остается точить изнутри странным чувством, отчасти едким как вина, отчасти – теплым как любовь.

На словах об отсутствии других гостей Ада почти успокаивается. Ее плечи опускаются, уголки губ приподнимаются в подобии улыбки, а в глазах мелькает слабая, печальная надежда. Это значит, что у нее по крайней мере есть шанс.

«Я не буду ничего предъявлять вам», – голос ее становится мягче – и одновременно горче. – «Но я расскажу, что я видела. Я видела участников прошлых Войн, продолжающих сражаться. Мертвых, фройляйн, сражающихся вместе с живыми. В сравнении с этим… отсутствие Командного Заклинания… просто незначительная формальность».

Она вся сейчас – живое тому доказательство. Обезображенная, иссушенная, обессиленная – но стоящая во внутреннем дворе Замка Нитерберг.

Ада скользит взглядом по ранам на теле этого Замка. Теперь, когда время тянется мучительно медленно, она не может скрыться от воспоминаний о последнем сражении здесь. Она не знала тогда… даже предположить не могла, что вечером того же Дня потеряет тонкую серебряную нить, соединившую ее сердце с духовным ядром благородного рыцаря в ночь призыва.

Кажется, это минуло целую вечность назад…

«Фройляйн Матильда», – окликает Ада негромко, поняв, что какое-то время все же понадобится для организации встречи. Девушка нервничает, но понимает, что Blackguard делает все возможное. – «Принесите мне какую-нибудь одежду, пожалуйста… и обувь…» – Ада опускает глаза, разглядывая свои босые и искореженные трансмутациями ноги. – «..хотя я не уверена, что смогу хоть что-то обуть сейчас».

Матильда, как и ожидалось, была рядом. Ненавязчивая, но исполнительная, она пытается выспросить у Ады хоть что-то о ее предпочтениях, но предпочтений, как и всегда, нет. Только что строго и уверенно говорившая Бен-Берцаллель становится мягче и беспомощнее котенка.

«А… платье… я не знаю… любое…» – мямлит она неуверенно. По счастью, пытки длятся недолго, и вскоре горничная приносит ей простое синее платье, мягкие мокасины и влажное полотенце. Прятаться посреди двора не от кого, но Ада все же отходит чуть в сторону, в тень… во многом, чтобы меньше пугать юную Матильду. – «Спасибо вам», – тихо шепчет она, сама стирая яды Соков с лица. Жестом она просит не касаться ее рук – желто-белые пластины, прорезавшиеся сквозь кожу, могут ранить девушку.

Когда мечница обращается к Аде, алхимик выглядит уже более-менее прилично – если закрыть глаза на искаженную трансмутациями фигуру, костяные наросты на руках, ярко проступившие от глаз и по скулам ломаные линии и всклокоченные, рвано обрезанные волосы.

«Благодарю вас», – кивает алхимик, устремляясь вслед за своей проводницей. Ада упрямо молчит, и собственные страхи и тревоги, помноженные на это молчание и боль от каждого шага, рождают в груди какую-то угрюмую, беспощадную решимость. И к тому моменту, когда она увидит Наблюдателя, Ада Бен-Берцаллель уже уверена, насколько далеко готова зайти ради защиты Амелии.

Настолько, насколько потребуется.

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Blackguard провела гостью по коридорам, где царил сухой полумрак. Путь их лежал в небольшой зал, где ещё была крыша и даже окна. Цоканье каблуков эхом разносилось по замку, пробуждая многочисленных призраков, что таились в серых стенах вотчины Нитербергов.

И вот Ада вошла в этот зал, и конечно же, первое, что притягивало внимание, это Леонхардт Нитерберг. Отец Амелии находился в инвалидном кресле, но стать его и властная аура превращала даже его в самый настоящий трон. Истощённый, с перебинтованной головой и поседевшими волосами, он всё ещё выглядел величественно. Пусть клыки старого Льва и обломались, но дух его продолжал пылать в тяжело поднимающейся груди.

Бежевый костюм-тройка, в который был облачён Наблюдатель, несколько висел на нём, но пока Леонхардт сидел, этого не было заметно. Морщины испещрили его лицо, больше походившее сейчас на страшный череп, обтянутый кожей, но в провалах глазниц сурово мерцали холодные синие огни.

Рядом с креслом стояла капельница, и несколько игл были воткнуты в руку отца Амелии. И всё же не смотря на это, на него трудно было не смотреть снизу вверх. Даже на инвалидном кресле Леонхардт казался намного выше гостьи.

Могучая и суровая аура Наблюдателя не сразу позволила Аде заметить ещё одного человека, который недвижно стоял за левым плечом Леонхардта. Стать, форму, фигуру этого мужчины биоалхимик узнала сразу. Это был Глен Шардсвей. Но вытянутое лицо Blackguard сейчас скрывала странная чёрная маска, а его аура...

...она больше походила на энергию живого мертвеца, чем человека. Он никак - ни звуком, ни жестом, ни дрожанием мускулов - не отреагировал на появление бывшей Мастера Бедивьера.

Дверь закрылась за спиной Ады, и мечница с платиновыми волосами встала у стены, за спиной гостьи.

"Приветствую, Ада Бен-Берцаллель, - прозвучал глухой и хриплый голос Леонхардта. - Вы хотели меня видеть? Незамедлительно? В чём дело? Потрудитесь объяснить".

20.687.20 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Удивительно, как меняет человека его собственная воля. Леонхардт Нитерберг в искусственной коме выглядел хлипкой бледной тенью самого себя – гордого и могучего Льва, но он же – пусть даже в инвалидном кресле, но в сознании – внушает трепет и уважение.

На секунду Ада даже позволяет себе усомниться – а так ли слаб отец Людвига и Амелии? Действительно ли может не выдержать передачу Командного Заклинания?

А потом взгляд врача цепляется за штатив и зафиксированный на нем полупрозрачный пакет, за иглы, воткнутые в середину предплечья и залитый чернеющей синевой сгиб локтя. Это не первая капельница за сегодня и не последняя, но даже так сил Наблюдателя не хватает, чтобы врожденная регенерация справилась с повреждением вен… страшно представить, насколько все плохо, если заглянуть глубже.

..и если вспомнить разбитые на мельчайшие осколки контуры его сына…

«Приветствую вас, Господин Наблюдатель», – Ада старается, чтобы голос ее не дрогнул, – но все-таки Леонхардтом впечатление оставляет свой отпечаток. Она хотела было поприветствовать и Глена Шардсвея, но его странное состояние заставляет ее стушеваться.

«По моей информации сейчас сюда направляется Мастер Энкиду с телом девушки по имени Кэролайн. Она намерена просить вас передать ей Командные Заклинания этой девушки, и она уверена, что вы не откажете ей в этом даже если это будет стоить вам и Кэролайн жизни. Я прошу вас ответить: это правда? Вы действительно сделаете это, Господин Наблюдатель?»

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Blackguard за спиной Ады тихо хмыкнула. Судя по всему, "чёрные стражи" осведомлены о том, кем является Мастер Энкиду на данный момент. Глен Шардсвэй остался недвижим и невозмутим. Кажется, в чёрной маске, лишённой и прорезей для глаз, девушка могла видеть своё искажённое отражение.

"Совершенно верно, фройляйн Бен-Берцаллель, - пророкотал Леонхардт. - Не вижу причин, почему я должен отказывать ей в праве на свой трофей? Мой долг как Наблюдателя - манипулировать Командными Заклинаниями. Если она действительно прибудет сюда, я выполню свою часть обязательств".

Отец Амелии поглядел на руку - не ту, в которой торчали иглы капельницы - и сухие, потрескавшиеся губы мужчины изогнулись не то в усмешке, не то в оскале.

"Я бы на Вашем месте не брался судить, кто и что переживёт, фройляйн Бен-Берцаллель. Я сделаю всё возможное, чтобы и я, и та девушка, остались в живых после ритуала. Опасность передачи Командных Заклинаний мне прекрасно известна. Но для меня это не повод забывать о своих обязанностях".

В комнате не было окон, но зато горело много электрических лампочек. Они освещали гобелены на стенах, висящий за спиной Леонхардта рыцарский щит, и словно россыпь звёзд отражались в чёрно-зеркальной маске Глена Шардсвея.

"Это всё, что Вы хотели сказать и спросить, фройляйн Бен-Берцаллель? Как Наблюдатель и хозяин замка, я приглашаю Вас остаться здесь до конца Войны Святого Грааля. Вы ни в чём не будете нуждаться. Мы позаботимся о Вас".

Почему-то из уст Леонхардта "приглашение" звучало как "приказ".

Или как "арест".

21.688.21 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Ада вдруг понимает, что внутри нее все трепещет… нет, дрожит. От звука голоса этого человека, от его решимости – и от собственной решимости тоже.

Если он действительно так решил… если родной сын не смог убедить его разделить эту ношу, если от родных дочерей на время Войны он отказался… Если вопреки тому, что практически все наплевали на Правила Войны, он все равно намерен исполнять свой долг… то и ей нечего сомневаться.

«Я врач, Господин Наблюдатель. Я знаю, в каком состоянии та девушка, и вижу – в каком состоянии вы. Вижу, возможно, больше, чем мне хотелось бы сейчас видеть».

Ада поджимает губы и хмурится, не двигаясь с места. Приказ? Арест? Он может неволить сына, но не участницу Войны.

Сердце бьется в груди спокойно и размеренно, а дрожь горячей волной пробегает по телу. Страх это или адреналин, Ада уже и сама не уверена. Она знает лишь одно – ей нельзя покидать эту комнату, пока она не добьется своего, так или иначе.

«Нет», – твердо возражает она. Пульс бьется в висках и гортани. Зелень взгляда горит решимостью – такой же, с какой она выходила на бой с Эвенджером. – «Я хочу получить свою награду, Господин Наблюдатель».

Пауза. Вдох и выдох.

«Вы обещали Командное Заклинание тому, кто уничтожит убийц Розабель Монтекреде. На Обитель Святой Жанны и Наблюдателя от Церкви напал Райдер Рустам. Я и мой Слуга уничтожили его вечером Пятого Дня Войны. Мертв и его Мастер. Ваши условия исполнены, и я надеюсь, что вы сдержите свое слово, Господин Наблюдатель».

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
"Врачи - тоже люди, фройляйн Бен-Берцаллель, - мрачно произнёс Наблюдатель. - А значит, что и они ошибаются... И что недооценивают силы и волю других".

Синие угольки сошлись на Аде, и со страшным скрипом инвалидное кресло подалось вперёд. Трубки катетеров натянулись, и вот-вот иглы грозились вырваться из сухой плоти Леонхардта. Глен Шардсвэй беззвучно шагнул вслед за ним - словно тень, словно безликий мрачный жнец, который только и ждёт мгновения, чтобы увести отца Амелии за собой, в загробное царство...

...а затем Леонхардт рассмеялся. Он больше походил на предсмертный кашель, этот сухой, трещащий смех. Не было в нём и намёка на веселье - лишь горечь и какая-то мрачная обречённость.

"Ха-ха-ха-ха..."

Он сгрёб катетеры и вырвал их из руки разом. Пять проколов на сгибе начали сочиться густой кровью.

"Люди действительно недооценивают волю других, фройляйн Бен-Берцаллель. И я, похоже, не исключение. Что ж, требовать награду - твоё право. Как Наблюдатель, я сдержу своё слово... Однако, мне нужны подробности, фройляйн Бен-Берцаллель. КАК погиб Мастер Райдера? Вы убили его?"

Россыпь огоньков исчезла в зеркальной маске Глена Шардсвея. Её чернота словно поглотила весь свет, и фигура Blackguard как будто выросла за спиной Наблюдателя, угрожающей косматой тучей. Это, конечно, было всего лишь ощущение - но такое явное, что можно было почувствовать в воздухе запах грозы.

22.689.22 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Смех Наблюдателя прекращает дрожь, уверяя Аду в правильности ее выбора. Она и сама шагает вперед – прямая и крепкая, как клинок, принесший Бедивьеру победу в том сражении. Больше не боится, не робеет. Больше не отводит взгляд и не стыдится. Больше не теряется, не мямлит.

«Свет Экскалибура, дарованного моему Слуге Артурией Пендрагон, выжег всю Скверну и все зло, что было в Мастере Райдера. Все в нем, что стало причиной смерти Розабель Монтекреде, сгинуло в Священном Свете. Мастер Райдера умер вечером Пятого Дня Войны вместе со своим Слугой. Остался лишь человек по имени Филипп Дариус Сизиф».

Искренность – в каждом слове. Она верила ему на плацу, когда он ударил ей в спину… и доверила спину в бою с Эвенджером. Достаточно ли этого, чтобы искупить его грехи? Ада не знает – и не берется судить. Она не судья и не палач. Она – участница Войны, и это – ее заслуженная награда.

«Поэтому мой ответ – да. Мастера Райдера убил мой Слуга по моему приказу».

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
"Софистика, фройляйн Бен-Берцаллель, - проскрежетал Наблюдатель. - Мудрёные слова, но сколько в них правды? Для Вас - может быть и вся. Для меня... Это уже другой разговор".

Леонхардт Нитерберг одёрнул рукава белой сорочки и бежевого пиджака, пряча обнажённую и окровавленную руку. Его совершенно не волновали маленькие, расползающиеся по ткани бурые пятна. Он не отрывал взгляда от Ады, но что было в тех глубоко впалых в темноту глазниц синих угольках? Недоверие? Неприятие? Отторжение?

Гнев?

"Blackguard!!!" - треск окрика Леонхардта походил и на удар бича, и на хруст ломающихся костей. Ада услышала, как за её спиной начала движение азиатка. Через сколько времени она услышит шипение, с которым меч покидает ножны?

А вот движения Глена Шардсвея за спиной отца Амелии были совершенно беззвучны. Понимая, что хочет от него хозяин, человек (ли?) в зеркальной чёрной маске протянул Леонхардту трость с головой льва, и Наблюдатель, тяжело опираясь на неё, поднялся с инвалидного кресла.

Теперь он стал ещё выше. Казалось, что косматая голова Леонхарда упирается в потолок зала. Не смотря на измождённый вид, Наблюдатель выглядел как колосс, с широкими плечами, рубленым лицом и светло-седыми волосами, так похожими на львиную гриву. Было очевидно, что каждое движение причиняет Леонхардту боль, но ни один мускул на его благородном и строгом лице не выдавал этого.

Наконечник трости глухо врезался в пол, и Леонхардт развернулся спиной к Аде. Он зашагал к стене - той самой, где висел щит, и Глен Шардсвэй беззвучно следовал за ним. Когда появилась такая возможность, Наблюдатель вытянул трость и коснулся гобелена, утонувшего в полумраке. Тот резко свернулся, обнажая серую стену, а через мгновение раздался скрежет, обнажая чёрный проём в недра замка.

"Идём же, фройляйн Бен-Берцаллель. Война это Война. А слово это слово. Идём же. Я дам Вам то... что Вы заслужили".

Сопровождаемый мрачным жнецом в зеркальной маске, поглощающей свет, Леонхардт Нитерберг тяжело шагнул во мрак, и загоревшиеся глаза львиной головы на его трости вспыхнули, чтобы прогнать темноту...

Впрочем, их сияния хватало лишь на пару шагов.

"Не медлите".

23.690.23 Ада

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Быть может, и в самом деле софистика… Ада знает за себя, что не умеет лгать, и говорит то, во что верит – а значит ничего иного кроме уверенности и решимости Леонхардт Нитерберг не найдет в ее душе. Взгляд Наблюдателя она выдерживает со спокойным упрямством.

Неделю назад Ада Бен-Берцаллель не была бы способна выдержать такой взгляд. Не решилась бы рисковать жизнью отца Людвига, не стала бы перечить. Она наверняка заплакала бы и просила бы о помощи… Она наверняка отшатнулась бы от Наблюдателя, испугавшись его крика.

Ада остается спокойна – только рефлекторно начинает вслушиваться в собственные контуры, ища в них признак хоть малейшей опасности. Она верит им больше, чем глазам и ушам. Верит, как верила своему Слуге.

Она стягивает с плеча сумку с контейнером и оглядывается на мечницу с платиновыми волосами с немым вопросом в глазах. Blackguard остается неподвижна, и Ада протягивает сердце Кэролайн ей.

«Я прошу передать его герру Людвигу. От этого зависит жизнь той девушки… он поймет, насколько это важно».

Возможно, стоило спросить разрешения Наблюдателя? Ада выбрасывает это из головы раньше, чем шагает в проем тайного хода, – здесь она никому не доверяет больше, чем Людвигу, и только ему, ученику своего отца, она может доверить нечто столь важно.

Сердце вновь начинает биться в висках. Ада слышит его размеренный и спокойный ритм, и это отчасти прогоняет волнение.

«К чему мне готовиться?» – Негромко спрашивает она, словно боясь потревожить покой этого места. Впрочем, она не слишком надеется на конструктивный ответ.

Следуя за Леонхардтом Нитербергом, Ада старается вспомнить, как это было, когда на внутренней стороне бедра у нее появились три заветных сегмента. Она не была готова, и зафиксировать это чувство в памяти ей не удалось, но если немножко подумать… попытаться вспомнить тот далекий день?

..или каждый раз, когда она обращалась к ним? Ведь Командное Заклинание – это связь с ресурсами Святого Грааля, осколок Чуда… Что чувствовала она, отдавая приказ атаковать Благородным Фантазмом Арчера Карну? Что испытала, вернув к жизни едва не погибшего по ее воле Бедивьера?..

..что потеряла, отдав свой последний приказ?.. Кроме печали и горя, кроме боли в теле и Гербе, кроме отчаяния от невозможности удержать ускользающую серебряную нить – ведь было что-то еще? Что-то, что закрылось для нее, оказалось потеряно… Что-то, что спало внутри все это время, и исчезло после.

Что-то, что нужно снова вернуть. Боль, которой нужно снова открыться… Чувство, которое нужно снова поймать. Оно ведь… в самом деле было?..

Мастер

______________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________________
Мечница с платиновыми волосами приняла контейнер с сердцем Кэролайн и кивнула, добавив: "Хорошо, фройляйн Бен-Берцаллель. Я передам это герру Людвигу, как только предоставится такая возможность".

Леонхардт никак не отреагировал на этот жест. Он уже тяжело ступал по коридору, и тусклый свет львиных глаз пытался бороться с темнотой. Когда Ада шагнула за ним в тайный коридор, стена со скрежетом закрылась за её спиной, отрезая путь к отступлению.

"Готовьтесь к тому, что будет больно", - холодно сказал Наблюдатель на вопрос Ады, не сбавляя шаг. Шёл Леонхардт медленно, но было в его походке что-то неумолимое. Неотвратимое. Насколько массивным и незыблемым в своей суровости казался отец Амелии, настолько же призрачным, невесомым и бесчувственным ощущался Глен Шардсвэй, который следовал за ним по пятам.

Ада очень быстро поняла, что они идут по самому настоящему лабиринту. Магическая защита замка Нитерберг серьёзно пострадала из-за землетрясения. И сейчас, когда миновал вечер Шестого Дня, она окончательно рассыпалась. Но всё же чувствовалась здесь магия, магия древняя и могущественная. Словно обрывки паутины, она была повсюду. На стенах и внутри них. Под ногами. Над головой. Магия была в самой темноте, что окружала Аду и её проводников.

А ещё... Там... Внизу... Глубже... Ещё глубже... Ада чувствовала там мощь... Нет, МОЩЬ. Настолько велика она была, что страшно было фокусировать на ней свои ощущения. Грааль Нитерберга готовился к тому, чтобы явить себя. Ещё немного, и линии лей этой земли задрожат, изогнутся ломаной линией пульса.

Пульса Пробуждения.

Уйдя глубоко в себя, Ада двигалась за Леонхардтом машинально. Она была совершенно уверена, что потеряется здесь навсегда, стоит упустить из вида мерцающий огонёк львиных глаз. И даже попытки запомнить маршрут вряд ли приведут к чему

Кажется, всё это было вечность назад. Узоры Командных Заклинаний, впервые загоревшиеся под тусклым солнцем Нитерберга на внутренней стороне бедра... Символ того, что её Мечту Грааль принял как достойную для исполнения. Символ её права быть Мастером и участвовать в Войне. Три ключа к двери, за которой прячется Чудо. Нет, Ада не могла вспомнить ничего... необычного. Не было больно. Разве что... тепло? Так, словно кто-то ласково - чувственно - провёл по нежной коже. Чуть дразнящее касание - и печать, которая определила дальнейшую Судьбу Ады, вспыхнула багрянцем клейма.

И приказы... Хрустальный ключ разбивается в скважине, но всё-таки открывает дверь. И магическая энергия - бурлящая, невероятная - проходит сквозь знак как сквозь... Герб? Да. Наверное, это больше всего похоже на Герб. И Дантэ Фаэл Ренстаад говорил об этом...

А чувства, с которым маленькое тельце Ады принимало Герб, она помнила хорошо. И Леонхардт не приукрасил. Это должно быть... больно.

0

775

Сцена 12. Тишина. Ада.

Мастер

[Внимание! Стресс Ады из прошлой Сцены сохранился!]

Скрежет отодвигающейся стены вывел девушку из транса. Их путь - длинный путь - подошёл к завершению.

Комната, куда привёл Аду Бен-Берцаллель Наблюдатель, была совсем небольшой - даже по сравнению с залом, где принимал её Леонхардт. И большую часть этого помещения занимал огромный круглый стол. Наверняка, он был покрыт какими-то узорами - но здесь, в полумраке, их не было видно. В самом центре стола находился семисвечник. Пять свечей потухли, и лишь два фиалковых огонька продолжали плясать, хотя здесь не было ни ветра, ни сквозняка.

Леонхардт Нитерберг медленно подошёл к внушительному, больше напоминавшему трон, которое было напротив двери. Глен Шардсвэй не отходил от Наблюдателя ни на шаг. Везде лежали обломки камней, упавших с потолка, и кажется, даже по круглому столу бежали трещины. Землетрясение не пощадило покои Наблюдателя.

В воздухе висела тяжёлая аура праны. Тяжёлая до удушья. Атмосферу, царившую в комнате, можно было без преувеличения назвать зловещей. Но что важнее, здесь очень хорошо чувствовалось иное. Отголосок невероятной силы, скрытой там, в глубинах горы Нитерберг, в Сокровенной Пещере. Ада ощутила её ещё в тайных коридорах, но здесь - в подземелье - она чувствовалась куда ярче.

И эта мощь, это... "присутствие"... буйствовало. Разрушительными потоками - губительным подземным ветром - оно носилось по древним туннелям. Это было нечто... страшное. Страшное - но при этом восхищающее своей мощью. В эти времена, когда Магия угасает, когда линии лей истончаются, и даже Средоточия гасли как далёкие звёзды, подобная сила казалось чем-то... невероятным. Даже Благородные Фантазмы Слуг, которые Ада видела во время Войны, казались лишь детскими фокусами. Эта мощь способна, наверное, поглотить и Зверя Бедствия - или сама является проявлением Зверя - иного, не того, которого удалось одолеть Мастерам в Четвёртый день Войны.

"Ложитесь на стол, фройляйн Бен-Берцаллель, - властным голосом обратился к девушке Наблюдатель, указав на середину тростью. - Чем плотнее Вы будете прилегать к поверхности, тем лучше. И... лучше, если Вы будете обнажённой".

24.691.24 Ада

Сила, таящаяся в горе Нитерберг, действительно завораживает. Как торнадо и цунами, штормы и бури - когда беснующаяся стихия восхищает и пугает одновременно. Чувствовать себя лишь жалкой песчинкой рядом с такой сокрушительной мощью - страшно, но быть так близко к настоящему Чуду...

С таким количеством энергии, пожалуй, в самом деле можно изменить мир. В лучшую ли сторону?..

Ада приходит в себя, когда Наблюдатель обращается к ней. Она согласно кивает и принимается раздеваться - но то, на что расторопной Матильде хватило пары неуловимых мгновений, у Ады занимает пару маленьких вечностей.

"Что будет с Людвигом, когда Война закончится?" - Спрашивает она, пытаясь расправиться с застежками у ворота и талии. Наконец, она побеждает и стягивает с себя платье через голову. Ада не стыдится наготы, и нет в ее движениях ни малейшей эротичности. Рядом с ней не двое мужчин, а Наблюдатель и его тень-защитник.

Ада ловит себя на мысли, что, возможно, Глен Шардсвэй тоже понес свое наказание... но спросить о его судьбе не успевает. Одежда нескладной кучей остается на полу, поверх нее - кулон-аметист, а рядом - обувь. Совершенно обнаженная, Ада забирается на стол, укладываясь на спину и опуская руки вдоль изуродованного бесчисленными трансмутациями тела. Все ее ноги представляют из себя мешанину из мышц и сухожилий, неровно сросшихся друг над другом, воспаленных и вспухших. В стремлении сохранить функциональность, Ада не думала об эстетике и соответствии учебникам по анатомии. Поясница словно закостенела - и в спине что-то хрустнуло, когда Ада выпрямилась на столе, - а плечи все еще сохранили рельеф переплетенных укрепленных мышц.

"Я готова, Господин Наблюдатель", - подтверждает она, закрывая глаза и вслушиваясь в беснование праны внутри горы.

Мастер

"Судьбу Людвига я ещё не решил окончательно, - произносит Леонхардт Нитерберг, равнодушно наблюдая за тем, как Ада борется с платьем, которое надела всего-то полчаса назад. - Возможно, он отправится в заточение. Или будет изгнан. Я должен буду рассмотреть ситуацию со всех сторон. В любом случае, он не избежит наказания".

Изгнание для Нитерберга, Мага, чьё исконное Ремесло связано с родной землёй... Это более, чем жестоко.

"Мне придётся коснуться Вас, фройляйн Бен-Берцаллель, - говорит Наблюдатель, когда Ада закрывает глаза, расположившись на столе. - Это необходимо для успеха ритуала. И... С Вами будут происходить страшные вещи. Вы должны их вынести. Если прервёте ход ритуала передачи, погибнем мы оба".

Он мог бы сказать "Желаю удачи", но вместо этого рука Леонхардта Нитерберга, чудовищно-сильная, сжимается на запястье Ады Бен-Берцаллель так, что могла бы сокрушить и хитиновые пластины, которые недавно рассыпались на бесполезные и безопасные частички, коим суждено обратиться в прану в ближайшее время.

А потом Наблюдатель начинает говорить...

Нет, это не так. Губы Леонхардта Нитерберга движутся, и горло выталкивает из себя звуки, но речью это назвать нельзя. Человеческий рот просто не приспособлен говорить такие слова. Человеческие уши не могут их слышать. Человеческий мозг не в силах их воспринимать. А человеческому сердцу не давно их выдержать.

Аде хочется закричать, а пальцы Леонхардта сжимаются всё сильнее. Кажется, стол под ней начинает медленно раскручиваться, как барабан дьявольской рулетки. Лоснящиеся щупальца, свитые из плотного серого тумана поднимаются одна за другой. Семисвечник переворачивается, и два столпа пламени теперь ударяют вниз, в пол, который вздымается огромными каменными зубами.

Щупальца захлёстывают Аду, обвиваются вокруг неё, и почему-то их касания ласковые. Не так ласковы, как у любовника, но скорее - как материнские объятья. И от этого порочность и неправильность происходящего кажется ещё сильнее, когда серо-чёрный туман скользит по губам Ады, и обвивается вокруг бёдер, и скользит по ложбинке меж небольшими грудями...

А Леонхардт Нитерберг продолжает говорить... Нет, выплёвывать из себя нечеловеческие звуки чуждого языка. Наблюдателя трясёт, и с каждым произнесённым звуком, всё больше крови и желчи пузырится на его губах.

Стол вращается всё быстрее и быстрее, и почему-то кажется, что он стоит на одной ножке - нет, на клине, которым он буравит дрожащий камень пола, а потом...

А потом с грохотом и рёвом стол вместе с Адой проваливается вниз, в недра горы Нитерберг, в буйство праны, грозной и прекрасной, как выстроенное к битве войско...

[Продолжение следует...]

Мастер

УДАР!!!

Круглый стол раскалывается на части, и почему-то теперь клин, которым он буравил пол, направлен вверх. Тело Ады насаживается на этот конус спиной, ощущается жжение плоти - ведь клин продолжает вращаться, и девушка понимает, что её внутренности наматываются на это "орудие", и вот уже жужжащий наконечник выходит из живота, и брызжет кровь и что-то ещё...

А туманные щупальца вдруг пропали, и почему-то так хочется, чтобы они коснулись снова, обняли, утешили...

...защитили.

Краешком сознания Ада чувствует, что Леонхардт Нитерберг всё ещё держит её за руку. И его голос звучит откуда-то... Сверху? Нет, более точным будет сказать "извне". Скосив взгляд, девушка видит, что её руки - той самой, которую держит Наблюдатель - нет примерно по локоть. И это не кровоточащая культя, нет. Почему-то чуть ниже локтя рука превращается в зыбкий туман.

Вращение клина заканчивается, и боль отступает. Или тело просто привыкает к ней? Своды пещеры, куда провалилась Ада, высоки, и она чувствует себя в "глазе бури" того чудовищного смерча, что бушует.. здесь.

"Раз-два-три. Раз-два-три. Слёзы поскорей утри".

Певучий девичий голосок обращается к ней... отовсюду. Он удивительно похож на голос девочки, чью жизнь оберегал огромный кот-фамильяр. Похож... Но это не он.

"Три-четыре-пять. Три-четыре-пять. Кто пришёл к нам поиграть?"

Безумие сочится из дыры в животе Ады Бен-Берцаллель. Безумие, принявшее вид и запах её крови. А голосок продолжает петь и спрашивать...

"Шесть-семь-восемь. Шесть-семь-восемь. Что в награду мы попросим?"

Своды содрогаются, а хватка невидимого Леонхардта на невидимом запястье становится всё сильнее. Щупальца из серо-чёрного тумана, влажные, лоснящиеся, ложатся на щёки Ады, словно две детские ладошки. И две сферы-ока, цвет которых невозможно описать, зависают прямо над лицом алхимика, вонзившись взглядом в её глаза.

"Девять-десять-началось... Что желает этот гость?"

25.692.25 Ада

Ада хочет закричать - но туман касается ее губ, и она замирает, не решаясь даже вдохнуть. Это Магия, - повторяет про себя Ада, но чувства настолько же реальны, насколько нереально происходящее. Оно вызывает отторжение и ужас с самого первого звука, исторгнутого устами Наблюдателя.

Болью сводит нутро. Это не страшно, не страшно, - повторяет себе Ада. Она может вырастить новые... если будет жива. Но пока она жива - только сжимает зубы, чтобы не закричать и через силу заставляет себя вдохнуть странный туман, когда голова уже кружится от стремительного бега событий и недостатка кислорода.

Она пытается сконцентрироваться на запястье, сжатом рукой Наблюдателя, но... его нет. Не страшно... не страшно. Только дыши. Только держись... Она все вернет, только нужно...

..не сойти с ума. Девичий голос пробирает до самого искореженного нутра, отзывается эхом в каждом уголке мозга, и в голове остается звенеть лишь одна мысль - но такая яркая, что Ада цепляеся за нее с отчаянием.

Не отвечай. Молчи. Молчи.

Ей кажется, что в тот момент, когда она хотя бы подумает о собственном имени, оно сразу просочится сквозь поры и станет достоянием безумной пучины. Кажется, что этот голос найдет ее в любое время, в любом месте, в любом мире.

Ада пытается закрыть глаза - и ее веки испаряются туманом, заставляя смотреть в глаза бездны. Ее разум не может признать это реальностью, но ее тело чувствует все живо и остро... Ощущения смешиваются, накладываются, входят в конфликт... порождают безумие внутри - и оно исторгается из ее живота с сизым дымом.

Я не хочу. Не хочу, не хочу, не хочу, - повторяет про себя Ада, и с уголков увечных глаз скользит вязкая кровь.

Что желает этот гость?..

В голове всплывает лишь имя - единственное имя, и губы шевелятся, одновременно пытаясь произнести его и спутать, не дать бездне прочесть имя той, ради кого она пошла на это.

И вместо имени - Ада позволяет себе закричать. Забывшись, она пытается вскинуть руки и закрыть ими лицо, чтобы не смотреть и не видеть, чтобы отринуть такую реальность - но ее руки нет... ее рука - в крепкой хватке Леонхардта Нитерберга, и Ада цепляется за это смутное, далекое чувство. Она пытается прорваться к нему сквозь толщу безумия и страха, но оно ускользает из призрачных пальцев, оставляя ее один на один с бездной.

Нет, - шепчет Ада одними губами, и тело ее, только что бившееся в конвульсиях и и попытках спастись, обессиленно опадает.

Мастер

"Больно? - шепчут сферы чуждого света голосом вкрадчивым и сладким, и звук становится каплями мёда, что падает на губы Ады, и так хочется слизнуть его, проглотить, насладиться вкусом, пусть даже он вытечет из дыры в животе. - Тебе больно, детка? Конечно, тебе больно. И страшно. Не переживай. Всё закончится. Скоро закончится".

Вихрь серого тумана собирается перед Адой в зыбкую человекоподобную фигуру. Силуэт-призрак протягивает зыбкие, дрожащие пальцы к зависшим над лицом девушки сферам, хватает их и тянет к своему лицу. И нездешний свет растворяет туман, срывает серый покров, и Ада видит под ним, под этим саваном безумия знакомые черты.

Полногрудая блондинка с чувственными губами и длинными ногами вставляет сферы в пустые глазницы, и через мгновение на алхимика уже смотрят строгие очи Эсавы-Рахиль. Она совершенно обнажена, но на идеальной - без трещинки и морщины - коже гомункула нет и следа ран и шрамов. Эсава-Рахиль одним движением снимает Аду с деревянного конуса, пронзившего её, и прижимает к пышной груди. Ладони гладят обрезанные волосы, и в касаниях ощущается та странная, несколько отстранённая забота, которую всегда проявляла няня к своей подопечной...

...или к своей дочери.

"Всё кончается. Я не дам тебя в обиду. Я здесь, чтобы позаботиться о тебе. Я здесь, чтобы тебя защитить".

Пальцы Леонхардта Нитерберга где-то там, наверху, сводит судорогой, и Ада явственно ощущает, что кости её ломаются. Но это понимание не приносит боли - просто факт. Солнце встаёт на востоке. Вода мокрая. Лучевая кость сломана в пяти сантиметрах от запястья.

Эсава-Рахиль поднимает синие глаза к потолку, и уголки её губ ползут вниз. Она словно понимает, что кто-то там, наверху, причинил Аде боль - даже если она её не почувствовала. И няня-мать не собирается это оставлять безнаказанным. Серые щупальца из тумана шевелятся за её спиной, словно крылья или чудовищная мантия.

"Ты ведь пришла не потому, что хочешь сражаться? - тихо спрашивает она, не отводя взгляд от потолка. - Тебе не нужно... продолжать... Войну? Ты здесь для другого... Тогда позволь мне прекратить твою боль. Позволь защитить тебя. Скажи, и я убью его. Я избавлю тебя от необходимости терпеть это. Просто скажи - и всё закончится".

26.693.26 Ада

Скоро... Закончится...

Ада смотрит на фигуру, потому что не может не смотреть, - но от одного ее лица ее бросает в дрожь. Одно движение, одно объятие... и слезы поднимаются вверх дорожками неосязаемого эфира.

"Мама", - шепчет Ада. - "Мама... Мама".

Она уже не задается вопросами, не ищет истины. Мама с ней, прижимает к груди и... все как прежде. Как должно быть. Как должно БЫЛО быть. Мама здесь, снова будет заботиться о ней, защищать ее. Она не одна... не одна.

"Мама".

Но если мама здесь... но чье сердце бьется в ее собственной груди? Бьется ли оно вообще? Жива ли она? Мама... внутри нее или снаружи? Ада скользит взглядом по своему раскуроченному нутру, ища среди требухи, крови и черноты ядов что-то, что ответит ей на этот вопрос.

Где... мама?
Где... Ада?

Она переводит взгляд изувеченных глаз на свою отсутствующую руку, струющуюся дымом. Где настоящая Ада? Где ее сломанная рука? Где ее настоящие чувства? Где ее реальность?

"Не хочу", - тихо не то соглашается, не то возражает она. Сражаться?.. Она не хочет сражаться. Она бесконечно устала от боли и постоянных битв. Она устала от отчаяния, сжимающего сердце... Пусть другие дальше несут это знамя...

Другие... Другой и Другая. Имена вертятся на языке, но когда она пытается произнести их, кажется, сам голос ее пропадает.

Она не хочет сражаться - но чувство неправильности происходящего сжимает сердце. Ада не понимает, слышит ли его биение... жива ли она. Это важно? Жизнь.

Жизнь - единственное, что действительно важно.

"Нет, мама... Я не хочу, чтобы кто-то умирал", - шепчет она, и имя всплывает в памяти. Амелия. Она не должна умереть. Она здесь для того, чтобы Амелии могла сражаться. Чтобы Амелия не умерла.

Амелия. Амелия. Амелия, - повторяет про себя Ада, боясь, что оно снова ускользнет в мягкости родных прикосновений.

Тум.

Она слышит единственный короткий удар... и отталкивает от себя "маму", широко распахнув глаза. Тезисы - подобно основам бытия, его базисным аксиомам, - ложатся на картину мира, позволяя отличить обман от правды: мама - внутри; Амелия - сражается; Ада - защищает.

И она... живая. Значит, должна чувствовать... настоящее. Должна ощущать боль, должна слышать свое сердце. Должна... вынести это. Не прервать... ход... ритуала...

Мастер

"Хочу... - эхом повторяют губы Эсавы-Рахиль, и призрачные щупальца дребезжат за её спиной. - Хочу... Не хочу... Разве я говорила о "желании", Ада? Я говорила о... необходимости..."

Девушка-алхимик отталкивает няню-маму прямо в объятья щупалец из тумана, и те мгновенно оплетают её, свиваются мерцающим коконом, и тот отчаянно дёргается, вздувается, словно кто-то пытается выбраться наружу.

Кто-то... кому, быть может, нет места в этом Мире.

ТРЕСК!

С таким треском рвётся плоть. С таким треском разрывается саван, укрывающий неупокоенного мертвеца. С таким треском лопается само пространство, чтобы выпустить наружу кошмары, что обитают в Нигде-между-Мирами.

Изящная женская рука пробивает кокон из тумана, и три сферы чуждого, безумного цвета выплывают из его недр. Они кружатся над головой Ады, но голос идёт оттуда, из темноты кокона. Насмешливый и ласковый. Чувственный и жестокий. Звон цепи, что сковывает запястья, и шелест крыльев за спиной.

"О заблудшая душа. О несчастное дитя. Как бы ты ни старалась, что бы ты ни делала, какие бы жертвы ты ни принесла, этого будет недостаточно. Всегда недостаточно. Пока ты не научишься ценить и любить, всё это будет лишь пеплом и сухой листвой, солёной водой, которой не утолить жажду. Пока ты не научишься ценить и любить..."

Палец касается кончика носа Ады Бен-Берцаллель, и зияющая сквозная рана исчезает, словно её и не было.

"...себя".

Сферы ложатся на женскую ладонь, уменьшаясь, но накаляясь - до такого состояния, что цвет их становится багряным. И перепутать этот цвет с чем бы то ни было, невозможно. Это цвет Командного Заклинания. Пальчики руки, что всё ещё торчит из разорванного кокона, перебирают сферы, словно игрушечные шарики.

"Хорошо. Пусть будет так, как ты решила. Этот стол... Этот Мистический Код... Он хранит в себе Командные Заклинания тех, кто победил в Войне Святого Грааля Нитерберга. Там, в Сокровенной Пещере, когда победитель отрекается от Командного Заклинания, оно приходит сюда. Я позволяю тебе выбрать одно, дитя".

Сферы поднимаются в воздух, и багряный огонь внутри них вот-вот вырвется наружу сквозь прозрачную мембрану.

"Чьё же Заклинание ты возьмёшь, дитя? Мальчишки, который предал мечту семьи? Той, кто обещала любить и быть всегда рядом, но предала и бросила? Или может быть той, кто украла самое ценное из-за своей мелочной и эгоистичной "любви", тем самым ввергая будущее в хаос? Чьё же Командное Заклинание [Судьбу] ты предпочитаешь, дитя?"

27.694.27 Ада

Необходимость?..

Это слово эхом, по слогам повторяется в голове. Ада не может отрицать – если Наблюдатель умрет, многое станет намного проще. Никто не пересадит Анастасии Командные Заклинания, и у Амелии будет шанс одержать победу в последней битве. Мертвым Леонхардт Нитерберг не станет судить Людвига.

Все станет легче… Но разве должно быть легко? Разве можно в самом деле купить за одну жизнь другую – и потом жить с этим? Как после этого себя… ценить? Любить?..

Кажется, когда-то давно ей уже говорили это. Но когда душа твоя разорвана пополам, когда Мечта разбита, когда тело бьется в агонии, а внутри все кричит от бессилия и ненависти к самой себе, – запоминаются ли какие-то слова?

Бедивьер. Он говорил так. И он просил ее отпустить Войну, доверить все им с Амелией и стать счастливой. И если это все – путь к счастью – то это очень странный… безумный путь.

Ада следит глазами за шариками, в которых сконцентрирована – она-то знает – огромная сила… и лишь крупица той колоссальной мощи, которой владеет бездна [Святой Грааль]. Она смотрит за движениями изящных пальцев и… не понимает.

«Почему… три?» – Тихо шепчет Ада, поднимая взгляд на кокон и зияющую в нем прореху. – «Одиннадцать Войн… Одиннадцать Магов шагнули в Сокровенную Пещеру, чтобы выйти из нее победителями Войны. Должно быть одиннадцать Командных Заклинаний [Судеб]».

Мастер

О да, Бедивьер - серебряный рыцарь - ЧУЖОЙ рыцарь - говорил это. Но последовала ли Ада Бен-Берцаллель его совету? Отпустила ли она Войну? Нет. Раз за разом упрямо она утверждала, что является её участницей. И вместо того, чтобы поверить в Амелию и ЕЁ Слугу, вместо того, чтобы признать, что они сильные, что они справятся и найдут способ одолеть Энкиду даже с Командным Заклинанием, Ада Бен-Берцаллель пытается повлиять на происходящее.

Это не путь к счастью. Это путь ОТ счастья. Путь к безумию. И почему она это делает? Почему не способна отпустить? Почему не может довериться?

Может быть, права та, чья манящая рука играет сферами Командных Заклинаний? Может быть, она - Ада Бен-Берцаллель - и впрямь не любит и не ценит себя?

Всё, что сейчас происходит ЗДЕСЬ и ТАМ - в недрах горы и наверху, где сведённые судорогой пальцы Леонхардта продолжают сжимать запястье Ады, пусть даже осколки костей протыкают ему ладонь - всё это следствие её, Ады, выбора. Её решения.

Решения, что она не может отпустить.

Решения, что она не хочет быть счастлива.

"Капризное дитя! - ласковый голос становится громче; так мать журит ребёнка, строго, но с любовью. - Разве ты не знаешь, что обсуждать предложенную награду это верх неблагодарности? Разве... мама... не учила тебя брать, что предложено, и обращать это на пользу?"

Пальцы сжимаются, и багряная пыль сыплется сквозь них на каменный пол. Щупальца тумана, что вытянулись из кокона, немедленно пожирают останки.

"Выбор сужается до двух. Мальчик... остаётся со мной".

28.695.28 Ада

Она была готова отпустить. Она осталась с Анастасией в подземной лаборатории, потому что признала и приняла, что ничем не может помочь Амелии и Бедивьеру. Представить только, насколько сложно это было – с ее-то упрямством, с ее паталогическим желанием взять на себя чужую ответственность и чужое горе! – расписаться в собственном бессилии.

И она готова была это сделать. Но, как сказала ведьма… ей просто не хватало мотивации.

И зная, что она может что-то изменить, – если не помочь, то хотя бы ПОПЫТАТЬСЯ, – разве можно оставаться в стороне? Разве можно стать счастливой, закрыв глаза на беды других – особенно близких и дорогих – людей?

Возможно, в угасающем Мире только так и можно стать счастливым… но если так, то Ада не желает такого счастья.

«Мама говорила мне, что в Нитерберге меня ждут лишь горе и отчаяние, и все же...» – Шарик рассыпается пылью, но Ада остается спокойной… возможно потому что все равно уже выбрала другой, а возможно… – «..я ни о чем не жалею. Пусть это будет Командное Заклинание Амели Эддингтон».

Командное Заклинание… но не Судьба.

Изящные пальчики выпускают один из шариков, и он подлетает совсем близко – так, что кажется, будто жар его силы может опалить лицо… если он окажется таким горячим, каким кажется. Ада протягивает руку, подставляя ладонь под осколок Чуда, застывший в воздухе.

Возможно, это Командное Заклинание никогда не принадлежало Амели Эддингтон. Без малого век назад Арнольд Бен-Берцаллель отдал ей свое, и кто знает, с каким из двух она победила в Десятой Войне?

А даже если отбросить догадки… Это просто правильно. Справедливо. То, что отдал ее прадед, вернется к ней. И пусть Аде никогда не зайти в Сокровенную Пещеру и не вернуть бездне [Святому Граалю] этот дар… за ней останется право распоряжаться им по собственному усмотрению и выбрать свою дорогу [Судьбу].

Мастер

"Поздно, - со сладким разочарованием произносит голос. - Жаль, что ты пришла так поздно, дитя. Это могло бы быть куда... интереснее. А теперь... забирай".

Ада протягивает руку, и сфера парит к ней. Багрянец пробивает прозрачную мембрану. Шипы, словно лучи маленькой звезды, выходят наружу, и шар превращается в скопление острых багровых игл. Когда они пронзят кожу алхимика, пьянящий яд этой силы хлынет в неё, заполнит и...

..."ААААГХХАХХ"...

Страшный хрип разбивает мираж, рождённый ритуалом. Ада Бен-Берцаллель вновь лежит на столе... Вернее, то, что от неё осталось. Она видит, как пульсирующий багряный нарыв медленно перетекает по руке захлёбывающегося Леонхардта к её сломанному запястью.Он в прямом смысле пропускает Командное Заклинание через себя.

И это убивает его.

Боль - настоящая боль - обрушивается, словно всесокрушающая волна. Контуры Ады вывернуты наизнанку. Взбесившиеся Соки Жизни разъедают её изнутри. Холе и меланхоле пузырятся на губах и ядовитыми ручьями бегут из почти ничего не видящих глаз. Осколки Герба разрастаются, наполняясь этой отравой, вспухают настоящими бубонами на ключицах, и режут - страшно режут - Аду изнутри. Повреждения, причинённые магическим контурам, чудовищны.

Неизвестно, оправится ли она от такого урона.

Багрянец входит в руку Ады, струится по запястью, к локтю, а потом к плечу, минует отравленную ключицу и, огибая сердце, течёт вниз, мимо живота и лона, и кровью растекается по внутренней стороне бедра. Один из сегментов - тот, что потух последним - разгорается снова. Тусклый багрянец Командного Заклинания клеймом злой Судьбы пылает на коже.

"Твои правила..." - хрипло кашляет Леонхардт Нитерберг, и сквозь муть в глазах Ада видит, что руки Наблюдателя почернели, и разорвавшиеся пиджак и рубашка обнажают страшные следы на груди - вскрытые обугленные рёбра и исковерканную колдовским жаром плоть.

"Моё прааа.... агх..."

Леонхардт Нитерберг падает лицом на круглый стол, и широко распахнутые глаза стремительно стекленеют, из властно-синих становясь блекло-голубыми. Струйка чёрной крови течёт из перекошенного рта. И скрюченные пальцы мёртвой - в прямом смысле - хваткой всё ещё держат сломанное запястье Ады Бен-Берцаллель.

И безучастно наблюдает за происходящим Глен Шардсвэй, а в чёрно-зеркальной его маске отражаются страшными очами два фиалковых огонька, что ещё горят на семисвечнике.

29.696.29 Ада

Она не может не кричать. Ее тело бьется в конвульсиях, но страшная боль – она изнутри. Ее контуры, словно стеклянные катетеры, пытаются принять такую сокрушительную мощь, пытаются направлять этот жар, но лопаются, не выдержав. И по их осколкам частичка Чуда прокладывает себе новый путь, сжигая все на своем пути – растворяя и испепеляя органы, разбивая ставшую хрупкой и неустойчивой систему контуров.

Это убивает ее естество, саму ее суть. Уничтожает в ней то, что делало ее Адой Бен-Берцаллель – целителем, Магом, участницей Войны.

А потом частица яростной стихии находит свое место и затихает, оставив после себя лишь выжженную пустыню. Тело, контуры, душа – не осталось ничего... Только она почему-то продолжает дышать. Только сердце почему-то продолжает стучать в висках, и сквозь марево перед глазами проступает темный, недружелюбный мир.

Мир, в котором рядом с ней, завалившись набок, падает мужчина, казавшийся несокрушимым колоссом… И все, что может сделать для него Ада – это смотреть в его стремительно тускнеющие глаза. Смотреть, смотреть… смотреть до тех пор, пока не придет осознание произошедшего. Пока разум не сопоставит начало и конец, реальность и мираж, решение – и его итог.

Пока в памяти не вспыхнут сказанные мгновения назад слова.

Давай, повтори это, Ада. Повтори, глядя на человека, умершего по твоему решению.
Повтори, не отрывая взгляда от его изувеченного тела. Это же так просто!

Я. Ни о чем. Не жалею.

А потом поднимись, выйди отсюда – и повтори это, глядя в глаза Амелии. Повтори и решись протянуть руку, чтобы коснуться Людвига. Повтори! И разреши себе остаться в этом городе, чтобы вымолить прощение у его детей и собственной совести помощью горожанам.

Ни о чем. Ни о чем, хах!.. Хаха… кха…

Ее истерика мгновенно захлебывается кашлем, но подняться даже на локтях нет никаких сил. Ада выгибается дугой и кашель сотрясает ее собственное изуродованное тело, отзывается болью в каждой его клеточке. Должно быть, так чувствовал себя Людвиг, когда в его дом ворвался Дантэ?

Только он прошел через это, защищая, а она – убивая.

«Герр Шардсвэй», – зовет Ада, склонив голову набок, но знакомая фигура – лишь темный силуэт – остается безучастной. – «Blackguard!»

Тишина.

«Он… мертв, Blackguard».

Мастер

Человек - а скорее даже существо - в зеркальной чёрной маске не сразу реагирует на обращение Ады. И лишь потом, когда имя сменяется на название, "Глен Шардсвэй" подходит к замершему со страшной маской-лицом Леонхардту, касается двумя пальцами его шеи - там, где должен биться пульс - и кивает, подтверждая слова девушки.

Он - Наблюдатель - отец Людвига и Амелии - мёртв.

А потом... Потом одновременно происходит несколько вещей. И первое, что ощущает Ада Бен-Берцаллель, это первый стук сердца Чуда, что медленно просыпается в недрах горы Нитерберг. Линии лей - реки жизни, обмелевшие, запруженные, пересохшие - мгновенно меняют направление своего течения. Теперь всё - вся сила этой древней земли - течёт сюда, к горе Нитерберг, к Сокровенной Пещере.

И эти токи, эта прана, которая концентрируется и бурлит в линиях лей, больше всего похожа на пульс.

Пульс Пробуждения. Это началось.

И за миг до того, как первый удар сердца Чуда оглушил Аду, девушка видит, как "Глен Шардсвэй" всё также беззвучно и стремительно выхватывает два пистолета - стальных инструмента смерти - и направляет их на девушку-алхимика. Две фиолетовых огонька отражаются на стволах - нет, они словно проникают в их недра, становясь зарядом, который выплеснется наружу, уничтожая всё, едва безликий Blackguard нажмёт на курки.

Но через миг после того, как первый удар сердца Чуда возвестил о начале конца, дверь за спиной Ады распахивается - нет, она разлетается в щепки. "Глен Шардсвэй" давит на спусковые крючки, и пистолеты начинают греметь одновременно с треском ломающегося дерева, но смертоносные пули, покрытые колдовскими знаками, летят не в Аду, а мимо - в того, кто ворвался сейчас в комнату круглого стола.

"ПРОЧЬ!" - это даже не заклинание, просто выкрик, но волна силы - порыв горячего ветра - подхватывает Blackguard и швыряет его о стену. С отвратительным хрустом тело "Глена Шардсвэя", безвольное словно сломанная кукла, сползает на пол.

ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ горит и сочится силой в пальцах Анастасии, словно вырванное сердце дракона. В серых глазах ведьмы мечется бешенство. В одно мгновение она оказывается рядом с Адой, вскочив на потрескавшийся круглый стол, и тёмная кровь из перекошенного рта Леонхардта Нитерберга касается её каблучков.

"Глупая девчонка! - шипит Анастасия, глядя на Аду сверху вниз. - Ты... Ты хоть понимаешь, ЧТО ты натворила? Ты ОТДАЁШЬ СЕБЕ ОТЧЁТ в этом?!!!"

30.697.30 Ада

Blackguard вскидывает свое оружие, и вместо страха, вместо инстинктивного желания закрыться, вместо даже удивления – Ада испытывает облегчение. Ее Герб перемолот и сейчас, когда впервые за много лет за ее спиной – нет, в самой ее основе, – нет непоколебимости Grand Order, она готова принять смерть с улыбкой.

Принять ее за освобождение от боли, за искупление своего греха. Принять с благодарностью и теплотой…

Сейчас, услышав первый удар Пульса, она сможет умереть счастливой. Зная, что сделала все, что от нее зависело, она сможет раствориться в бушующей стихии и стать частью той силы, что по воле Амелии Нитерберг вернет жизнь этому миру. И она станет частью этой жизни. Она прорастет зеленой травой у подножия гор, станет каплей великого океана, коснется теплым солнечным лучом седой пряди в волосах Людвига. Она найдет себе место во внутреннем дворе поместья Бен-Берцаллелей и вытянется стройным деревцем к голубым небесам, и у ее корней отец будет играть со своими внуками.

Ада – значит драгоценность. А что может быть ценнее жизни?

И даже когда звучат выстрелы, когда звучит крик, когда врывается Анастасия… Ада продолжает улыбаться. Вкус свободы на губах пьянит разум. Ей не нужно будет ничего объяснять Амелии – достаточно будет того, что исполнится ее Мечта. Ей не нужно будет ничего объяснять Людвигу – она сможет просто любить его и не мучить его просьбой о прощении.

«Я… убила его», – тихо выдыхает она, и глаза ее устремляются к лицу – такому знакомому и одновременно такому чужому. Она все еще плохо видит сквозь мутное марево, и на мгновение ей кажется, что глаза Анастасии красные – как капельки запекшейся крови. – «Это… и есть… Пульс Пробуждения? Это…»

..прекрасно, – хочет сказать Ада, но шепот ее затихает.

Мастер

"Да, это он, - отмахивается Анастасия от этого вопроса, ведь сейчас это неважно для бессмертной ведьмы. - Это Пульс Пробуждения. А это значит, что конец близок. На ладони. Осталось только сжать пальцы и взять..."

Мастер Энкиду стискивает зубы и рывком поднимает Аду на ноги. Алхимик знает, насколько сильно тело совершенного гомункула, что стало живым платьем для бессмертной ведьмы. Девушка сейчас для неё не более, чем пушинка. Серый взгляд врезается в мутные, подёрнутые плёнкой Соков Жизни глаза не как скальпели или ритуальные ножи, но как два меча, способные рассечь любую броню.

"Ты убила его, - эхом повторяет Анастасия тот факт, что выдавила из себя Ада. - И ты понимаешь, что это значит, дурёха? Ты осознаёшь, да? Что это значит и к чему это приведёт?"

Ведьма держит Аду за плечо, не позволяя упасть. Странно, но не смотря на то, что хватка её чрезвычайно сильна, она не причиняет боли. Она почти ласкова.

"Ты осознаёшь, что Людвиг и Амелия никогда тебя не простят? - губы Анастасии дрожали от ярости.- Ты понимаешь, что не будет слов благодарности. Не будет объятий. Не будет свадьбы и детишек. Ничего не будет! Ты понимаешь, что убила не Леонхардта Нитерберга, а свою надежду на счастье, глупая ты девчонка?!!!"

31.698.31 Ада

Ада не понимает. Конечно, не будет благодарности и объятий, ведь в бесновании этой стихии не останется тела. Конечно, не будет свадьбы и детей – ведь у мертвых своя дорога, а Людвиг и Амелия продолжат жить.

Ада не понимает, почему Анастасия говорит так. Почему не будет счастья, если оно уже здесь, у самого порога… Счастье – свобода [смерть]. Разве она не видит этого? Разве не понимает?

«Нет...» – Бормочет Ада. – «Я… я люблю их. Я люблю…»

Она вдруг понимает, что плачет. Полуслепая, беспомощная, она не чувствует от Анастасии ненависти – и даже прикосновения ее так бережны, что не причиняют боли искалеченному телу.

«..ты… не убьешь меня?..» – Переспрашивает Ада, не веря собственной догадке – но веря теплу объятия… Она доверчиво прижимается щекой к плечу ведьмы, закрывает глаза. Сейчас она чувствует то же, что ощутила, когда заглянула внутрь себя и коснулась своего нового сердца. Любовь. Вопреки всему – любовь. – «Мне… мне так больно, мама. Я… так устала… я…»

Наделала столько ошибок, да? Сделала столько дурного? Столько такого, чего уже не исправить?

Или же… сделала так много добра? Столько раз спасала раненых… столько раз защищала других, помогла спасти мир от стольких угроз… отдала всю себя в этой борьбе. Всю, без остатка – отказав себе даже в крупице надежды.

Бездна [Святой Грааль] сказала, что она должна научиться любить и ценить себя. Бедивьер сказал ей это. Она сделала много дурного – но и хорошего тоже. И если она простит саму себя – возможно, простят и Людвиг с Амелией… но сможет ли она?..

«..меня… можно простить?» – Спрашивает она, прислушиваясь к собственному сердцу не меньше, чем к голосу Анастасии.

Мастер

"Нет, я не убью тебя, Ада, - Анастасия гладит неровно обрезанные волосы, а девушка чувствует тепло округлого плеча бессмертной ведьмы. - Я никогда не желала тебе смерти и не желаю сейчас. Мне жаль, что тебе больно. И я понимаю, что ты устала. Потерпи. Осталось немного... Всё закончится... Всё закончится очень скоро".

Анастасия осторожно, двумя пальцами, касается подбородка Ады, чтобы та вновь взглянула ей в глаза. Сейчас серая сталь не похожа на острые мечи. Не похожа она и на влажный туман, окружающий бездну. Не похожа на саван и на пепел. Сейчас серые глаза ведьмы больше всего похожи... на глаза человека.

"Да, дитя, - уверенно говорит Анастасия. - Тебя можно простить... Ты сама должна простить себя. Никто, кроме тебя этого не сделает. Но если ты сможешь, то всё остальное уже будет неважным, милая моя. А теперь слушай меня очень внимательно".

Ладонь Анастасии гладит щёку Ады, стирая слёзы и ядовитые капли. В другой же руке бессмертная ведьма всё ещё сжимает ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ - Благородный Фантазм иной Войны, сохранившийся в этом Мире. И сейчас, когда вокруг них бьётся Пульс Пробуждения, этот камень словно бы обрёл вторую - настоящую - жизнь.

"Меня нельзя назвать хорошей матерью, Ада. Но я... Я всегда старалась давать своим детям второй шанс. Поэтому, мы поступим так. Ты никому не скажешь о том, что здесь произошло. Никогда. Ты будешь жить с этим бременем, пока твоё сердце не станет достаточно сильным, чтобы простить себя. Для всего Мира - для Беато, Амелии и Людвига - убийцей Леонхардта Нитерберга буду я. Ты ничего не могла сделать. Когда ты пришла сюда, было уже поздно. Леонхардт Нитерберг был уже мёртв".

Губы Анастасии дрогнули в печальной улыбке. Тонкие пальчики теперь уже гладили коротко-стриженные рыжие волосы Ады.

"Я - бессмертная ведьма Шварцвальда, Ада. Моя любовь и мои подарки столь же безжалостны как Чёрный Лес. Так используй этот лживый подарок ради того, чтобы обрести своё счастье. И ради счастья Нитербергов. Ни Беато, ни Амелия, ни Людвиг не заслужили этой боли. Я... Я и так являюсь их врагом. Так пусть только я им и останусь".

Анастасия отступила на шаг, оказавшись на краю стола, рядом с мёртвым телом Леонхардта. И поверить в то, что именно ведьма виновна в его смерти, было очень легко.

"Я не приму отказов и возражений, Ада. Прими этот факт, одевайся и уходи. Тебе нужно вытащить Людвига из камеры, пока он окончательно не сошёл с ума. Считай это... подарком на совершеннолетие. А запрет мой считай платой за то, что ты участвовала в убийстве моего сына. И тогда... мы будем в расчёте, Ада".

32.699.32 Ада

Ада поднимает взгляд, и в ее распахнутых глазах читается неприятие и сомнение. Ведь… это будет ложь. Строить собственное счастье на лжи кажется ужасно неправильным. Это просто немыслимо, невозможно…

..невозможно ли?

Ада вспоминает отца – его грустную улыбку и ласковые руки. Он столько лет хранил тайну ее рождения и так дорого заплатил… И все же, она уверена, что Адам Бен-Берцаллель души не чаял в младшей дочери и был абсолютно, безоговорочно счастлив с ней. И… он подарил ей счастливое детство и всю свою любовь.

Поэтому… если она не готова принять этот дар ведьмы, чтобы построить свое счастье… то научится молчать, чтобы построить счастье Нитербергов. Чтобы окружить Людвига любовью и поддержкой. Чтобы не терзать Амелию ценой ее победы. Чтобы гордая Беатрис согласилась принять ее помощь. Этот щедрый подарок – чудовищная ложь – для них.

И – когда ее сердце станет достаточно сильным, чтобы простить, – она примет его для себя.

«Но Командное Заклинание… я… не смогу скрыть его от Людвига», – если бы у Ады была хоть крупица сил, она бы непременно зарделась, но сейчас только виновато поджимает губы. – «И… Blackguard… Они видели меня и слышали о моем прибытии… Двое знали, о чем я попросила Наблюдателя».

Она не спорит… она просит помощи. В глубине души она надеется, что решить это можно без лишней крови. Или это слишком наивно?..

Отступив на шаг к своей одежде, Ада с трудом нагибается, чтобы поднять кулон и платье, и ей кажется, будто ее мир в этот момент снова становится мутным – голова кружится, земля уходит из-под ног, а на сломанную руку толком не опереться.

«Спасибо», – тихо шепчет она, оборачиваясь, когда удается восстановить равновесие и подняться.

Мастер

"Командное Заклинание исчезнет, когда закончится Война, Ада, - с несколько лукавой улыбкой говорит Анастасия; она наблюдает за движениями девушки, но не спешит ей помогать, позволяя самой справиться со сложностями. - Тебе достаточно... не раздеваться перед Людвигом... хотя бы до ночи, учитывая, где оно у тебя расположено. Будет непросто, но ты постарайся справиться, хорошо?"

Бессмертная ведьма легко спрыгивает - почти слетает с круглого стола - и направляется к Аде. ФИЛОСОФСКИЙ КАМЕНЬ в её ладони - пойманный в прозрачный кристалл нездешний свет - быть может, свет Вихря Корня - дышит силой. Анастасия оборачивается к лежащему без движений "Глену", а потом обращается к Аде.

"О Blackguard не беспокойся. Об этом вопросе я... позабочусь. Людвиг сейчас находится в камере, в подземелье, под полуразрушенной башней. Это... плохое место. В камере совершенно не действует Ремесло, и она самым чудовищным образом влияет на сознание и психическое самочувствие любого оказавшегося там Мага. Ключ..."

Анастасия подходит к телу Леонхардта и укладывает его на пол. Губы ведьмы кривятся, когда она смотрит в округлившиеся и выцветшие глаза мёртвого Наблюдателя, а потом она накидывает ему на лицо мягкую кружевную шаль, что скрывала до этого её плечи. Она наклоняется к мертвецу и срывает с его шеи тяжёлый ключ из тёмного металла.

"...вот он, - говорит Анастасия и толкает его к Аде через круглый стол. - Возможно, там есть охранник, но тебе будет достаточно показать ему ключ, и все вопросы отпадут. Там, - она указывает на проём, где поскрипывают петли выбитой двери, - тебя будет ждать небольшой лабиринт. Ловушки не действуют, но выход будет найти сложно. Поэтому..."

Ведьма поднимает с пола небольшой серый камень и проводит над ним кристаллом. Лёгкая вспышка праны, и вот уже на ладони у неё сидит длинноухий зверёк.

"Поэтому, следуй за белым кроликом, Ада. Он тебя выведет. И ещё кое-что... Забыла сказать тебе в лаборатории, но наверное, это будет тебе интересно".

Лёгкое движение, и по поверхности стола в сторону Ады скользит конверт и несколько фотографий. На одной из них - печальная девушка с младенцем на руках. На другой - молодой мужчина, играющий с мальчишкой. Лицо этого молодого мужчины Ада вряд ли когда-то забудет... Фалберт Гамелин. А на третьей - этот же мальчик, уже чуть подросший, на шее у светловолосого красавца, чем-то неуловимо похожего на ту женщину - Гэлиан - что пришла им на помощь во время битвы на холме. И мальчик, и красавец находятся в саду из персиковых деревьев - самых настоящих, что на фоне умирающего Мира кажется настоящим Эдемом.

И фамильные черты этого взрослеющего от изображения к изображению мальчика, Ада тоже не может не узнать. Как биоалхимик, она безошибочно может назвать имя отца. Филипп Дариус Сизиф.

"Это сопроводительное письмо, Ада. А также инструкция, как добраться до замка, где сейчас живёт этот мальчик... Орфей, насколько я поняла из письма. Шато Малагис, в Альпах. Знаменитое место... Не знаю, будешь ли ты что-то делать с этим... Но уж ты точно распорядишься этим лучше меня".

33.700.33 Ада

На лице Ады отражается ужас – и переведя ошарашенный взгляд на тело Леонхардта Нитерберга, она чувствует, как бремя ее становится неуловимо легче. Да, он по-прежнему отец Людвига. Да, он по-прежнему человек – один из тех, кого Ада поклялась беречь и врачевать.

Но такая жестокость… к родному сыну?..
Она может понять все – но не жестокость.

Рука все-таки мешает. Ада вправляет кости с безжалостностью настоящего врача – и сама же стонет от этого, как и положено несчастной жертве полевой медицины.

«Я… поняла», – она хватается за ключ, будто больше всего на свете боясь потерять его… и только потом соображает, что обнаженной все равно никуда не пойдет. Опустив бесценный трофей, она принимается поспешно – насколько вообще способна – воевать с платьем. Без юной Матильды, со сломанной рукой, с изуродованным пуще прежнего телом все это получается намного дольше.

Под синим подолом прячется злосчастная метка. По счастью, юбка достаточно длинная, чтобы не показать лишнего ни при каких обстоятельствах.

Склонившись, чтобы обуться, Ада бросает заинтересованный взгляд на фотографии, скользнувшие по поверхности стола… и оторопело роняет мокасин на пол.

«Это же… его сын», – шепчет она, застыв без движения. Она не говорила об этом даже Амелии, но мысль об осиротевшем мальчике заставляет сердце сжаться в щемящей тоске. Теперь у нее есть возможность найти его… Ада останавливается взглядом на фотографии, где он и светловолосый мужчина находятся в саду. Возможно, его детство будет счастливым… у нее будет возможность в этом убедиться – или позаботиться – лично.

34.701.34 Ада

Одевшись, Ада забирает со стола и ключ, и письмо с фотографиями. Прижимая все это к груди уцелевшей рукой, она шагает было в дверной проем, но замирает. Что-то внутри нее изменилось – и она никак не может поймать, что именно.

Возможно… дело в том… что ей больше не нужно сражаться?

Ада оборачивается, растерянно глядя на Анастасию. Сейчас у нее есть возможность нанести удар – и от второго удара даже идеальный гомункул с философским камнем уже не оправится. Сейчас у нее есть возможность найти Амелию и дать ей возможность использовать свое Командное Заклинание в бою без страха потерять Слугу и благополучие мира.

Сейчас… она совершенно не хочет ничего из этого делать. Как отсутствие Командного Заклинание не помешало Аде сражаться за Амелию, так и его наличие – не обязывает продолжать Войну.

Она сделала все, что могла, и даже больше. Она пожертвовала всем, и это настоящее Чудо, что лукавая ведьма предпочла не убить опасную для ее Мечты девчонку, а дать ей еще один шанс на счастье.

Чудо, в которое она верит.

Ада пересекает комнату так быстро, как только может, и неловко обнимает Анастасию.

«Спасибо», – шепчет она и ласково потирается кончиком носа о плечо ведьмы. – «Я… хочу, чтобы вы обе вернулись живыми. Я буду верить в это».

А потом – все-таки устремляется за белым кроликом по лабиринту из запутанных коридоров и неработающих ловушек. Всего пара зеленых бледно-голубых огоньков сопровождают ее на этом пути, и Ада даже не пытается запомнить эту дорогу. Она смертельно устала и каждое движение причиняет ей невыносимую боль. А лабиринт таков, что сама она, кажется, плутала бы здесь до самой смерти от голода и обезвоживания… а биоалхимики – чертовски живучие чудики.

Наконец, кролик выводит ее в комнату с окнами – и в тот же миг обращается в камень. Ада невольно останавливается, разглядывая небо.

Станет ли его цвет другим завтра утром?

Blackguard возникает словно из ниоткуда (или это совсем потеряла бдительность, сконцентрировавшись на мучительных шагах?), и она, как и говорила ей Анастасия, показывает ключ – и просит подсказать дорогу, чтобы не блуждать без проводника, продлевая муки младшего Нитерберга.

А оказавшись у самых дверей, застывает в нерешительности. Должна ли она сейчас улыбаться или плакать? Должна ли она объяснить, откуда взяла ключ, как догадалась искать его и как вообще оказалась в замке? Должна ли она начать со лжи или молчать до тех пор, пока «правда» не вскроется?

Она не умеет лгать. Она не представляет, как себя вести. Но чем дольше она медлит, тем тяжелее ему по ту сторону двери.

«Людвиг», – окликает его Ада, поворачивая ключ в замке и распахивая дверь. – «Это… я».

Мастер

Бессмертная ведьма осторожно - чтобы не потревожить раны и не причинить новую боль - отвечает на объятья Ады, а потом касается чувственными губами её лба. Улыбку Анастасии девушка не видит, но слова, которые она говорит алхимику вслед, различает хорошо.

"Этого я... не могу обещать, крошка".

И когда белый кролик прыжком ныряет в дверной проём, последнее, что видит Ада, прежде чем покинуть эту комнату, это Анастасия, которая удобно располагается в кресле, где совсем недавно сидел Леонхардт Нитерберг - в кресле, так похожем на трон. И скрещенные ноги бессмертной ведьмы ложатся на круглый стол.

Пульс Пробуждения ускоряется. Медленно. Постепенно. Прана отовсюду - и от Истока Дуная, и от Хрустального Озера, и из недр Шварцвальда - стекается сюда, к горе Нитерберг, чтобы омыть Чудо, которое стряхивает с себя оковы полувекового сна. Больше. Ещё больше.

Башенку, о которой говорила Анастасия, Ада находит без труда. Полуразрушенное серое сооружение, мало чем отличающееся от других руин. Дверь, винтовая лестница, а потом - небольшая "караулка", где девушку встречает ещё один Blackguard - широкоплечий чернокожий мужчина с тремя полосками волос на лысой голове. Он оказался на ногах, когда Ада не преодолела и половину лестницы, и был готов встретить и друга, и врага, но увидев ключ, почтительно склоняет голову.

Он указывает на дубовую, обитую потемневшим от времени металлом дверь, и Ада вдруг понимает, что за ней что-то... неправильное. Противоестественное. Страшное. Но ещё за ней Людвиг.

И дверь со скрипом открывается, а за ней девушку ждёт длинный, кажущийся бесконечным коридор...

Ряды камер, потемневшие решетки, висящие цепи. В каждой комнате - память о чьих-то мучениях. Стоит отвести взгляд, и краем глаза можно увидеть целый сонм призраков, которые так и не нашли покоя. Это место сжимает сердце ледяной хваткой и сдавливало, пока кровь не превращалась в вязкую мертвую жижу. Аде трудно представить, что нечто подобное могло оказаться в замке Нитерберг. Страницы кровавой и жестокой истории... Истории, которую никому не рассказывают. Истории, которой лучше бы не появляться при свете солнца.

[Продолжение следует…]

Мастер

Но самое страшное не это. По магическим контурам разливается пустота. Ощущение такое, будто половина жизни испарилась, исчезла, канула в беспросветный холод Бездны. Кажется, исчезло что-то жизненно-важное, что-то фундаментальное. Так понимаешь, что не можешь дышать. Или что сердце не бьется...

И дело даже не в том, что не было праны - к этому Ада давно привыкла. Дело в том, что контуры словно перестали быть частью тела и души. Они не откликались. Отказывались пробуждаться. Они... умерли здесь, в этом подземелье. И с каждым шагом это ощущение становится всё тяжелее и тяжелее.

Это место - рассадник болезни, сердце инфекции. И имя этой болезни - безумие.

И наконец, Ада видит камеру, которая отличается от остальных. Маленькая комнатушка - пять на пять шагов. Цепи, висящие у стены, да прелая солома в углу. Ни намека на свет. И ни намека на возможность выбраться отсюда.

Лязгает ключ. Распахивается дверь. И Ада Бен-Берцаллель видит Людвига Нитерберга.

Юноша сидит у стены, осунувшийся и побледневший. Белая рубаха его в пятнах грязи, одного ботинка нет, и брюки порвались на колене. Он что-то чертит на стене кусочком мела, но здесь слишком темно, чтобы понять и различить, что именно. Одинокая свечка - жалкий огарок - вот и всё, что разгоняет тьму этой страшной камеры.

Но когда он слышит голос Ады, то вскакивает. Наверняка, движения причиняют ему боль, как и девушке. Но он не думает об этом. Он бросается навстречу Аде, и пять шагов камеры превращаются в один. Он заключает её в объятья с таким порывом, что оба они буквально врезаются в противоположную стену. Он находит её губы и впивается в них требовательным и страстным поцелуем - так, словно сейчас его поведут на казнь, и это последний поцелуй в его жизни.

"Ада... - шепчет он, когда дубовая дверь с лязгом закрывается за их спинами, и страшный коридор остаётся позади. - Я... Ты..."

Blackguard уже нет здесь. Узник освобождён, и нет нужды больше нести охрану. Они только вдвоём в этой маленькой комнатке со столом, табуретом, да удивительно удобным матрасом. Пара бутылок с водой, шоколадка, вскрытый сухпаёк и мерцающая электрическая лампа над головой.

"Твои волосы... - удивлённо спрашивает Людвиг, буквально падая на матрас, и он старается увлечь девушку за собой; и ноги с трудом держат Аду. - Что с ними случилось? Что... Что вообще случилось? Ты... Ты ранена... Я могу чем-то помочь? Ада..."

Сидя на матрасе, прислонившись спиной к стене, здесь, в подземельях замка Нитерберг, Людвиг улыбается искренне и нежно, не отводя взгляда от девушки.

"Я люблю тебя".

35.702.35 Ада

Поцелуй Людвига заставляет забыть обо всем – о жуткой камере и боли, о пустоте там, где должны ощущаться контуры, и той страшной тайне, что она оставила в подземных лабиринтах Замка. И лишь выдержка Мага – на секундочку, Главы Рода! – позволяет ей утянуть юношу за собой – прочь из этих жутких коридоров.

Маленькая каморка стражника кажется сейчас самым уютным местом на земле. Конверт и фотографии остаются на столе, а сама девушка безо всякого сопротивления опускается рядом с Людвигом на колени. Ада неловко приглаживает волосы, слушает вопросы, не успевая даже вспомнить ответ на них – потому что сама заворожена синими глазами напротив.

И вместо ответа на пылкое признание Ада подается вперед и нежно целует тонкие губы... и сама не замечает, как нежность сменяется страстью, прикосновения губ – танцем языков, а руки Людвига принимаются бороться с застежкой на воротнике платья. Проклятая застежка, – успевает подумать Ада, прежде чем приходит в себя и толкает юношу обратно к стене.

«Ты должен знать... я полна недостатков», – почти серьезно хмурится Ада, начиная перечислять все по порядку. – «Я практикую биоалхимию. Иногда у меня взрываются руки или печень. А иногда я подумываю вырастить третью ногу. В экспериментальных целях... мм... Еще… У меня огромная семья и большая часть – на букву А. Ты не знаешь столько имен на букву А, сколько уже есть в моей семье, а их становится все больше».

Очень серьезно покивав, Ада продолжает перечислять, а вместо того чтобы загибать пальцы – упирается ими в грудь юноши.

«У меня ТРИ мамы. Одну предстоит похоронить, а две другие тебе почти наверняка не нравятся. Мой папа чудак и завалит тебя работой в Мастерской при первом же удобном случае. А вот здесь», – Ада перехватывает ладонь Людвига и прижимает ее к своей груди. – «..теперь искусственное сердце».

На некоторое время приходится прерваться – потому что сердце хоть и искусственное, но все же не железное. Мелькнувшая в ее глазах печаль отражается во взгляде Людвига – и бездействовать он не намерен.
Остановиться получается только когда Ада болезненно вскрикивает, неудачно оперевшись на сломанную руку.

«Помимо прочего, я намерена усыновить осиротевшего из-за Войны мальчика и попробовать себя в новом Ремесле... и я совершенно точно не соглашусь жить в этом ужасном Замке. У тебя почти нет шансов меня переубедить», – Ада снова склоняется к губам Людвига – и в этот раз тон ее в самом деле абсолютно серьезен. – «Поэтому... если что-то из этого тебе не нравится, ты можешь не становиться моим мужем. Но любить тебя мне это не помешает».

Новый поцелуй туманит рассудок. Ада смутно осознает, как гладит его плечи и грудь, и как он, отчаявшись победить проклятую застежку, ласкает ее поверх одежды. А следующее мгновение они уже лежат, и на Людвиге нет рубашки. Он обнимает девушку за плечи, пока она выводит невидимые узоры по его груди.

36.703.36 Ада

«Есть еще кое-что... Важное. Твой отец… мертв. Я… ничем не смогла ему помочь», – ей кажется, что Людвиг вздрагивает… или это лишь движение, с которым он крепче сжимает ее в объятиях? Ада целует его плечи и руки, словно прося у него прощения. Она шепчет тихо-тихо, едва касаясь губами кожи: «Пусть эта Война закончится без нас. Я… так устала. Мы оба… сделали так много. Я не хочу сейчас… уходить отсюда».

Отсюда – из его объятий. Быть может, это бесчестная манипуляция, но веса ее просьбе добавляют осторожные прикосновения вниз по впалому животу и – совсем робко – еще ниже. Ада чувствует, как кровь приливает к щекам… Нет, так ни он, ни она не выдержат до конца Войны. Как и сказала ведьма, когда искушение так близко – трудно не возжелать его всем сердцем… и отнюдь не только сердцем.

В конце концов, кто знает, что будет завтра? Полчаса назад она хотела умереть, а сейчас – отчаянно хочет жить и быть счастливой. Этим днем она злилась, что не может продолжать участие в Войне, а сейчас – не хочет даже думать о том, кто выйдет победительницей финального сражения. Этим утром она была глубоко несчастна и одинока, а сейчас – рядом с ней тот, кого она любит.
Кто может сказать, что будет, когда пульсация праны в недрах горы Нитерберг достигнет своего апогея? Кто может гарантировать, что утро вообще наступит?.. и что это утро не перевернет их жизнь снова?
В чем вообще можно быть уверенным в этом безумном мире?

Только в том, что здесь и сейчас. В близости тел и единении чувств, в слившихся в унисон желаниях. В любви, способной прогнать прочь мысли обо всех грехах и ошибках, совершенных во время этой Войны.

Ада не хочет даже говорить об этом. Она садится рядом и стягивает пояс с платья – еще недавно она злилась на него не меньше, чем на проклятые пуговицы, а теперь улыбается лукаво. Синий, широкий… то, что нужно, – ведь достаточно будет чтобы Людвиг ничего не увидел.

«Я помню», – шепчет она, забираясь ему на колени, – «..что там было темно и страшно. Позволь мне… показать тебе… что тьма – это не только страх», – Ада замирает, заглядывая в синеву глаз. – «Ты веришь мне?»

Людвиг кивает, будто завороженный ее голосом и теплом. Подавшись вперед, Ада бережно и ласково завязывает его глаза и накрывает губами приоткрытые губы. Она ласково ведет пальцами от подбородка по шее и острым ключицам, по плечам и груди. Она медленно ведет пальчиком по торчащим ребрам – будто пересчитывает, и взгляд ее становится колким и недобрым… всего на мгновение.

«Людвиг... Я обещаю. Я больше никогда. Никому. Не позволю. Так… поступать с тобой», – выдох оседает ласковым прикосновением внизу живота, и юноша вздрагивает, когда она касается губами. Ее движениям он отзывается так сладко и упоительно, что ей самой становится совершенно невыносимо. И хотя в этот раз она дарит ему нежность и удовольствие… свое она тоже возьмет. В этот раз она разделит с ним каждое мгновение. Здесь и сейчас они будут счастливы. Здесь и сейчас, пока они живы.

А завтра… завтра наступит еще так нескоро.

Мастер

"Никто не идеален, - философски замечает Людвиг на слова Ады о её Ремесле, проводя ладонями по плечам девушки, чтобы скользнуть по ключицам и опуститься ниже, осторожно прикоснуться тонкими пальцами к груди, что всё ещё скрыта под синей тканью. - Тем более, что я хорошо представляю, что такое биоалхимия. Забыла? Я немало времени провёл в вашем поместье".

Он подносит руку Ады к своему лицу и касается её пальцев губами. Язык юноши щекочет подушечки пальцев, не думая о том, сколько крови может быть на них. Ему всё равно.

"У меня тоже... не самая обычная семья. А что касается имён... Не стоит меня недооценивать, Ада. Может показаться, что мы, Нитерберги, способны придумывать на "А" только вариации на тему "Амели", но это не так. У меня... богатая фантазия".

Людвиг на время прекращает ласки, давая Аде высказаться. Он улыбается, почти иронично, и находит паузу, чтобы вставить своё мнение.

"Я напомню тебе, что я ношу фамилию человека, который, если я не ошибаюсь, несколько поколений был своим собственным дедушкой. Так что... запутанными семейными связями меня не удивишь... А с герром Адамом я уж как-нибудь найду общий язык".

Ладонь Людвига ложится на грудь Ады. Нежно, и до-странного умело она начинает ласкать девушку. Молодому человеку непросто сдерживаться, его тело вздрагивает от страсти, но он держит себя в узде... Пока что.

"Нет, Ада. Ты не права. У тебя не может быть "искусственного сердца". Твоё сердце настоящее. Как Маг... И как человек... я уверен, что сердце это нечто большее, чем орган в груди. И даже если заменить все эти мышцы, камеры и желудочки... Сердце останется твоим. Твои чувства. Твоя суть. Они останутся настоящими".

Сквозь прилипшую к телу ткань платья Людвиг обхватывает набухший сосок Ады губами, и только болезненный вскрик, вызванный сломанной рукой, заставляет его - с явной неохотой - остановиться.

"Что ж. Пробовать что-то новое это путь развития и жизни. Да и мальчик... Нитербергам не привыкать усыновлять осиротевших после Войны людей, - иронично усмехается Людвиг. - Но Замок... Вот насчёт Замка я поспорю. "Почти нет" не значит "нет". А я, Ада, умею быть убедительным".

[Продолжение следует...]

Мастер

Рука Людвига как-то сама собой оказывается под платьем девушки. Пальцы его бегут вверх по горячему бедру - там, где выжжен узор Командного Заклинания - но на ощупь Маг не может его почувствовать. Или просто не хочет. Ладонь останавливается, лишь когда касается лона Ады - но потом она произносит слова о Судьбе его отца, и он действительно вздрагивает.

"Я... Я знал, что так всё закончится... Для него. Я старался. Старался как мог не допустить этого. Но я тоже... ничем не смог ему помочь".

И он растворяется в объятьях девушки, полностью отдаётся её ласкам. Вверяет ей своё тело и сердце. Он верит ей. Он позволяет завязать его синие глаза, наполненные слезами горя и счастья, и откинувшись на матрасе лишь вздрагивает, когда Ада гладит и целует, отдаёт ему своё тепло и согревает худое, измученное Войной тело своим дыханием.

"Я верю тебе, Ада, - говорит он. - Верю. Ты не хочешь... уходить... отсюда. А я... не хочу... уходить... от тебя".

Он купается в наслаждении, что дарят ему губы и руки Ады. Он жадно глотает воздух, и по его телу бегут судороги блаженства. Это не может продолжаться долго - слишком сильны чувства, слишком горячо кипит страсть. Близость смерти обостряет жажду жить - и делиться этой жизнью, делиться мгновениями блаженства, делиться нежностью и пылом.

На пепле Войны всходят не только погребальные цветы.

Кажется, что вот-вот Людвиг достигнет высшей степени блаженства, но юный Маг вдруг хватает Аду, не видя, но чувствуя каждую клеточку её тела. Он находит её губы своими, он вжимает её в себя, и двое снова становятся одним.

Пульс Пробуждения бьётся в недрах горы Нитерберг в такт движениям тел. Ада чувствует резонанс с этим током праны, с этим током жизни. Их словно несёт та колоссальная магическая энергия - несёт в Бездну или же к райским вершинам.

Какая, в сущности, разница?

Пульс ускоряется, а вместе с ним убыстряется и ритм движений. Кожа к коже. Плоть к плоти. Сердце к сердцу. Это самое древнее и самое волшебное Таинство. Таинство, доступное всем. Людвиг и Ада вскрикивают одновременно - и после этого остаётся лишь Тишина.

Тишина, и Чудо, сотворённое этим Таинством. Чудо, рождённое из Любви.

ИСТОРИЯ ЗАКОНЧЕНА

+2


Вы здесь » Code Geass » Архив » Нана vs Юфи [2019]