Figures of Happiness

Он помнит его отчётливо и ярко, так, словно оно было только вчера. То время, когда не было никаких забот, никакой нужды, никакой войны, жестокости и насилия. То время, когда вокруг было лишь прекрасное и светлое. Когда цветущий сад заливался невинным смехом и прекрасной мелодией циня, разносимой ветром вместе с изящной, перистой листвой глицинии. Когда меч в его руках был легче пера фэнхуана, а техники давались с особой лёгкостью, непринуждённостью, свободой, и танец меча привносил в сердце гармонию и единство. Когда традиционная фехтовальная школа отца, тогда ещё открытая, процветала, и каждый день появлялись новые ученики, готовые познать стиль Янг. Эта безоблачная жизнь, хоть на самом деле и не такая беззаботная, осталась самым ценным воспоминанием жизни. Воспоминанием, что каждый раз вызывало тупую боль и лёгкую радость, наполняло душу сжигающим изнутри сожалением и приятным чувством покоя. Он стремился вернуться туда, но врата, к которым вела долгая и тяжкая дорога, давным-давно закрыли...

♦ ♦ ♦ ♦

Хэй родился в городе Канто́н (нынешний Гуанчжоу), сыном мастера боевого искусства тайцзицюань, школа которого обладала своим собственным, оригинальным стилем владения классическим китайским мечом, стилем Янг. Как человек из богатой семьи, он всю жизнь жил боевыми искусствами, ни в чём и никогда не нуждался, только совершенствуя своё кунг-фу. Рядом с ним, всегда весёлая и жизнерадостная, была его младшая сестра, Юэ - создание хрупкое и нежное, с младенческого возраста обучавшееся игре на цинь. Их всегда находили вместе, в саду, её - играющей очередную красивую мелодию, а его - оттачивающим очередную из шестидесяти четырёх форм техник школы. Хэя всегда увлекала игра сестры, особенно во время тренировок - та задавала его движениям ритм, превращала отработку техник в настоящий, ослепляющий танец, помогала ему достигать с мечом полного единства и обретать столь необходимую для философии учения Янг гармонию как с собой, так и с окружающим миром. Юэ, в свою очередь, нравилось следить за стараниями брата двигаться в такт мелодии, наблюдать за тем, как через его движения отражается её игра, убеждаться в том, как несколько лёгких прикосновений пальцев к струнам способны изменить весь ход тренировки. Не всегда всё проходило гладко - когда Хэй впервые слышал новую, недавно выученную мелодию, ему было трудно под неё подстроиться. Он выпадал из такта, путал движения, порой даже спотыкался и падал лицом в траву, роняя меч и виновато поднимая голову. Тогда Юэ, обиженно надув румяные щёчки, упрекая брата в неспособности должным образом оценить её игру, подбирала свой инструмент и покидала сад, оставляя Хэя одного, тонущего в безднах отчаяния и грусти. Но на следующий день, как ни в чём не бывало, они возвращались на то же место, начиная всё сначала, каждый играя свою отведённую роль, получая от этого только радость и удовольствие. Их никто не трогал, а их часть сада была почти всегда пуста и наполнена лишь душистыми, лиловыми цветками глицинии. В ту пору они не нуждались ни в чём, кроме как в компании друг друга. Всегда тонко чувствуя состояние второго даже на большом расстоянии, словно бы взаимно дополняя друг друга, их совместная, синхронная игра вызывала у редких, всегда остававшихся в тени, зрителей чувство глубокого восхищения. Конечно, их игра - как и их мастерство - была не идеальна, и им предстояло ещё многому обучиться. Но именно это, достигнутое ими единство меча и мелодии, соединявшихся вместе в одном сияющем танце, вызывало восхищение.

Под шелест развевающихся на ветру листьев, под тёплую и нежную мелодию струн с золотой окраской звучания, под мягкий свист рассекающего воздух меча, каждый мечтал только об одном. Они хотели, чтобы эти дни продолжались вечно...

Figures of Ruin

Чем старше они становились, тем реже встречались. Всё чаще их укромное место в саду пустовало, и лишь изредка доносился одинокий свист меча или грустная мелодия струн. Хэй, обязанный стать наследником стиля и школы, проводил всё больше времени с другими учениками отца. Юэ намеревались выгодно сосватать и оставляли в тени дома, подальше от посторонних глаз, одновременно с этим подбирая достойного жениха. Их светлому времени настал конец и, всё больше отдаляясь друг от друга, они продолжали грустить о тех днях в саду когда, в тени деревьев, могли в полной мере наслаждаться жизнью. Хэй чувствовал, что близится конец - совсем скоро за сестрой приедут и заберут её навсегда, а после, словно бы на смену ей, придёт его будущая жена. Отец знал об их вылазках в сад и, без сомнений, намеревался найти ему девушку не менее достойную, но Хэй знал - как бы хорошо та не играла, как бы тонко не чувствовала струны его души, вернуть те мгновения прошедшего не удастся уже никогда. И именно тогда, смирившись с этим и понимая, что не смеет удерживать её из-за одного только эгоистичного желания оставить всё так, как это было, он сделал ей подарок, который всегда напоминал бы о тех счастливых днях - изящный браслет с колокольчиками, отдающими мелодичным звоном.
С тех пор каждый раз, тренируясь в саду вместе с другими учениками отца, когда со стороны дома доносился едва различимый звон маленьких колокольчиков, он вспоминал о сестре и её улыбке. Вместе с этим подарком с его души словно бы свалился тяжкий груз, и Хэй снова отдался кунг-фу. Занимаясь под руководством отца, ему удалось познакомиться с многими людьми из самых разных слоёв общества. Один из них, военный офицер, носивший имя Линг Ли, стал ему соперником, партнёром и другом. Тот, хоть и был лишь на несколько лет старше, владел кунг-фу куда лучше его, что вызывало со стороны Хэя одно только уважение. Хоть в поединках на мечах он всегда выходил победителем, ему предстояли долгие годы тренировок для победы над Ли в безоружном бою. Страсть к боевым искусствам и совершенствованию техник сплотнила их, и всё чаще двух юношей видели вместе. Ли был хорошим рассказчиком - он поведал не знавшему практически ничего о внешнем мире Хэю о положении дел в стране, о возрастающем влиянии южных варваров, о распространение опиума, которым варвары платили за китайские товары вместо серебра и подкупали столичных чиновников, и тревогах императорского дворца, обеспокоенного будущим Китая и возможной потерей власти. Наследник семьи Янг не разделял тревоги и заботы друга - до сих пор ему не встречался ни один южный варвар, а по рассказам Ли те могли жить только в отдалённой части города, специально для них отведённой. Ему, выросшему в стенах поместья и не знавшему жестокости окружающего мира, угроза казалась далёкой и не существующей. И весть о том, что власти запретили продажу и потребовали конфискации всего опиума, потребовав от всех иностранных торговцев подписку об отказе провозить опиум под страхом смертельной казни, лишь подтвердила его догадки. Власть в Китае всё ещё принадлежала императорской семье, и даже доносившиеся с разных концов страны отголоски восстаний казались ничем иным, как сказками. Ли же, в свою очередь, был беспокоен - в прибрежных водах провинции Гуандун давно стояли корабли южан, только обострявшие конфликт. Ли предсказывал войну, Хэй - просил названного брата успокоиться и не давать пагубным мыслям завладеть своим разумом.
Когда войска Британии напали на город, он всё ещё не верил в происходящее. Даже когда стало известно о том, что варвары разгромили восьмизнамённую армию и войска зелёного знамени - самые большие военные силы Китая - Хэй отказывался принимать действительность, упорно веруя в императора и его мудрость. Даже отсутствие Ли не смогло заставить его принять очевидный факт - началась война. Война, в которой они терпели крупное поражение. Каждый день приносил новые, неутешительные вести о варварстве британской солдатчины, совершавшей ужасающие жестокости исключительно ради забавы - они насиловали женщин, насаживали детей на штыки, сжигали людей целыми деревнями. В это неспокойное время школа пустовала, люди старались не выходить на улицу, ибо сражения происходили совсем рядом, в нескольких сотнях миль от города. Хэй не мог смотреть на лица, полные страха от одного лишь упоминания южных варваров, но ничего не мог сделать. И эта беспомощность угнетала его больше всего. В конце концов, после длительного обстрела города, войска британцев вступили в город, победителями. В один день, оккупанты нагрянули к ним в дом и стали конфисковать их имущество. Ему оставалось лишь безмолвно наблюдать за тем, как выносили самое дорогое и ценное, как рушили цветущий сад и грубо срывали настенную живопись, как рылись, подобно грязным собакам, в личных вещах, превращая некогда прекрасную обитель боевых искусств в настоящую помойку. Они оскверняли всё, к чему прикасались, загрязняя даже окружающий воздух запахом своей одержимости. Эти дьявольские создания были невыносимы, но Хэй не смел поднять на них меч - следуя кодексу чести своей школы, он никогда не поднимал его иначе как для самообороны или почётного поединка.
И не поднимал бы его никогда, не ворвись эти нечестивые скоты в комнату его дорогой и любимой сестры.
Услышав крик сестры, кинувшись к двери её комнаты, он более не задумывался о кодексе чести и моральных принципах. Сжимая рукоять меча Хэй поклялся себе, что если с его дорогой сестры упадёт хоть один волос, он заставит этих гнусных варваров пожалеть о содеянном и том, что они вообще посмели родиться на белый свет. Никогда прежде им не завладевали столь сильные эмоции - юноша ворвался в коридор и, не помня себя от гнева, ощущая только желание спасти сестру и тяжесть меча в руках, не бросив даже короткого взгляда в сторону солдат, безжалостно накинулся на ближайшего, а за ним на второго, третьего и четвёртого, к тому моменту уже целившегося в него из пистолета. Без каких-либо затруднений ранив троих из них, Хэй не намеревался останавливаться перед последним. Они двигались скованно и, хоть и были военными с выдержкой, не могли составить в ближнем бою какой-либо угрозы. Так он искренне верил, замахиваясь для очередного удара, пока патрон пистолета, с резким, подобным тяжёлому хлопку, звуком не угодил ему прямо в руку, заставляя содрогнуться от боли. Вся его рука вмиг покрылась кровью, пальцы, так крепко сжимавшие рукоятку меча, сами по себе разжались, и меч со стуком упал на пол вслед за повалившимся на колени юношей. Прежде ещё никогда не испытывавший подобной боли, знавший лишь острое жжение порезов, он не находил сил встать. Кровь, не смотря на попытки остановить её левой рукой, продолжала сочиться через рану, а оставшийся целым солдат, между тем, с надменной улыбкой превосходства на лице, медленно подошёл к нему, заглядывая прямо в глаза. Этот взгляд невозможно забыть. Подобный змее, схватившей свою жертву, в нём была лишь безжалостная жестокость, ненависть и презрение. Когда последовал удар, он даже не удивился - только подставил плечо, не давая тяжёлому ботинку попасть ему в лицо. Это было смешно. Вот он, мастер боевых искусств, валяющийся на полу подобно тряпичной кукле, даже не сопротивляющийся сыпавшимся на него ударом, беспомощный и побитый как обычный бродячий пёс. Это было смешно до слёз - его избивали ногами прямо на глазах у рыдающей сестры, жестоко и беспощадно, не жалея сил, с улыбкой на лице и от всей души, получая от этого только удовольствие, даже не принимая за человека. Что можно испытывать в такой момент кроме боли и отчаянья? Ощущая во рту только тошнотворный привкус крови, чувствуя себя ничем иным как сломаной деревянной куклой, он на всю жизнь осознал одну простую истину - его боевые искусства ничего не значат. Они никому не нужны и ни на что не способны. С тупой болью в почти что в каждой части тела, отдающейся осколками стекла о твёрдую поверхность камня, Хэй проклинал весь мир, наблюдая за тем как варвар, всё также неспешно, всё с той же демонической улыбкой, приближался к его сестре. Как она, в страхе и ужасе от происходящего, так до конца и не понимая разворачивающихся перед ней событий, ещё более хрупкая, чем когда-либо, буквально вжималась в угол, закрывала покрасневшие глаза нервно трясущимися ладошками, продолжала слабо всхлипывать и едва слышно, сквозь поток горьких слёз, дрожащим голосом отрицать случившееся. Душа Хэя изнывала режущей, неторопливо и до самой глубины, болью от одного только взгляда. Сердце разрывало так, словно стая адских гончих вцепилась в него пастями, сжимая, въедаясь, раздирая на куски и разбрызгивая в стороны кровь. Он видел, видел как тот грубо схватил её за руку и с силой отбросил к кровати, возвышаясь над ней подобно голодному зверю. Низменные желания таких мужчин может насытить только полное господство и покорение, деструктивное ощущение того, как они оскверняют само существование другого - то, что может быть приобретено только насилуя женщину. И сейчас, прямо на его глазах, собирались обесчестить самое для него дорогое существо на свете - любимую сестру, улыбка которой всегда согревала ему душу. Под звук нервно дёргающихся колокольчиков и доносившихся с другой части поместья выстрелов, Хэй здоровой рукой схватил лезвие меча, сжимая его в кулак так сильно, что холодная сталь упиралась в кость. Но он не чувствовал боли - почти что доползая до подлеца, оставляя за собой длинный кровавый след, найдя в себе последние остатки сил для одного, пускай и слабого прыжка, он накинулся на британца, засаживая острый конец прямо в спину. Глаз за глаз, кровь за кровь. Жестокость за жестокость.
К тому времени как они выбрались из поместья через задний вход, звуки стрельбы уже давно прекратились. Только потом, уже на следующее утро, проснувшись в незнакомом месте рядом с сестрой, Хэй узнал остальную часть роковых событий - отец, вместе с большей частью остававшихся в поместье учеников, напал на южан и был убит. Все слышали далёкий крик Юэ и видели как юноша бросился в его сторону. Никто не хотел поднимать конфликта и навлекать на школу ещё больше неприятностей, но когда с той же отдалённой части поместья донёсся выстрел и остальные южане, насторожившись, двинулись проверить источник, они больше не могли бездействовать. Не вооружённые даже мечами, они напали на врагов китайского народа, заранее смирившись со своей участью. Это было храброй смертью, но безрассудной и глупой, однако Хэй знал причину действий отца - услышав тот выстрел, старик, вероятно, уже навсегда распрощался со своим сыном и дочерью. Потерявший жену сразу после рождения дочери, он не смог бы пережить ещё и потерю детей. Тринадцать учеников, два мастера и глава семьи Янг - остальным удалось сбежать, спрятаться и передать весть о том, что пришедшие варвары сделали со школой боевых искусств. То ли из ненависти и презрения, то ли из необходимости замести следы своих злодеяний, то ли из желания показать остальным жителям города, что любое сопротивление бесполезно и будет караться жестокой расправой, они предали поместье огню, не позволив даже похоронить трупы. Их прекрасный дом, просторный зал для тренировок, открытая площадка для медитативных практик и даже большая часть прекрасного сада - всё, всё сгорело до основания. Остался лишь пепел, раны да пустые воспоминания. Но, бросая пустой взгляд на своё перебинтованное тело и руки, даже в таком жалком состоянии он находил в себе силы утешать сестру. Да, потеряв всё, в том числе и прошлую жизнь, Хэй сохранил самое ценное - тот прекрасный, нежный цветок, что всегда был, оставался и будет его любимой сестрой. В этот раз... он был рядом. В этот раз, ему удалось её спасти.
Их приютили знакомые отца, обитавшие в нескольких минутах ходьбы от бывшей школы боевых искусств Янга. Хоть Хэй и был им благодарен, они не могли, своим пребыванием здесь, подвергать их опасности. Им требовалось найти себе новое жилище, такое, что будет находиться как можно дальше от сгоревшего поместья. Средств на существование не было - оккупанты вытащили из дома всё имущество, забрав с собой даже фарфоровые статуэтки. Ему не оставалось ничего, кроме как продать свой фамильный меч, но даже на обретённые деньги не удалось найти себе жилья, лучше комнатки в старом, самом бедном квартале города. Привыкший к роскоши и огромному свободному пространству просто не мог смотреть на те жалкие трущобы, что стали для них убежищем и новым домом. Ещё труднее юноше было смотреть на сестру, вынужденную жить в таких условиях и мириться с ними, ведь он не желал ей такой жизни и хотел только одного - чтобы она была счастлива. Чтобы каждый раз, когда доносился звук колокольчиков с браслета, он видел на её лице только улыбку.

Figures of Despair

Когда закончилась война, и император подписал с Британией мирный договор, открыв для них китайские порты и дав привилегии экстерриториальности, Хэй тут же нашёл себе работу, не успев даже полностью оправиться от своих ранений. У них оставалось не так много денег, выбор был не большим, и юноша устроился грузчиком в порту города, зарабатывая себе и сестре на жизнь тяжёлым физическим трудом так же, как и другие бедные китайцы. Работая всегда и много из-за огромного количества причаливающих британских кораблей, получивших теперь неограниченный, свободный доступ в страну, он думал лишь о сестре и том, как найти им новое жильё. На юге провинции Гуанси, в районе села Цзиньтянь (нынешний Гуйпин), жили дальние родственники по линии отца. Там, вдалеке от моря и британских кораблей, Хэй надеялся найти им новый приют, ради чего и работал в поте лица, откладывая на путешествие остатки тех жалких денег, что торговцы ему платили за тяжёлый труд. Но небеса уготовили ему совершенно другую участь. В одну ночь, возвращаясь со склада домой, рядом с заведением, всегда наполненным моряками и южанами, он столкнулся с теми, чьи лица являлись во всех ночных кошмарах - с четырьмя солдатами, надумавшими той, уже такой далёкой ночью изнасиловать его сестру. Раны, которые Хэй им тогда оставил, были глубокими, но не достаточно серьезными, чтобы без должной медицинской помощи не зажить спустя каких-то полгода. Юноша испытал на себе всё, что так долго берегли для него разгневанные и уже подвыпившие солдафоны, не скрывавшие радости от этой судьбоносной встречи и вкладывающие в каждый удар буквально всю душу. И он не сопротивлялся. Просто безмолвно лежал на грязной земле и терпел жестокость, ожидая конца. Ответить значило попасть в неприятности и даже потерять работу, без которой просто нельзя было выжить. В итоге, он думал только о сестре - пока она была в безопасности, всё остальное не имело значения.
Когда они, наконец, закончили и ушли, всласть утолив свой гнев, он просто двинулся домой, едва стоя на ногах и держась за стены расположенных вдоль дороги зданий. И на полные заботы и переживания за брата расспросы сестры ответил одним лишь молчанием, убеждая себя в том, что так будет лучше. Ей не требовалось это знать, да и лишний раз беспокоить её заботливый Хэй не желал. Их жизнь и так была бедна, а она пережила достаточно. Проснувшись с первыми лучами солнца, превозмогая боль и скрывая за тонкой рубахой синяки и кровоподтёки, он отправился прямиком на работу, в порт, надеясь только на лучшее. Ещё немного. Оставалось ещё чуть-чуть. И, хоть на самом деле эта мысль была ложной, она давала ему надежду и придавала сил. Как бы он повёл себя, знай о том, что это повторится снова? Что почти каждую неделю, возвращаясь из порта, будет встречать всё те же гнусные лица, каждый раз получающие удовольствие от осознанного насилия над человеком? Никак. Точно также продолжал бы скрывать побои и следы избиения, заботясь только о том, чтобы за ним никогда не следили, чтобы никогда не пришли в дом и никогда не встретили его сестру. Большего и не нужно. Казалось бы, большего и не нужно. Но с каждым днём, возвращаясь к ней в их убогое жилище и замечая, как когда-то свежий румянец на её щеках стал ещё темнее, как в глазах отражалась лишь пустеющая безжизненность, как всё реже и реже появлялась жизнерадостная улыбка, он понимал, что этому должен был наступить конец. Если они вскоре не уедут, будет уже поздно.
Сколько же дней, недель, месяцев прошло с того времени, как его в первый раз избили? Много. Очень много. И когда наступил следующий раз, он больше не мог сдержаться. Всё это время в нём зрела ненависть и гнев, не находящие выхода, и, в конце концов, он снова сломался, отвечая на грубость с утроенной силой. Любой агрессор в его понимании заслуживал самой жестокой расправы. На этот раз они пристали к нему прямо в порту, когда день уже клонился к вечеру, но солнце ещё не опустилось за горизонт. Глумились над ним, насмехались и всячески унижали его прямо на глазах у других, совершенно спокойно и неспешно приближаясь в надежде вновь поиздеваться. Хэй никогда не нападал первым. Не напал и в этот раз, дождавшись, когда один из них нанесёт удар... после чего, безжалостно и жестоко, одним движением сломал ему руку. Звук треснувшей кости, после всего испытанного унижения и боли, был ему особенно приятен. Настолько, что хотелось услышать его снова. И тогда, всё ещё удерживая того в захвате, просчитанным заранее ударом он сломал ему ногу, отпуская и небрежно бросая на пристань. Довольно с него. С гордо выпрямленной спиной, с дерзким выражением лица человека, готового не только постоять за себя, но и дать отпор, Хэй смотрел им прямо в глаза, ожидая их действий. Они не посмели бы открыть по нему огонь прямо в порту, среди прочих людей и зевак, собравшихся посмотреть на бесплатное представление. И он этим пользовался. Чувствуя своё превосходство над ними, находясь в равных условиях, почти что открыто провоцировал их на конфликт, ожидая нападения. Удара, после которого он сможет обрушить на них всю свою ненависть и презрение, весь гнев и боль, не покидавшую его всё это время. В нём что-то пробуждалось. В этот самый момент внутри него, вылезающим из скорлупы яйца птенцом, зарождалась Жестокость. И он бы убил их, сломав им рёбра, шею и позвоночник, полностью отдаваясь просыпающемуся чувству, если бы в этот самый момент кто-то ловким движением рук не обездвижил его в крепком захвате. Зная нужные точки в человеческом теле, мастер боевых искусств может убить одним пальцем, но истинное мастерство определялось не этим. Мастерами называли лишь тех, кто способен был обезвредить противника, не отнимая при этом его жизни. Хэй испытал это на собственной шкуре, когда один чётко поставленный удар попросту отключил ему сознание.

Figures of Hope

Проснувшись, на собственное удивление, в своей квартирке, Хэй был более чем удивлён двум вещам - отсутствию на теле каких-либо повреждений и сидящему рядом человеку. Спустя столько времени, для всех давным-давно погибший в битве при Канто́не, перед ним был его товарищ, друг и соперник Линг Ли, ничуть не изменившийся за последние годы. Именно Ли, недавно вернувшийся в город из провинции Хунань, куда был отправлен до начала военных событий, услышав о какой-то потасовке на пристани от одного из матросов, поспешил разобраться в чём же дело. Прибыв на место и увидев попавшего в конфликт с британскими солдатами Хэя, он принял, на свой взгляд, самое верное решение - вырубил Хэя до того, как всё могло стать ещё хуже. Нападение на представителей южных варваров имело бы весьма плачевные последствия и могло стоить другу жизни. Конечно, тот умудрился покалечить одного из них, но это ещё можно было как-то назвать самозащитой. Хэю оставалось только молча выслушивать упрёки Ли, осознавая свою вину и благодаря Небеса за преждевременное вмешательство друга.
С тех пор Ли, снова назначенный на службу в городе, стал часто заходить к ним, всё чаще предлагая приятелю заняться более достойным делом и восстановить былую честь семьи Янгов - каждые три года, в каждой провинции страны, проходили государственные экзамены Кэцзюй, обеспечивавшие доступ не только к чиновничьим чинам, но и военным рангам, и следующий должен был пройти буквально через несколько месяцев. Как из хорошего железа не делают гвоздей, так и из хороших людей не делают солдат - хоть военный чин и не пользовался такой же популярностью, как и должностной, для сына мастера боевого искусства тайцзицюань, искусно владевшего мечом, всегда могло найтись место в военном ведомстве. Хэй не разделял оптимизма друга, считая карьеру военного не достойной. Покойный отец никогда не позволил бы своему наследнику стать офицером, предпочтя чтобы тот, раз уж намеревался сдавать экзамен, выбрал именно гражданский. Но, возвращаясь каждый день из порта, серьёзно задумываясь над своим будущим и положением сестры, всё больше склонялся к мысли о том, что вечно работать на пристани он не может. Если и была возможность как-то кардинально изменить положение, то только получив первую степень на провинциальном экзамене. Чего лучше - через год после провинциального открылась бы возможность пройти региональный, а за ним, дождавшись знаменательной даты, уехать сдавать последний, проходивший только в столице страны. В этом был престиж и возможность служить в любой части страны - чем вечно таскать грузы с кораблей британцев, он мог стать офицером и верной службой императору заслужить то уважение, что их семья потеряла после смерти отца.
И Ли, визиты которого становились всё чаще, помогал ему в этом. Ознакомил с большей частью известных военных текстов, особенно с трактатом "Искусство войны", написанным древним китайским генералом Сунь Цзы. Кроме знания основ, для экзамена требовалось показать своё мастерство во владении мечом и луком, как стоя, так и в седле. Именно с этой частью у Хэя возникло больше всего проблем, ибо лук, мягко выражаясь, не подходил ему от слова совсем. То, что терял в стрельбе из лука, он компенсировал искусным владением меча - хоть выкупить фамильный меч обратно ему и не удалось, не без помощи Ли он приобрёл новый, и не традиционный цзянь, а настоящее произведение искуснейшего кузнеца в виде изогнутой во дао, тем самым положив начало оборванным тренировкам. Казалось бы, жизнь начала возвращаться в прежнее русло, и одним днём, вернувшись из порта после очередного рабочего дня, он вновь услышал прекрасную мелодию циня, разливающуюся тонким звуком струн. Прямо как тогда, в детстве, в цветущем саду под перистой листвой глицинии. Юэ сидела в центре их жалкой лачужки и, с сияющим от счастья лицом, играла на подаренном Ли инструменте. Когда в последний раз она улыбалась так жизнерадостно? Точно не в последние несколько лет, прошедшие с момента смерти отца. Но, не смотря на искреннюю радость за счастье сестры, Хэй ощущал и нечто другое - томящее, как наважденье, волнующее чувство наступающих перемен. Ещё не ведая о событиях будущего, его сердце уже начинало щемить, но тогда он ещё не знал причину. И не мог знать. Сосредотачиваясь на достижении лучших результатов в предстоящем экзамене, полностью отдаваясь тренировкам в свободное от работы грузчиком время, он и не заметил, как сестра стала медленно и безудержно отходить на второй план перед возможностью, впервые в жизни, добиться общественного признания и реализовать себя.
Рано или поздно это должно было случиться. Долгое время все навязчивые мысли отодвигались не желавшим даже думать об этом юношей как можно дальше, в задворки сознания, туда, откуда те не смогли бы всплыть наружу, так навсегда и потонув в глубинах подсознания. Пока, наконец, ему не пришлось принять теперь уже разворачивающуюся прямо на глазах истину, которую можно было встретить только со счастливой, полностью скрывающей безмолвную грусть, улыбкой на лице. Это случилось в тот день, когда Хэй сдавал государственный военный экзамен Кэцзюй. Отличившись во всех дисциплинах кроме стрельбы из лука, он был признан лучшим фехтовальщиком среди числа сдававших. Юноша ещё никогда не был так горд, как в тот день - все признали и восхищались мастерством семьи Янг, обладавшей своим собственным, уникальным стилем. Как странно. За почти пять лет со смерти отца ещё никто и никогда не интересовался их стилем, не подходил к нему с вопросами о его здоровье и благополучии, не приносил свои искренние сожаления по поводу тех страшных событий, уповая на то, что был лично знаком с бывшим главой семьи и, услышав эти ужасающие новости, всегда хотел навестить их и всячески помочь. Даже принимавшие экзамен чиновники относились к нему с прежде небывалым почтением, словно только сейчас, спустя столько лет, увидели в нём Янга. Отец был знатной и уважаемой персоной, известной во всём городе, и подобное отношение к их семье было, в некотором смысле, самим собой разумеющимся. Но почему? Почему это отношение проявилось только теперь, когда война полностью прекратилась? Почему целых пять лет он жил в самом бедном районе города, работая вместе с беднейшими крестьянами округи в попытке хоть как-то обеспечить своё существование? Где были все эти люди, в трепете дрожавшие при виде южных варваров и чего они добивались теперь? Возвращаясь обратно домой, Хэй испытывал только презрение и ненависть. Да, ему удалось получить именно то, чего он так страстно желал, но не в ожидаемом, граничащим почти что с жалостью, виде. Именно тогда, в тот день, сразу после экзамена, когда он открыл дверь своей лачужки и услышал два радостных голоса с поздравлениями, ему сообщили не менее радостную новость - Юэ и Ли давно любили друг друга и намеревались сыграть свадьбу.
И, конечно же, он был за них рад. И он был счастлив. Счастлив как и любой любящий брат, сестра которого выходила замуж за достойного уважения человека. Особенно, когда этим человеком являлся самый близкий друг, единственный, кто не бросил и пришёл на помощь, разделивший с ним не только радость, но и горечь утраты. Кандидата лучше в это неспокойное и смутное время найти нельзя, и Хэй знал - если кто-то и сможет защитить сестру лучше его, то только Ли. Ведь именно Ли удалось вернуть ей лучезарную улыбку, пробудить в ней желание к жизни и наполнить лачужку изящной мелодией циня, той, что он никогда не надеялся больше услышать. Поздравляя обоих с принятием столь важного решения, всецело поддерживая их брак и выпивая, как и положено, с названым братом в честь такого знаменательного события, он всячески скрывал свои истинные чувства, стараясь не смотреть Юэ в глаза. Она могла догадаться. Прекрасно зная Хэя, разглядеть во взгляде едва заметную печаль, сокрытую за громким смехом и не менее искренним счастьем. Ведь так будет лучше. Они всерьёз любили друг друга - излишне заботливый и опекающий брат был лишь преградой их дальнейшим отношениям. Выпив с Ли последнюю чашку, всё ещё поздравляя и желая счастливой семейной жизни, он откланялся, утверждая, что в порт приходило большое торговое судно и его помощь в этот день была жизненно необходима. Попросту сбежал, не в силах этого принять, забываясь до утра в тяжёлом физическом труде, как ни в чём не бывало возвращаясь под утро обратно домой. Заметила ли Юэ странного поведения брата или нет, но свадьба всё равно состоялась... когда она уходила от него, теперь уже навсегда, в свой новый дом и совершенно иную жизнь, он попросил её только об одном - жить счастливо, не ведая забот. Под мелодичный перезвон колокольчиков с того самого, подаренного долгие годы назад, браслета Хэй безмолвно провожал сестру в их последний совместный путь, обещая каждый раз навещать и в скором времени найти и себе жену, дабы та могла составить ей компанию. И он навещал их, с каждым разом всё реже, пока не смог, наконец, совсем позабыть.

Figures of Loss

В последовавшие после свадьбы месяцы Хэй посвятил себя труду, работая при каждой возможности и как можно дольше. Ему больше не требовалось вкладывать в неё столько сил и времени как прежде, но возвращаться в теперь пустующее жилище совсем не хотелось. Там, лежа в кровати и не сводя взгляда с почерневшего и грязного потолка, он ощущал лишь пустоту и отсутствие всякого желания жить. Вместе с ней, незаметно и тихо, недостающим фрагментом, исчезла существенная часть того, что когда-то составляло ядро его личности. Тяжёлый физический труд помогал забыться, убежать, отвлечься, но навязчивые мысли всегда возвращались. Несколько раз, бросая пустующий взгляд в сторону меча, он думал покончить с собой, однако так и не смог - что-то удерживало его от поспешного решения, заставляя вновь задуматься о будущем и своих возможностях. Всё ещё молодой и сильный, успешно сдавший первый военный экзамен, владеющий боевыми искусствами и стилем фехтования Янгов, он мог добиться даже большего, чем удалось его отцу. Перспективы не ограничивались одной лишь карьерой военного - получив первый ранг офицера, Хэй мог вновь открыть школу или поступить на службу императору. Теперь, как бы жестоко это ни звучало, его ничто не задерживало.
Все накопленные за несколько лет средства, теперь уже не нужные, ушли на солидного вида форменный халат, из тех, что подабают статусу человека знатного происхождения и выделяют на фоне обычной черни - именно на этом халате Хэй намеревался носить свою будущую квадратную нашивку офицера. Впереди был региональный экзамен для кандидатов второй ступени, сдав который он мог продвинуться ещё ближе к заветной мечте. И он был готов. Заранее знал о своём успехе, хоть и не совсем понимал, откуда возникала эта уверенность. Несколько месяцев до даты проведения экзамена он провёл в лёгких тренировках, целью в которых ставилось усовершенствовать технику и добиться лёгкости движений меча. Улучшать физическую подготовку ему больше не требовалось - работа в порту способствовала улучшения как выносливости, так и силы. Когда Хэй бросал, наконец, свою работу, он даже чувствовал в своём роде печаль, ведь за эти несколько лет успел привыкнуть и к ней, и к обитавшим там людям, заведя знакомство даже с несколькими иноземными торговцами и моряками. Несколько раз он видел своих знакомых солдатов, но в меньшем числе и уже не такими агрессивными. Это, в своём роде, забавляло, однако Хэй, увлечённый теперь совершенно другими вещами, не стал их трогать, смело двигаясь навстречу военной карьере. Списавшись с дальними родственниками отца из Цзиньтянь (нынешний Гуйпин), он намеревался перебраться именно туда, подальше от портового города и чужеземцев пока обстановка в стране не станет более спокойной. То и дело поднимались восстания на разных уголках страны, а юг провинции Гуанси казался ему более чем идеальным местом построить себе дом, в котором можно будет встретить старость. Сдав реагиональный экзамен так же успешно, как и провинциальный, Хэй, однако, не стал относиться к экзаменаторам и участникам предвзято, как это сделал в прошлый раз - теперь он сознательно заводил с ними знакомство, отмечая наиболее полезные. В тот день он встретил много единомышленников, желавших закрыть Китай и больше не впускать в него иностранцев. Однако, среди них было много консерваторов, придерживавшихся старой политики и традиций, не понимающих, что без современно вооружённой армии им никогда не победить.
Получив вторую, Хэй двинулся в Бэйцзи́н (нынешний Пекин) получать последнюю, третью ступень. С самого начала, для служения в военном аппарате сдача экзаменов не требовалась - людей назначали, в основном, по родственным связам и материальным принципам. Ничто не мешало Хэю поступить также, воспользовавшись связями покойного отца, но его целью было совершенно другое. Чем служить у знакомых простым офицером, он мог сдать все три экзамена с отличием и получить высший офицерский ранг, тут же возвышаясь над остальными. Последний экзамен длился три дня, был тяжелее всех предыдущих, но успешно сдав его Хэй получил возможность остаться в Бэйцзи́не и получить высший, первый офицерский ранг, обучаясь в академии столицы. Спустя несколько месяцев, юноше вручили форменную квадратную нашивку Буфан, на изображении которой, над морем, возвышался грозный цилинь. Гордость и радость заполнила сердце мечника - ему удалось достигнуть того, о чём не мог бы мечтать даже отец. Казалось, будто бы все годы жизни вели именно к этому событию, к моменту, когда он сможет надеть свой форменный халат с квадратной нашивкой на груди. Это даже забавило - прогуливаясь по столице походкой победителя, Хэй буквально впитывал в себя воображаемые взгляды восхищения и уважения, пускай цилинь военного чина и не был престижнее гражданского журавля с рубиновым шариком на шапочке. Достигнув высшего чина, юноша теперь имел возможность размещения в любой части Китая. Он намеревался занять место в Цзиньтяне, однако согласился на предложение одного из крупных "мандаринов" - остаться в Бэйцзи́не с возможностью поступить на службу к самому императору.
У Китая не было постоянной армии, и большинство офицеров работали в качестве милиции и городского патруля, в то время как мечник попал на службу к высшему чиновничьему составу. Наступило золотое время. Охраняя важных чиновников, сопровождая тех в ту или иную часть страны, Хэй с каждым разом подбирался всё ближе и ближе к высшему кругу общества. Особенную гордость он испытывал за спасение одного важного должностного лица, на которое, прямо по дороге в северные провинции, напали мародёры. Именно тогда благодарный чиновник зарекоммендовал его как "офицера Цилиня" - такого же символичного защитника, как и мифический зверь, изображённый на квадратной нашивке его форменного халата. Мечта о создании объединённой, вооружённой по последним стандартам южных варваров, армии, способной дать отпор любым захватчикам, становилась тем реальней, чем больше благодарных людей внимали словам молодого офицера. Желание поглощало настолько, что казалось, будто бы вокруг ничего больше и нет. Обычное увлечение переросло в одержимость и завышенное чувство собственной важности, из-за которого он перестал даже отвечать на письма друга - у него были более важные дела, а свободное время предназначалось для визитов к тем, кто мог помочь в реализации мечты.
Когда же, окрылённый и абсолютно слепой, он осознал, что император, как и большинство других военных офицеров, всё ещё продолжали верить в могущество Поднебесной даже после поражения восьмизнамённой армии и войска зелёного знамени? Для защиты страны требовались не луки и мечи, а огнестрельное оружие. Но чем настойчивее он объяснял это другим, тем сильнее от него отгораживались. В один день, после особенно горячего спора с одним из закостенелых офицеров старого порядка, не имеющего и малейшего представления о прошедших в том же Канто́не событиях, Хэй получил письмо, принесённое ему прямо в руки. Очередное письмо от Ли, только в этот раз с длинной белой лентой. Белый цвет был связан со старостью, осенью, увяданием, завершением цикла и выходом за грань мира. Столь странный выбор казался как миниум подозрительным, но ещё не освободив сердце от злости на архаические взгляды окружавших его людей, он отложил прочтение письма на другое время, посчитав это новостью о рождении второго ребёнка.
На протяжении всего дня его не покидала тяжесть в груди, словно бы плотный дым в дыхательных путях мешал свободно дышать, отзываясь лёгкой болью. С наступлением ночи стало только хуже - появилось ощущение внутреннего дискомфорта и странный, неощутимый жар, словно бы от горячки. Только тело не ломило, а кровать, между тем, стала мокрой от пота. Не в состоянии заснуть, он промучился бы до самого утра, если бы странная болезнь, достигнув кульминации, не покинула тело, оставив лишь чувство пустоты и усталости. Скупые слёзы сами хлынули из глаз.
...когда, буквально разрывая на куски холодный конверт, лента которого безжизненно и медленно опустилась на пол, дрожащими руками прочитав вчерашнее послание, тут же снарядив себе лучшую лошадь и отправившись обратно, в Кантон, не давая ей ни минуты отдыха, подгоняя с каждым уходящим моментом всё настойчивее и грубее, не обращая внимания на отпрыгивающих в сторону бледных, испуганных крестьян, всей силой, до крови на ладонях, сжимая кулаки и проклиная себя за свою глупость, бросив упавшую от усталости и изнеможения лошадь, сам, бегом, тяжело дыша, не оборачиваясь назад, хватая воздух ртом до боли в горле, ощущая как сердце бьётся так сильно, словно собиралось вырваться из груди, режущей и резкой болью частично перекрывая дыхание, не чувствуя затвердевших как брёвна ног, слушая хаотично скачущие в голове мысли, не задерживающиеся ни на секунду, продолжавшие крутиться вокруг того, что должно было быть внутренним диалогом, ничего не соображая, с давно размытым взором, разорванный на части полным бессилием, едва ли не падающий на каждом шагу, он добрался до особняка Ли... солнце уже давно скрылось за горизонтом. Позволил себе, наконец, упасть на колени лишь прямо перед её кроватью. Ухватившись за белую простынь, выпускал всё, что накопилось ещё в пути. Оставленный один, взывал к ней сквозь слёзы хриплым, обрывающимся голосом, переходя на крик. Проклинал, проклинал, проклинал, проклинал всё, на чём свет стоит, повторяя её имя снова и снова. Не в силах сдержать всех эмоций бил кулаком по полу, разбивая доски, разбивая руки, разбивая сердце, разбивая душу и падая в полном истощении. Ему хотелось убить себя, но меч с его пояса незаметно для него исчез, остались только ножны. Он был себе противен. Настолько жалок и убог, что вызывал омерзение и глубочайшее презрение. Бросивший её, променявший сестру на звучные титулы и красивые слова, это он не заслуживал жизни. Почему? Почему она должна была умереть так же, как и их мать? Это было проклятьем. Проваливаясь в бездны отчаянья и бессознания, он проклял Небеса, а вместе с ними и мир людей. Природа была слишком жестока. Теряя, в конце концов, сознание, он видел  её лицо и мягкую улыбку, всегда успокаивавшую душу.

Он помнил его отчётливо и ярко, так, словно оно было только вчера. То время, когда не было никаких забот, никакой нужды, никакой войны, жестокости и насилия. То время, когда вокруг было лишь прекрасное и светлое. Когда цветущий сад заливался невинным смехом и прекрасной мелодией циня, разносимой ветром вместе с изящной, перистой листвой глицинии. Когда меч в его руках был легче пера фэнхуана, а техники давались с особой лёгкостью, непринуждённостью, свободой, и танец меча привносил в сердце гармонию и единство. Когда традиционная фехтовальная школа отца, тогда ещё открытая, процветала, и каждый день появлялись новые ученики, готовые познать стиль Янг. Эта безоблачная жизнь, хоть на самом деле и не такая беззаботная, осталась самым ценным воспоминанием жизни. Воспоминанием, что каждый раз вызывало тупую боль и лёгкую радость, наполняло душу сжигающим изнутри сожалением и приятным чувством покоя. Он стремился вернуться туда, но врата, к которым вела долгая и тяжкая дорога, давным-давно закрыли...

Под шелест развевающихся на ветру листьев, под тёплую и нежную мелодию струн с золотой окраской звучания, под мягкий свист рассекающего воздух меча, каждый мечтал только об одном. Они хотели, чтобы эти дни продолжались вечно...

Figures of Cruelty

Чжао Дэмин пребывал в приподнятом расположении духа. Все эти три года тайпинскому восстанию сопутствовал один только успех, и достаточно лёгкая победа над восьмизнамённым войском маньчжурского правительства являлась тому подтверждением. Теперь, дорога к Нанкину была открыта. Как иначе можно было охарактеризовать столь стремительное продвижение как не волей самого господа Бога? Его благословение лишь вдохновляло, подталкивая их вперёд в нужном направлении. Да, они очистят свою землю от скверны, именуемой династией Цин. Трудом и потом отвоюют каждый кусок новой империи, и только время не склонится перед их усилиями. Ничего. Они могут и подождать. Войска проклятого цинского сановника, лобзающего ноги мандаринов, могли препятствовать вторжению в остальную часть Поднебесной, но взяв город и основав в нём Небесную Столицу нового государства, им удастся закрепиться на нём плацдармом и подготовить силы для дальнейшего вторжения. Количество приверженцев росло с каждым днём - простым людям надоело гнуть спины за жалкие крохи риса, пока чиновники Императора продолжали развлекаться за чужой счёт, живя в роскоши и без каких-либо забот. Всему этому подойдёт конец. Вскоре Хунг Хсиуцуан примет титул нового Небесного Императора и свергнет маньчжуров. Не будет больше голода, болезней, разрухи и нужды. Не будет больше разделения между бедными и богатыми, все станут равны как перед другими, так и перед Богом. Они воздвигнут сияющие золотым блеском церкви и окончательно отринут прежних идолов как того и просит христианство. Да, закат эры китайского государства давно наступил, и на место ему придёт тайпинское, гордое и независимое, обладающее всеми необходимыми силами для противостояния южанским захватчикам.
Мужчина рассмеялся, попивая драгоценное вино из склада местного мандарина. Насколько же тот был богат и безбеден, если мог позволить себе целый погреб, до краёв заполненный чудесным напитком из Европы? В течении трёх дней всё имущество чиновника растащат, отправив провиант на военные нужды, драгоценности на поддержание армии и раздачи бедствующим крестьянам, так долго работающим в поте лица на ожиревшего от собственной алчности маньчжура, а любое оружие - воинам, количество которых давно стремительно перевалило за полмиллиона. Именно поэтому Чжао хотел насладиться этой минутной роскошью до того, как она окончательно исчезнет. Будучи по природе своей торговцем, он не переставал в уме подсчитывать все те блага, которыми его одарит Небесный Император. Титул одного из Принцев был самим собой разумеющимся; вместо этого мужчина желал одну из наложниц Хунга, на которую уже давно положил глаз. О, эти непокорные чёрные глаза и надменный взгляд... Чувствуя возрастающее желание, Чанхуэ просто не мог ждать милости своего покровителя. Вспомнив, что у мандарина было несколько служанок, так и оставшихся в доме, он поднял грузное тело и направился к двери, так и предвкушая сладострастную ночь.
"Какую бы выбрать?... Вы все так прелестны и молоды, что глаза разбегаются в стороны. Каким же образом руки этого ничтожнейшего ублюдка дошли до столь прекрасных девиц? Но вам повезло. Сам генерал Чжао Дэмин спас вас от лап этого монстра, терроризирующего местных жителей, требуя повышенную подать, и забирающего большую часть налогов к себе в карман. И как смел он всё это время наслаждаться вашими прелестями? Ничего. Я всё исправлю. Мне хватит одной ночи."
Неожиданная тишина зацепила внимание генерала слишком поздно. Увлечённый своими мыслями, минутными фантазиями и желаниями плотских утех, он даже не обратил внимание на тревожное чувство, зародившееся глубоко в сознании. Чувство, будто что-то изменилось и пошло не так. Призвав к себе одну из служанок, совсем ещё молодую и только-только созревшую грушу, которую так и хотелось поскорее сорвать с ветки, впившись зубами и наслаждаясь сочными соками плода, Чжао без церемоний сорвал с неё одежду и бросил на кровать, уповаясь призывом о помощи. Как же он любил их сопротивление! Эти тщетные попытки оттолкнуть его только пробуждали в нём животный инстинкт, жажду овладеть, осквернить и разрушить. Подобно хищной змее он проводил языком по нежной коже шеи, наслаждаясь каждым мгновением, впитывая в себя каждую эмоцию страха и слёзы, заводясь всё больше и больше. Едва сдерживая охвативший его порыв завладеть ею, позволяя эмоциям достичь апогея и наибольшего чувства удовольствия, Дэмин даже не заметил, как безмолвно раскрылась дверь и в проёме появился человек, явно лишний.
Только взглянув в прежде полные безмолвной мольбы глаза, неожиданно излучавшие удивление, ощутил замешательство и обернулся в сторону незваного гостя.
— Кажется я просил оставить меня одного. Или же приказ генерала смеет быть нарушен? — какими варварами бы не называли тайпинов, в военном плане их организация была почти идеальной - железная дисциплина, карающееся жестокой расправой неповиновение и общая вера в достижении блага для Поднебесной создали армию самых настоящих одержимых фанатиков, чуть ли не марионеток, безмолвно исполняющих любое решение сверху. Именно поэтому Чжао был настолько разозлён; не столько прерванным в самом начале актом, который так и так будет продолжен, но уже с добавленным желанием выплеснуть всю злость, сколько дерзостью новобранца. Неужели никто из старших офицеров не мог задержать его, научив уму разуму хорошей взбучкой и бамбуковыми палками? — Исчезни. Закрой за собой дверь. И вели приготовить купальню - может быть тогда я прощу тебе подобного рода нахальство.
Большего внимания тот и не заслуживал. Весьма уверенный как в собственном звании, так и в выполнении данного им приказа, Дэмин вернулся к прерванному занятия. Вмешательство незнакомца остановила его как раз в процессе самом интимном, когда похотливый взгляд генерала с трепетом и ожиданием наблюдал за реакцией служанки, опуская свои руки всё ниже, к заветному месту. Только её никак не следовало, и он, в удивлении и непонимании, приподнял брови. Почему она не смотрит на него и замерла, будто бы увидев призрака? Проследив за её глазами, он натолкнулся на всё ту же тень, не сдвинувшуюся с места.
— Уходи, — холодный, безжизненный тон, не терпящий обсуждений. Если в голосе Чжао присутствовала власть и сила, сопротивляться которым могли только храбрецы или настоящие глупцы, то в этом не было ничего. Абсолютно ничего. Так звучит морозный ветер в середине зимы, вызывая дрожь до самых костей. Неожиданно потерявший контроль над собственным телом, Дэмин молча наблюдал за тем, как девушка, быстрым движением поправив разорванное одеяние, так и норовившее упасть прямо на пол, полностью её оголяя, в ещё большем страхе выбежала вперёд, замерев прямо перед незнакомцем. Тот не удосужил её даже взглядом, отойдя в сторону ровно на один шаг. В замешательстве, она долгое время стояла перед ним, всё пытаясь понять, кого боится больше, но в итоге исчезла в двери, стремительно умчавшись прочь. Дверь за ней также безмолвно закрылась.
Чжао невольно сглотнул. "Чего это я боюсь?" - спрашивал он в негодовании, ощущая себя загнанным прямо в пасть к хищнику телёнком. Никогда не знавший страха и прославившийся среди тайпинов в качестве "безжалостного тирана", не гнушающегося даже самыми подлыми мерами, мужчина не желал принимать очевидную действительность и признавать, что впервые в жизни поменялся с жертвой ролями.
— Я кажется приказал тебе уходить! Или же ты успел оглохнуть? Не испытывай моё терпение - если я отпустил тебя один раз, это ещё не значит, что моя милость распространится на второй.
— Чжао Дэмин, верно? — казалось бы, тот его совершенно не слышал. Его пустой взгляд был сосредоточен прямо на нём, и генерал невольно сжимался под ним. Никогда прежде ему не доводилось видеть настолько пустой и одновременно одержимый взгляд, никак не принадлежащий человеку, с внешнего вида напоминающему бездомного бродягу.
— Именно так. И всё же, зная это, ты смеешь перечить мне и отвлекать меня от дел? Да как смеешь ты, жалкий оборванец, прерывать генерала тайпинской армии?! — руки сами потянулись к оружию. Может быть Чжао и был по происхождению своему торговцем, но в отличие от большинства других владел мечом цзянь подобно истинному мастеру. Именно поэтому на него не находилось расправы - все, кто смел идти против него и воли Небесного Императора, были сметены, разорваны и даже убиты. И чужак своим поведением подписал себе смертный приговор, посмев нагрянуть к нему прямо в спальню.
— ...ты предпоследний, — холодный тон и медленно, с похожим на тихий, скребущийся о самую сущность звуком, во дао вынималось из ножен. Чжао видел на лезвии собственное отражение, и увиденное им бледное лицо с полными страха глазами заставило руку так и застыть на рукоятке меча. Его убьют. Безжалостно зарежут, не моргнув и глазом. Сознание неистово кричало об опасности, но полный гордыни Чжао не желал сдаваться. Он никогда не сдастся. И кем бы ни был этот странный тип, тому уж точно не справиться с более чем сотней воинов, расположившихся вокруг поместья.
— Бред сумасшедшего! Я даю тебе ровно три секунды на то, чтобы покинуть это место, иначе моя охрана схватит тебя и бросит в подвал на съедение крысам.
— Охрана? Ты про ту сотню трупов? Прости, но мне пришлось запачкать шелковый ковёр - засохшая кровь бы только притупила моё оружие, — безразличные слова убийцы. Невозможно было поверить в то, как один человек смог справиться с целым батальоном солдат. Это звучало подобно дивной сказке, только что-то внутри Чжао подсказывало ему, что тот не врёт. "Кто он? И почему мне кажется, что я прежде его видел?" Это равнодушие в его голосе нельзя было отыграть. И глаза, прежде пустые, теперь содержали в себе злой умысел. Черты лица незнакомца преобразились, приняв подобную хищному оскалу ухмылку. В голосе больше не было холода - теперь он звучал подобно ветру из ледяных глубин ада. — Каково чувствовать себя загнанным в угол, Дэмин? Хочешь знать, как я расправился с твоими братьями?
От этой фразы Чжао разинул рот, не в силах справиться с удивлением. Ему неожиданно захотелось спрятаться в самом тёмном угле, как можно дальше отсюда, и он медленно пополз назад, к окну, намереваясь бежать через него в надежде встретить хоть какие-то остатки батальона. Исчезновение такого количества солдат не могло пройти бесследно - совсем скоро обязано прийти подкрепление, и уж тогда этот одержимый заберёт все свои слова обратно. А Чжао, устранивший опасного убийцу, получит от Небесного Императора не одну, и даже не две наложницы. Но, отступая, он просто не смог не задеть стола. Неожиданный звук колокольчиков заполнил мрачную тишину, заставив сердце генерала подскочить в груди.
Хэй перевёл взгляд на стол. Чжао Дэмин был полностью в его руках. Вырезав всех врагов в округе под покровом ночи, он лично преградил тому все пути к отступлению. Его смерть будет мучительной, но быстрой - Жестокости было достаточно, а заполнять её ещё больше офицер не намеревался. Старательно не выходя за определённую, установленную самим собой грань в страхе потерять над собою контроль, он желал быстрее расправиться с Чжао и продолжить путь. Служанка его видела, но убивать её не было необходимости - она сама забудет обо всём, посчитав страшным сном. Только предмет на столе, так привлекший его внимание, заставил Чувство вспыхнуть с новой силой.
— Подожди... я помню тебя! — на грани истерии генерал всё же вспомнил лицо чужака, приходя только в больший ужас. Он не уйдёт. Будь перед ним кто угодно, кроме него, и Чжао лично бы смог расправиться с наглецом. Но не с этим.
— Неужели? — Хэй поднимает со стола знакомый браслет. До боли знакомый. Настолько, что разрывается сердце. И саркастическая ухмылка на его лице стала только шире, теряя последние остатки человечности. — Надо же, а мне казалось, что ты уже позабыл обо мне. И о тех долгих днях в камере пыток, когда вы дружно составляли мне компанию. Мы даже под конец начали ладить, настолько хорошо нам было вместе.
— Но это ведь невозможно! Ты должен быть мёртв!
— Успокойся, Чжао - Хэй действительно умер. Пред тобой не он, а одержимый демонами призрак. Янгу было слишком одиноко гореть в аду без вашей компании, поэтому он попросил меня слегка поторопить события.
— Что же... что же ты собираешься делать?!
— Ничего особенного. Всего лишь заставлю тебя испытать ту же радость. Ведь это было весело, верно? Подвесить меня на несколько дней вниз головой, прорезав за ушами отверстия для крови, и бамбуковыми палками велеть мне заткнуться, когда я стонал от боли. Изуродовать тело сотнями крохотных порезов в попытке нарисовать карту будущего тайпинского государства. А твоя гениальная идея вылить мне на спину расплавленный свинец вместе с кипящим маслом! Ведь именно за это ты получил свой титул "безжалостного" принца!... — Хэй уже не сдерживал гнева. Каждое новое слово источало ненависть, презрение и намерение расправы. Он помнил все мучения, словно бы каждая частица боли навсегда запечаталась в его душе глубокой, никогда не заживущей раной. Сколько пыток перенёс он, обречённый на страдания из-за одной офицерской нашивки? Кого самопровозглашённые посланики христианского Бога решили сделать идеальным примером участи тех, кто принадлежал к маньчжурской империи и шёл против воли нового порядка. Кого судьба вознаградила лишь ещё большими страданиями, просыпающимся Чувством, от которого он бился в агонии, непередаваемом мучении, воспринимаемом предателями как признак окончательного безумия сломленного под пытками человека, факт которого доставлял им только удовольствие. И когда Хэй был уже на грани смерти, они попросту сбросили его мёртвое тело в реку.
Гнев даже близко не описывал овладевшие им теперь эмоции. Они все поплатятся. Он поставит этих червей на колени, заставит молить о пощаде и безжалостно разорвёт их. И даже этого не будет достаточно. Каким бы мучениям он их не подвергал, этого никогда не будет достаточно. Ничто не способно утолить жажду мести. И с каждым его медленным шагом генерал всё сильнее вжимался в стену. Перед ним был не человек. Хэй был призраком давно забытого прошлого, мстительным фантомом, продавшим душу дьяволу ради возможности вновь вступить на землю и свершить правосудие. 
— ...почему же ты больше не улыбаешься, Чжао? Куда делась твоя радость? Только не говори мне, что тебе больше не смешно - мы только начали. Не разочаровывай меня так рано.
— Сгинь, дьявольское отродье! Тебе не место в мире людей!
— Твоя игра подобна фарсу, настолько ты жалок. Я слышал, те кто любят причинять страдания другим, сами кричат громче всех. Не хочешь ли помочь мне проверить это?
— Что тебе нужно от меня?!
— Даже не знаю. Начнём, пожалуй, с того, каким образом это вещица попала к такому как ты, — с этими словами он приподнял в левой руке браслет, подаренный Сан. Аккуратно. Трепетно. Как самую драгоценную, хрупкую вещь, без которой не может быть жизни. И во взгляде, прежде заполненном ненавистью, мелькнула чистая, ещё не опороченная Чувством, нежность.
Чжао, неожиданно для самого себя, остановился, распрямляя плечи. Лицо, потеряв выражение страха, в одним миг исказилось в злобной ухмылке. Перемена в глазах врага не ускользнула от него. Генерал теперь знал, на что надавить. Ощутив прилив сил и желание биться, он гордо вскинул голову вверх, бесстрашно встречая жестокий взгляд Хэя. Хищник и жертва поменялись местами.
— Браслет? Я подобрал его. Когда мы наконец вошли в Цзиньтянь, нас встретили подобающе защитникам справедливости. Жители выбегали нам навстречу, разбрасывали цветы, и мы, оценив их небывалую щедрость, расположились там же. И кто же мог знать, что на окраине города стояло домишко некоего маньчжурского офицера, прибывшего несколько лет назад из столицы? — он не сдерживал смеха. Этот демон, несколько секунд назад излучавший жажду мести, теперь представлял из себя зрелище настолько трогательное, что Чжао даже перестал понимать, по какой причине вообще мог испытывать ранее страх. Подталкиваемый пробуждающимися ото сна садистскими наклонностями, заведённый реакцией Хэя, генерал продолжал, с каждым новым словом поднимаясь всё выше, на ноги, словно бы возвращая себе утерянные прежде силы. Это был шанс. Шанс воспользоваться положением и нанести смертельный удар, навсегда избавившись от внезапно ожившего мертвеца. — И что же мы нашли внутри? Очаровательную одинокую принцессу, верно сторожившую домашний очаг в ожидании без вести пропавшего мужа. Это было бы смешно, не будь так трагично - она впустила нас внутрь как только мы упомянули твоё имя, встречая как долгожданных гостей и друзей. И мы всецело воспользовались её гостеприимством. В самых мельчайших подробностях описали твои мучения, наслаждаясь выражением её лица и нахлынувшими слезами. И знаешь что мы сделали, когда закончили? О, подобное забыть попросту невозможно! Никогда прежде мне в руки не попадалась дочь знатного рода, и я упивался чувством её исключительности, всё время вспоминая тебя, не в силах сдержать смеха. Она не была такой упрямой, как ты - мы сломали её намного раньше, сделали из неё настоящую портовую шлюху, и даже тогда продолжали—
Фраза неожиданно оборвалась. Чжао пытался говорить, но из горла доносились только хлюпающие звуки. Когда он потянулся руками к шее, было слишком поздно - из выступа текла кровь, а хрящи всё пытались сомкнуться. В жалкой попытке остановить кровотечение, генерал снова упал на пол, обеими руками придерживая рану.
— ...ты думал меня удивить, Чжао Дэмин? Я был там и видел, что вы сделали с моим домом. Впрочем, я должен поблагодарить тебя - ты окончательно подтвердил мои сомнения и заслужил достойную награду... Почему ты корчишься от боли? Это не смертельно, я не задел ни одной артерии. Ведь ты мне нужен живым. Я же говорил тебе - у нас вся ночь впереди, а торопиться некуда. Но не волнуйся. Ты получишь незабываемое впечатление. Настолько, что даже в следующей жизни будешь бояться темноты и мучиться в ночных кошмарах. 
Только главный вопрос оставался открытым. Какой же метод выбрать? Хэй уже опробовал новые способности на первом, раздробил все кости в порошок, не повредив ни одного органа, и оставил умирать второго, а для третьего так и не смог придумать достойного вида мучений. Быстрая смерть будет лишь избавлением. Долгая, мучительная боль на протяжении нескольких дней, нет, даже недель, казалась минимальной платой. А что если... скафизм? Зрелище будет мерзким, придётся искать где-то рядом болото, мёд, молоко и таскать эту тушу с собой. Стоит ли это того? Скольких бы людей он ни убил, это всё равно её не вернёт. Но разве есть путь назад человеку, уже проклятому небесами?

Figures of Hope

Пробуждение сопровождалось невыносимой головной болью. Где-то рядом постоянно мелькал звук колокольчиков, и если бы не он, Фрэнк, наверное, так никогда и не пришёл бы в себя. Он помнил какое-то городишко, по которому бежали странные слухи, и данную Орденом миссию по сбору необходимой экзорцистам информации. Работа Искателя и так была не из лёгких, а тут ещё неприветливые жители так и норовили вонзить нож в спину, подозревая каждого приезжего в злом умысле. "Что же было той ночью?" - попытался вспомнить, но шум в мозгу только усилился. Была таверна, пара кружек пива, обычный разговор с постояльцами о местных баснях и последних событиях, да так и разошлись, ничего толком и не узнав. А дальше - пустота, словно ничего и не было. Так какого чёрта он привязан к стулу и не может пошевелить даже пальцем?!
— Среди мастеров ходят легенды о том, что каждый меч живёт своей жизнью, — неожиданный голос донёсся из мрака. Это место напоминало огромный подвал - стул, стол, зажжённая свеча, да несколько метров освещаемой темноты было всем, что Фрэнк смог разглядеть. Какого, спрашивается, чёрта? Если это была шутка, то явно плохая, и терпение бывшего плотника стремительно подходило к концу. Всё пытаясь найти обладателя голоса, он не опускал попыток выбраться, так и норовя порвать сковывающие тело верёвки. — Что, чем больше пролитой крови, особенно невинной, тем ближе он к поглощению души собственного хозяина. Демонический клинок, который в конце концов берёт контроль над разумом носителя. Смешно, не правда ли? Или же ты разделяешь их мнение?
Что? Это ещё что за ересь? Такого бреда он не слышал начиная с... да начиная как раз с последнего задания! С появлением Чистой Силы происходили вещи логике совершенно не поддающиеся, и Фрэнк уже давно выслушал свою долю отборного бреда на несколько лет вперёд, серьёзно начав подумывать о карьере писателя. Если собрать всё воедино, то можно было бы написать вполне себе хорошую комедию, продать сценарий одному из многочисленных театров и нажить себе состояние на постановках. Кто знает, быть может всё это время у него был талант, и его непризнанный гений засияет не хуже Шекспировского. Остаётся только придумать себе псевдоним получше, а то что-то наподобие "Трясущего Копьём" тут же поднимут на смех.
Но причём здесь вообще меч? Глаза постепенно привыкли к темноте и он смог разглядеть своего похитителя. На противоположной части погреба сидел какой-то захудалый оборванец, куском ткани проходящийся по лезвию клинка. Катана? Фрэнку доводилось видеть это оружие у одного из экзорцистов, но это, хоть внешне и напоминала её, всё же выглядело как-то иначе. И что же тот собирался с ней делать? Если это была попытка запугать его, то тот просчитался не раз, а целых три - Фрэнк был не из робкого десятка, и молить о жизни никого не собирался. К чёрту. Ему было только двадцать четыре, но он уже был готов уйти в досрочную пенсию по первому же билету, и один Бог знает как человеку с подобным отношением к жизни до сих пор удавалось не попадать в неприятности.
— Я вижу, ты не глухой. Кто-то однажды сказал мне, что глядя в бездну, люди становятся намного болтливее. Тебя подтолкнуть или сам найдёшь дорогу?
— Да пошёл ты.
— Превосходный ответ, — абсолютное равнодушие. С этим парнем явно было что-то не так, и Фрэнк всё более в этом убеждался. У обычного человека не может быть такого голоса - даже самые холодные и отстранённые умудрялись обрамлять тон в эмоции, а этот, погляди, и совсем как неживой. От слова абсолютно. Сидит себе да потирает в тысячный раз меч, так и норовя оставить дырку. Даже куклы со стеклянными глазами выглядят куда более живыми. Ещё и эти тупые колокольчики, постоянно звенящие с каждым движением. И повезло же ему натолкнуться на такого психа...
— Я не чувствую твоего страха... неужели не боишься?
— Да чёрта с два. Чтоб запугать меня одного бездомного попрошайки будет маловато. Или ты думал, что я намочу штаны и проглочу язык как только увижу оружие? Избавь меня от лишних сентиментальностей и говори, какого чёрта тебе нужно.
— Надо же... кажется, мы с тобой говорим на одном языке, — даже улыбка на его лице была противоестественной, словно бы оживший труп, протягивающий к тебе свои прогнившие изнутри руки, вдруг улыбнулся и полез обниматься, искренне радуясь второй жизни и провозглашая любовь во всём мире. Тьфу, даже тошно становится от такой ассоциации. Не боялся бы запачкать форму, так точно плюнул бы на пол. — Демоны из стали. Кто они? И почему меня преследуют?
— Ты про Акума? Игрушки Тысячелетнего Графа. Не знаю всей истории, но что-то там крутилось вокруг потери драгоценного человека, контракта с дьяволом, призыва души умершего посредством мольбы к небесам и - неожиданный поворот событий! - тебя сжирают, принимают твой облик и ходят сеять хаос и разрушение. Был там, видел это, и даже успел поучаствовать. Только с какого перепугу им гоняться за тобой? Ты что, носитель Чистой Силы? Так, спрашивается, какого чёрта молчишь об этом и связываешь меня, когда мы на одной стороне.
— О чём ты? — даже не поднял головы, проклятый ублюдок. И почему небеса постоянно выбирают в качестве героев всяких идиотов? Один Канда с генералом Кроссом чего стоят, а тут, глядите, ещё один такой же чудик появился. Размножаются почкованием. Получили Чистую Силу, так сразу и возгордились - спасение человечества, война с Ноями, вся надежда только на вас и бла-бла-бла. Тьфу ты, чёрт, так и хочется плюнуть им в лицо! Не будь среди них таких как Аллен, так давно бы и послал их всех к чертям со всеми сопутствующими проклятиями.
— Ты что, с Луны свалился, что ли? Чёрный Орден - Тысячелетний Граф. Акума - экзорцисты. Нои - Чистая Сила. Или мне разложить всё буквам, чтобы до тебя, наконец, дошло?
— ...значит, Тысячелетний Граф. А ты, я так полагаю, с Орденом?
— Бинго! Прямо в яблочко! Поэтому, давай, поскорее меня развязывай и я отведу тебя к Смотрителю. Он быстро промоет тебе мозги дрелью и сделает из тебя достойного экзорциста. Как по мне, так материал дешёвый, да и выглядишь ты как-то не воинственно, но если будешь стараться - может чего и выйдет. Так что у тебя за Чистая Сила? Технический тип?
— И за что же вы сражаетесь?
— Как за что? За мир, конечно! Если этого клоуна не остановить, он же всех людей порешит, да вместе с этим и всю Вселенную угрохает. Я не вдавался в детали, но вроде бы как этот Граф один из тех неудачников, что никак не могут смириться с произошедшим - видите ли, господь Бог устроил всемирный потоп, да и в суматохе событий их забыл по поводу этому спросить. Вот они то все, родственнички то Ноя, да и обозлились на него, подняв кулаки к небу и пригрозив скорейшей расправой. Придурки. Нет чтоб помогать простым людям. Ан нет, давайте ка найдём все фрагменты Чистой Силы и уничтожим их, обрушив на собственные головы Апокалипсис. Конечно. Гениальная идея. Настолько, что я бы плюнул им прямо в рожу, не будь они в несколько раз сильней и с собственными бредо-способностями. Неужели среди всех чувств Ноя не нашлось места Любви? Уверен, её хватило бы на всех, и тогда никто не знал бы ни горя, ни забот. А так - сплошная заноза в заднице, куда ни гляди. Тьфу ты, чёрт, аж плевать хочется.
— Хм, — протянул тот многозначительно, то ли слушая, то ли пропуская всё мимо ушей. Фрэнку даже обидно стало. Он тут, понимаете ли, забивается ради этого недотёпы, объясняет ему всё на пальцах - которые, кстати, неплохо так уже затекли - как младенцу, а этот, дуб дубом, даже не кивает, всё продолжая тереть свою железяку. Ему что, больше всех надо? Неужели все экзорцисты были такими же тугодумами? — И что? В чём же здесь проблема? Пойдите и убейте их. Или этот твой Орден настолько слаб, что не может дать достойного отпора?
— Так мы и дали. Да такой, что те до сих пор не могут оклематься. Пришли, значит, прямо к нам в дом, и начали всех резать, да не тут то было - как раз гостили все генералы, так они им и надавали, в качестве приятного бонуса забрав себе Ковчег. Да-да, тот самый, Ноевский. Конечно, гады такие, Орден то наш поломали, но нам то что? Достали новое здание и продолжили себе как ни в чём не бывало. И теперь, с Ковчегом, только сильнее стали. Телепортация почти в любую точку планеты - это тебе не уличная магия. С таким темпом не пройдёт и пары месяцев как все фрагменты Чистой Силы будут у нас.
— Ты про эти? — всё также безразлично странный тип достал из под плаща пять переливающихся зелёным тоном сфер, свет которых тут же осветил весь оставшийся мрак. Фрэнк даже присвистнул от удивления, не скрывая радости. Похоже, он ошибался, и этот парень, на самом деле, что надо. Проклятье, целых пять штук! Да за всё время работы Искателем ему не доводилось находить даже трёх, а этот просто взял и достал их так, словно вышел на прогулку и подобрал по дороге.
— Чёрт меня побери, откуда? Парень, да ты настоящий герой. Беру свои слова обратно - тебе точно найдут там место. Кто знает, может даже сможешь стать генералом, если уровень синхронизации, конечно, позволит. Да ты не унывай. Пять штук - это тебе не парочку Акум убить, а целых пять успешных миссий. Скажу честно, я тебе даже завидую - выпади мне такая удача, я бы уже почевал на лаврах где-нибудь в Париже, в окружении прекрасных француженок и знатных господинов. И надо же мне было родиться сыном дровосека... 
— И сколько же их? И что же вы собираетесь делать, когда соберёте все?
— Ни много ни мало, сто восемь штук. И, в каждой, заключена сила, способная превратить обычного человека в настоящего воина света. Если ты, конечно, понимаешь о чём я. А что мы будем с ними делать? Возьмём да соберём обратно в Куб. Чёрт его знает, что тогда произойдёт, но это будет просто аз. В смысле, чего ещё можно ожидать? Лично я представляю себе огромный поток божественного света с неба и крылатых ангелов, спускающихся к нам прямо с небес. Как же я хотел бы жениться на ангеле, а то вокруг - одни мигеры, чёрт бы их всех побрал... Но ты только, смотри, не подумай - это может быть чем угодно. Даше Чашей Грааля, исполняющей все желания. Или мечом Рагнарёка. Или вообще ключом в Вальгаллу.
— Интересно, — впервые за время этого одностороннего разговора Фрэнк заметил на лице собеседника хоть какие-то эмоции. Отлично. Значит, он не зомби, что уже радует, а то ему в голову уже начинали прокрадываться определённые сомнения. Конечно, у каждого экзорциста был собственный бзик и сдвиг по фазе, но вот чтоб прямо такой - ни разу не встречалось. Прямо первое место выдавай. С ним серьёзно всё в порядке? Впрочем, если ему удалось достать пять фрагментов, никаких определённостей на этот счёт быть не могло. — Так значит, вы пытаетесь собрать их вместе. А Граф, я так понимаю, вам в этом препятствует, верно?
— Ещё как. Только и делает, что подставляет нам палки в колёса. Ведь, вроде, это он Куб и разрушил. Да только видимо не думал, какой эффект этим вызовет. Вот теперь и пытается исправить ошибку, уничтожая каждый фрагмент. Так что это самая настоящая гонка - кто первый найдёт, тот и получит. Так что ты, это, покрепче держись за них, а не то, гляди, за тобой придут Нои. Они все - дружная семья, так что даже если отобьёшься от одного, ему на место сразу прибегут другие. Как тараканы, чёрт бы их всех побрал. Ты сразу узнаешь их по одному внешнему виду - чёрные стигматы на голове, да загар такой, будто бы они успели побывать на солнце и иссохнуть до самых костей. В смысле, не ходячие кости, а просто цвет кожи странный, вот и всё. Ты же меня понял, да? Так вот, держись от них подальше - каждый чудик со своим сюрпризом, кажется, связанным то ли с Чувством, то ли с Памятью. И, да, я этого не говорил, но это очевидно - проклятые Акума только им и подчиняются. Вон, всю Японию успели к своим рукам прибрать... а я так мечтал съездить туда и повидать гейш. Поговаривали, что лучше их никто не сможет ублажить мужчину. Но ты только это, смотри, не подумай - я обычный Искатель, только хожу да собираю информацию.
— Вот как, — промолвил тот беспечно, уже давно запрятав Чистую Силу обратно под плащ. И когда же он успел опустить меч в ножны и уставиться на браслет? Нашёл себе замену. Фрэнку уже давно надоело сидеть в этом кресле, а его, похоже, даже не собирались развязывать. И где справедливость? У него даже горло иссохло от бесконечной болтовни, но кто виноват в том, что язык с рождения подвешен? Да и этот парень выглядел настолько одиноко, что так и хотелось рассмешить его какой-нибудь весёлой историей. Прямо одичавший. Впрочем, ничего - попадёт в Орден и тут же исправится, благо кухня позволяет. Только вот с манерой говорить придётся что-то сделать. Да и с лицом тоже. Фрэнк, конечно, тоже не был красавцем, но по сравнению с этим даже он мог бы претендовать на звание самого привлекательного самца года. И даже не разглядишь в нём с первого взгляда азиата. — И где ты говоришь находится ваш Орден?
— Эй, ты что, думаешь, я тебе так просто и скажу, да? Выложу сверхсекретную информацию первому встречному, да предам всех своих друзей и товарищей? Ладно, эти идиоты и так меня бросили, но, чёрт меня подери, я клялся в верности Ватикану! Это тебе не данное сельской девчушке обещание уехать в столицу и заработать денег на свадьбу и дом. Это выше! Это долг, обязанность, призвание, и только под пытками я расскажу тебе, где он!... Да что ты сразу уставился на меня, будто бы намереваясь тут же окунуть в кипящее масло?! Чёрт. Ну как же можно быть настолько тупым. Беру свои слова обратно. Снова. Место генерала тебе даже не светит. Скажешь спасибо, если они вообще впустят тебя внутрь. Ну, не смотри на меня так, будто бы готов расплакаться! Войди в моё положение - ты можешь быть шпионом, посланным графом, Акумой или, чёрт меня побери, даже Ноем! И попробуй докажи мне обратное. Да и, признаться честно, я сам то толком не знаю, где он находится - переехали на какой-то остров с небольшой деревушкой к северо-востоку, да там и остались. Чёрт поймёт, в какой части планеты, да и зачем оно нам надо, когда можно свободно путешествовать из одной точки в другую? Вроде бы как, где-то в Европе. Может, Норвегия? Или Ирландия? Впрочем, у нас довольно тепло, так что даже не могу предположить. Может, Балтийское Море? Или вообще рядом с Индией.
— И как же ты намеревался отвести меня тогда к Смотрителю?
— Как-как, просто. Пешком. Ногами. У меня в сумке - кстати, где это она? - лежит голем. Этакий искусственный летающий зверь, работающий в качестве передатчика. Так мне через него и посылают координаты для телепортации посредством Ковчега. И ещё цифры дают, для подстраховки. По мне так это всё бессмысленная трата времени и средств, но кто же может жаловаться? Нет, ты это, смотри, не думай - я обычный человек и меня вполне устраивает моя работа. Конечно, платить могли бы и побольше, задания выдавать безопасней, конвой снаряжать для защиты, да и небольшой бордель прямо в здании Ордена не помешал бы. Только вот кому какое дело до простых Искателей? Так и живём себе в потёмках, воруя друг у друга редкие журналы и одиночные фотографии. Нет, ты смотри, не думай, а то я знаю вас - сразу кинете упрёки и обвините меня в том, чего на самом то деле никогда и не было. Ну да, стащил одно изображение с Женевьевой, да и только. И то потом самому страшно было - так и мерещилась её тень в каждом углу. Чёрт бы её побрал, даже в церковь впервые сходил и исповедался, отмаливать не существующие грехи... Вроде помогло. Да фотография так и осталась, не выкидывать же? Хочешь посмотреть? Она в сумке, в правом кармане. Как увидишь - челюсть отвиснет. И ничего, что самая настоящая ведьма в ангельском обличье.
— Ты мне нравишься, — Фрэнк с каким-то подозрением взглянул тому в глаза, подумав о чём-то совершенно не пристойном. Что же это, получается, именно в этом и заключался его сдвиг? "А этот парень в несколько раз опасней, чем кажется на первый взгляд." Он даже ощутил первые признаки страха, наблюдая за тем, как тот медленно поднимается, держа в правой руке ножны, а в левой - проклятый браслет, звон колокольчиков которого уже давно действовал ему на нервы. Как-то уж слишком легко и непринуждённо тот к нему шёл, и вся былая бравада ушла куда-то в пятки с осознанием того, что он привязан. Чёрт, говорили же ему родители - не суй свой нос в чужое дело и живи себе мирно, зарабатывая на хлеб вырубленными деревьями. Они не кусаются, сдачи не дают, а приложив достаточно усилий можно так и вообще стать грозой леса, прямо легендарным дровосеком, срубающим вековые стволы одним взмахом. Кажется, был даже в индийском эпосе какой-то такой герой, Рама-с-Топором что ли - так стал бы он таким же, отрастил бы себе хвост, побрился налысо, да ходил бы себе по свету, радуя бедных крестьян свежими дровами. — В отличие от своих предшественником, тебя даже не надо было пытать. Я ценю искренность в людях.
— Подожди-ка, это ещё что значит? — тот пропустил вопрос мимо ушей и прошёл мимо, опустив левую руку ему на плечо в дружественном жесте. Фрэнк невольно сглотнул, ощущая во рту всю ту же сухость. "Это я, что, рассказал всё не тому парню?" Оплошность стала неприятной досадой. Интересно, об этом кто-нибудь узнает? Может у него ещё получится вернуться и, как ни в чём не бывало, потребовать зарплату на месяц вперёд, тут же пропивая деньги в местном кабаке?
— Есть вещи, которые лучше не знать. И события, которые лучше не вспоминать. Понимаешь о чём я?
— Да чтоб тебя! Какого чёрта?! Ведь это ты же меня и треснул в подворотне! Ты тот подозрительный тип, что ошивался рядом во время нашего разговора в таверне! Ты думаешь, я дам тебе так просто уйти?!
— Видимо, ты не совсем понимаешь собственного положения. Позволь мне помочь тебе, — со свистом, подобным мгновенному, едва уловимому даже слухом, хлопку и звуком опущенного в ножны меча, верёвки сами собою упали на пол. "Чёрт бы меня побрал..." - только и успел он подумать, замерев на месте. Это, как же, одним взмахом? А если бы промахнулся? Никакой клей бы тогда не помог приделать голову обратно. Что он вообще за монстр такой? Нет, нет, пора уделывать отсюда ноги. Но тело не слушалось, словно бы оцепенев. От страха. Настоящего страха за жизнь. Ведь не моргнёт и убьёт. С самого начала стоило заметить необычайно пустой взгляд и не менее жестокую ауру.
— Да кто ты, чёрт побери, такой?!
— Трудно ответить. Но я ощущаю твой страх и питаюсь им. Чувствуешь, верно?... Уходи. Ты не враг мне. Сегодня я дарю тебе жизнь. Считай, что мы в расчёте.
— Ты... серьёзно? И даже не вонзишь мне в спину меч как только я отвернусь? Ну, знаешь, прямо как в книгах. Ведь ты же злодей, верно? Так с чего бы мне тебе верить? Я даже имени твоего не знаю, чего уж там о личности. Как ни смотри, а выглядишь ты как тип, перерезавший всю свою семью и ничем не задетый, так и продолжающий ночью спать сном младенца.
Фрэнк не видел его, зашедшего ему за спину, но тут же пожалел о сказанном. Какой идиот станет провоцировать убийцу? Нет, определённо, место ему в цирке. Или, нет, анатомической моделью в каком-нибудь музее. Будут показывать на его примере как следует правильно разрубать людей пополам. Под идеальным углом. Так, чтобы кровь не поднималась фонтаном в воздух и не пачкала одежды.
— ...Янг Хэй. Иди. Твоя сумка останется при мне.
— Какого... впрочем, нет, ладно, молчу, твоя взяла! Я просто молча поднимусь - чёрт, как болят все кости! Ты не мог, что ли, понежнее? Моя кожа чувствительнее чем у обычных людей! - и также безмолвно уйду, сразу всё позабыв. Кто ты? И что это за место?... Видишь? Уже всё забыл. Да, природа изначально не наградила меня хорошей памятью. Видимо именно поэтому меня так и не приняли в сельскую школу. Проклятые бюрократы! Чёрт бы их всех побрал, смотреть на сына дровосека свысока! — он почти дошёл до деревянной лестницы, ведущей наверх, когда, неожиданно для самого себя, остановился, повернувшись обратно. Хэй так и стоял к нему спиной, видимо перебирая в руках браслет, ибо проклятого звука больше не было. Странный он какой-то. Даже для убийцы. Просто так берёт и отпускает свидетеля, выдав, ко всему прочему, и собственное имя. Фрэнк не мог просто так уйти, не сказав последнего слова. Пропадёт, ведь, пропадёт. Без дельного совета так точно пропадёт. То ли при встрече с Ноями, то ли натолкнувшись на экзорцистов. И на чьей он вообще стороне? — Ты, это, послушай меня на прощанье. Завязывай ты с этим. Не знаю, какая муха тебя укусила, но на плохого парня ты не похож. Поэтому, ну... если что... обращайся, что ли? Одному тебе будет как-то тяжеловато. Ты ведь так совсем скиснешь. И так, вон, кожа свисает с костей. Ну, убил пару-тройку людей, ну и что? Один умер, второй родится, а всё в дело годится. Просто как-то жалко на тебя смотреть. Ты словно... мёртвый, что ли? Такое чувство, что тебе место на кладбище. Впрочем, действительно, что это я - не моё это всё дело, чёрт бы меня побрал такого болтливого. Всё. Ухожу. Счастливо оставаться. И, это, как его, в Орден соваться не думай - тебя расчленят и даже фамилии не спросят. Есть там один тип, который сначала всё рубит, а потом только начинает думать. А меня, если что, Фрэнком зовут, но ты не прельщайся - дружков я не ищу.

С последним растворившимся звуком, подвал вновь погрузился в тишину. И только звон колокольчиков, доносящийся из мрака, нарушал ночной покой. Хэй не сожалел о содеянном - получив весьма ценную информацию и подтвердив большую часть собственных догадок, он чувствовал себя в долгу, не замедлив расплатиться. Тайпинское восстание давно подошло к концу, армия самопровозглашённого Небесного Императора была разрушена, а все причастные к смерти жены умерли жестокой смертью, так и не насытив потухшей жажды мести. Да, это было пустое чувство, временная заплата для покорёженной души, с треском разошедшейся по швам. Он жил им последние несколько месяцев, заполняя брешь, и теперь, когда оно закончилось, ощущал себя мёртвым. Мёртвым изнутри. Даже те британцы, избивавшие его почти десяток лет назад, не пробудили в нём никаких живых чувств. Но сегодня, словно бы в насмешливой иронии, небеса подбросили ему самый жестокий из всех возможных подарков. Надежду.
Не в силах сдержать саркастичной ухмылки, он улыбался искажённым в нечеловеческой гримасе боли лицом. Чувство так и не отступало, переполняя внутренности чужими, поглощёнными страданиями. Ему требовалось их выплеснуть, избавиться от них и перестать мучиться, но живые существа для этой цели не годились - их боль лишь восполняла потерю в больших количествах, бесконечным циклом приближая всё ближе к апогею. Именно поэтому Хэй пристрастился к убийству Акум, атакуя их также, как это делали они. Именно таким образом, преследуя целые группы, он умудрился наткнуться на Чистую Силу. И кто мог знать, что привлекающие своим сиянием и странным теплом сферы чистого света способны исполнить его самое сокровенное желание?

Он помнит его отчётливо и ярко, так, словно оно было только вчера. То время, когда не было никаких забот, никакой нужды, никакой войны, жестокости и насилия. То время, когда вокруг было лишь прекрасное и светлое. Когда цветущий сад заливался невинным смехом и прекрасной мелодией циня, разносимой ветром вместе с изящной, перистой листвой глицинии. Когда меч в его руках был легче пера фэнхуана, а техники давались с особой лёгкостью, непринуждённостью, свободой, и танец меча привносил в сердце гармонию и единство. Когда традиционная фехтовальная школа отца, тогда ещё открытая, процветала, и каждый день появлялись новые ученики, готовые познать стиль Янг. Эта безоблачная жизнь, хоть на самом деле и не такая беззаботная, осталась самым ценным воспоминанием жизни. Воспоминанием, что каждый раз вызывало тупую боль и лёгкую радость, наполняло душу сжигающим изнутри сожалением и приятным чувством покоя. Он стремился вернуться туда, но врата, к которым вела долгая и тяжкая дорога, давным-давно закрыли...
Но что, если ему удастся раскрыть их? Безумная мысль. Пустая надежда. Но разве есть путь назад человеку, уже проклятому небесами?