Уилл Кагами, человек, окутанный загадками, как тени забытого города-призрака, стоит высокий и непроницаемый, как ледяная тундра. Его лицо, скрытое за баллистической маской, похоже на нечитаемую эпитафию на могиле ветерана войны. Однако его глаза горят с интенсивностью, которая может соперничать со взрывом сверхновой звезды, — интенсивностью, способной пронзить скептицизм Рихтера.

— Командующий, — начинает он, его голос подобен стальному лезвию, скребущему по граниту, - леденящий, но странно обнадеживающий. — Что такое война, как не азартная игра? Игра с высокими ставками, где один неверный шаг может стоить нам судьбы и жизни?

Слова повисают в воздухе, как ледяной туман над заброшенной рекой на рассвете.

Он расхаживает по палатке — мир за ее пределами кажется далеким, — как будто каждый шаг отмеряется каким-то невидимым космическим метрономом.

Он продолжает:

— Мы не просто стучимся в дверь Аида - мы планируем выбить ее и сровнять его крепость с землей.

В его тоне прослеживается тонкий намек на вызов - не Манфреду, а самой смерти; как будто он осмеливается одним мощным ударом сокрушить судьбу, непроходимой стеной вставшей на их пути. Но в этом безумии есть свой метод — стратегия, лежащая в основе его дерзкого предложения.

— Смотрите, - указывает он на мерцающую потусторонним светом карту на экране ноутбука, отчего тень Уилла начинает плясать на полотне палатки, точно силуэты на сцене театра. — Несколько пустынных холмов окружают целевую крепость — тактический недостаток для тех, кто укрывается в ее стенах, — их ложное чувство безопасности, окутанное камнем и минометами.

Уилл делает паузу, его взгляд задерживается на топографических очертаниях пустынных холмов, изображенных на карте. На мгновение кажется, что время противоречит само себе — расчетливая тишина внутри палатки резко контрастирует с бурным миром за ее полотняными стенами. Он стоит там, неподвижный силуэт на фоне мертвенного голубого света, и его разум в молчаливом раздумье обходит эти коварные склоны. Тяжелая тишина, кажется, перекликается с озвученной только что тактикой - тишина, заглушающая даже далекую какофонию войны. Как опытный дирижер перед своим оркестром, он задерживается на один решающий момент, позволяя напряжению просочиться в каждую трещинку и щель этого импровизированного военного помещения, прежде чем продолжить путь.

— Эти холмы — наши глаза, — объясняет Уилл. — Грузовикам с припасами придется пробираться по этим коварным тропам, прежде чем они достигнут крепости Цербера.

Он легонько постукивает пальцем по одному из таких маршрутов, проходящему аккурат через коридор посреди минного поля; каждая линия рассказывает историю прошлых триумфов или будущих катастроф, которые терпеливо ждут своего часа в мерцающих пикселях.

— Мы наблюдаем за ними с этих холмов — отмечаем пути ближайшей поставки продовольствия, которая должна произойти завтра вечером, и сравниваем их с нашей картой минного поля, благодаря чему мы тот же час получаем актуальный план их обороны. Согласно полученной информации, минное поле за всё время ни разу не изменяло своего положения.

Призрак улыбки мелькнул на лице Уилла, но ни Рихтер, ни Урсула, не могли её увидеть, а лишь почувствовать в холодных и острых, как лезвие катаны, интонациях голоса.

Он продолжает:

— Эта крепость не неприступна — из каждой ее поры капля за каплей сочится кровь. Посмотрите сюда, — он указывает на несколько мест, отмеченных красным на карте, — Это потенциальные «слепые пятна» в их обороне, бреши, которыми можно воспользоваться, планируя диверсионный старт.

Он прислонился к столу; фигура, отлитая из стали и теней на фоне мира, стоящего на грани хаоса.

— Некоторые из наших прошлых операцией с Наядой ничем не отличались от этой, — констатирует он совершенно искренне. — Мы не один раз танцевали со смертью, проскальзывая сквозь вражеские ряды, оставаясь лишь призраками. Мы сжигали крепости и лагеря дотла, оставляя после себя одни руины.

Его слова эхом разносятся по палатке — свидетельство сражений и одержанных побед.

— В конце концов, - наконец добавляет он, его голос становится все тише — затишье перед надвигающейся бурей, — Я ставлю свою жизнь на карту этого плана.

Это не просто обещание - это негласный договор, скрепленный кровью и порохом.

Ставки высоки — их жизни висят на волоске, — но, впрочем, они всегда были высоки, раз уж они выбрали этот путь кровопролития и славы. Вопрос лишь в том, решатся ли они бросить кости еще раз — совершить очередной прыжок в бездну, где на этот раз их ждёт в своих объятиях Верховный Бог Смерти.

С расчетливым видом Кагами снова обращается к карте, его затянутый в перчатку палец обводит неровный край пустынных холмов.

— Кроме того, — начинает он, его голос тверд, как старый маяк в штормовом море. — Я предлагаю сформировать еще один отряд — резервный — и расположить его в стратегически важных местах вокруг этих холмов.

Его глаза пристально смотрят на Рихтера, непоколебимо искренне. Воздух между ними наполняется обещанием плана, который может стать либо их спасением, либо адской гибелью.

— Они будут стоять наготове в тени, — продолжает он, — Тихо наблюдая в свои прицелы и ожидая нашего сигнала.

Он осторожно постукивает пальцем по нескольким отмеченным местам вокруг крепости — потенциальным точкам обзора, скрытым в выжженных солнцем складках пересеченной местности.

— Эти люди будут нашими невидимыми стражами — их пули будут петь о спасении издалека, когда кажется, что все потеряно.

Его взгляд снова устремляется на Рихтера — невысказанный вызов, повисший в сгущающемся вокруг них напряжении.

— Они не будут вступать в бой без необходимости, чтобы сохранить скрытность, но если или когда все пойдет не так...

Его слова обрываются в тишине; сценарии остаются невысказанными, но слишком хорошо понятными для таких же закаленных воинов, как они сами.

— А когда мы выполним свою миссию, - заключает он с новой стальной ноткой в тоне, - они прикроют нас до прибытия подкрепления.

Он снова прислонился к столу, скрестив руки на груди, — осязаемая стена против оппозиции. В нем, в этом плане, есть что-то убедительное — от него веяло опасностью, но в то же время он был маняще многообещающим. Взгляд Кагами, острый, как у сокола, кружащего над добычей, переключается на отмеченное место, указывающее на военную стоянку.

— Первым нашим шагом, — вновь говорит он, его голос раскатывается, как далекий гром в жаркую летнюю ночь, — будет закладка сакурадайтовых зарядов вокруг их драгоценной коллекции боевых машин. У меня в запасе есть несколько экземпляров.

Его палец прочертил невидимую дорожку по окраинам крепости к сгруппированным символам, изображающим бронетехнику.

— Их техника — их сила, так давайте превратим ее в их ахиллесову пяту.

Призрак улыбки мелькнул в уголках его лица, скрытого маской, — неуловимый проблеск удовлетворения от того, что удалось перехитрить врага, который уже так уверен в своей победе.

— Мы заложим эти заряды под покровом темноты, — продолжает он, и каждое слово отдается в палатке, как шаги в пустом соборе. — Каждый из них будет достаточно мощным, чтобы поднять танки, бронетранспортёры и грузовики в воздух простым щелчком детонатора.

Он делает еще одну паузу, позволяя Рихтеру представить себе симфонию хаоса — каскадный эффект домино, который пронесется по рядам противника.

— А когда они будут заняты тем, что будут наслаждаться этим неожиданным фейерверком, — Кагами откинулся на спинку стола — скульптурная фигура на фоне умирающего света фонарей, — Мы с Урсулой ударим туда, где больнее всего.

Последовавшая за этим тишина кажется почти оглушительной — их жизни висят на волоске из-за этого тонкого как бритва плана. Но среди этой тишины звучит обещание — обещание не только выжить, но и одержать победу над игрой Аида.

— Кроме того, если мы подберёмся достаточно близко, никто не помешает нам использовать эти заряды и на стенах крепости, чтобы проделать дополнительную брешь для нашего отхода. Замаскировать эти заряды в песок, чтобы противник не смог обнаружить их при патрулировании — дело нехитрое, а учитывая разрушающую мощь сакурадайта, на мощность подрыва это не помешает. Планирование станет нашим главным козырем в этой борьбе.

[icon]https://i.imgur.com/n4auA1g.png[/icon][nick]Уильям Кагами[/nick][status]Никто[/status][sign] [/sign][fld4] [/fld4][fld1] [/fld1]

Он на наркотиках сидит, что ли? Или просто ударился головой, когда утром с кровати вставал? С какой стати Манфред будет следовать грёбаному плану этого грёбаного ублюдка, который вообще неведомо, на кого работает? Чем дальше, тем сильнее он злится, подавляя желание наделать в гости отверстий лишь огромным усилием воли. Это достаточно заметно, но Манфреду плевать. Очередной игрок, который надеется заполучить на свою доску пару-тройку пешек для выгодного размена. Кукловод, мать его курва. Больной подонок.
- А теперь давай поставим себя на место противника. Этот твой Арес что, дебил? Он не догадается занять наблюдательные посты или одолжить у китаёзы какой-нибудь техники? А то и просто мин насыпать? Я отправляю туда людей, они не возвращаются или возвращаются по кускам через несколько дней. Идеальный план.
Ему плевать, что Гефест не китаец, все эти чёртовы азиаты на одно лицо для патентованного, последовательного расиста. И потом, Манфред на самом деле слишком уж зол, чтобы обращать внимание на подобные мелочи, ведь рисковать предлагают редкими людьми со специальной подготовкой. Рискнуть очевидно и крупно. Скорее всего, потерять их в рамках какой-то там задумки по отвлечению внимания от крепости. Так, стоп, кто дал чёртовой Маслине право командовать здесь?
- Твой план, Маслина, тоже идеальный, ведь группу прикрытия я должен буду запихнуть в магический телепортатор вместе с техникой, чтобы она сразу оказалась у вас под боком и избежала таких радостей жизни, как засада или огневой вал где-нибудь на половине пути. Ну или встречный бой ещё может быть, чего там стоит ублюдкам выкатить в нашу сторону втрое больше сил, если пойдёт жара.
С этой-то всё понятно, эта-то самоубийца, укушенная в голову при рождении. Жертвенность на грани фантастики, стремление любой ценой навредить и прочее, прочее, прочее. Как хорошо, что решение здесь принимает скучный, злобный немец...
- В общем, военный совет у меня собрался отменный. Один собирается на наших горбах пролезть без очереди в лучшую жизнь, вторая хочет свою тощую задницу продать подороже, как будто тут осенняя ярмарка и лучшего момента не найти. А знаете, что? Валите-ка вы оба отсюда на хрен, чтобы глаза мои не видели. Тебя, Урсула, я всё равно не удержу от стремления идти туда. Ну а ты...
Манфред, кажется, успокоился. Во всяком случае, его физиономия больше не выражала средней степени недовольства, что для посвящённых равнялось желанию убивать и калечить прямо здесь и сейчас. Впрочем, взгляд его был сейчас взглядом удава, готового заглотить чёртова кроля и переварить вместе с костями. И кролем явно был визитёр.
- Если. Эта. Чёртова. Баба. Не. Вернётся. Живой, — он натурально выплёвывал каждое слово, будто лязгая затвором какого-то жутко здоровенного и старого пулемёта. - Я сделаю из твоей головы биде. Всё, вон отсюда оба. Если через минуту вас увидят в окрестностях моей палатки, велю расстрелять обоих как сраных шпионов.
Урсула-то, понятное дело, в шпионы не годилась, слишком уж в голове много всякого странного. А вот её дружок-пирожок явно не должен будет выслушивать, как командир инструктирует добровольно-принудительную группу прикрытия, истребления и поджигания. Отряд Артура Лемана подойдёт, других вариантов у него и нет...