Правая щека уже здорово онемела. Похоже, спрессованный грязный снег под ней уже даже не таял. Но у Эрны не было сил даже на то, чтобы открыть глаза, не то что чтобы перевернуться. Она с трудом чувствовала собственное тело. Все звуки продирались словно сквозь толстую бетонную стену, гулко раздаваясь затем в черепной коробке. Левую щёку уже облепило снегом, ресницы слиплись… Иногда ей мерещился смех. – Как ты можешь так с нами поступить? – всплеснула руками мать, взгляд её метался между Фелицией и её отцом, придерживающим дочь за плечо. Лицо его было сурово, но, разумеется, он был обеспокоен не меньше супруги, пусть и не выражал этого так явно. Смех, такой же неискренне-ободряющий, как и внешняя уверенность отца, принадлежал кому-то из братьев. Или нет? Зелёный, залитый солнечным светом сад поместья сменился обеденным залом. Лакеи подносили блюда, служанки скромно выстроились возле дальней стены. Тогда был приглашён жених Алисы. Старшая сестра весело (даже чересчур весело, по мнению Фелиции) смеялась над очередной его шуткой, когда Эрна отложила столовые приборы, промокнула уголки губ, пригубила из бокала и попросила минутку внимания. – Я ухожу на фронт. Повисла тяжёлая, гнетущая тишина. Кажется, слуги совершенно окаменели, хотя, казалось, дальше с их выучкой уже некуда. – Зачем?! – вздохнула Греттель. Родители молчали. И правда, зачем? Оставшиеся мысли совершенно спутались, устроив в голове настоящую вакханалию – носились вслепую, натыкались друг на друга и разбивались на всё более мелкие осколки воспоминаний. На лицо Эрны упала чья-то тень, но она не могла приоткрыть даже левый глаз, чтобы взглянуть, кто это. Она приготовилась к удару сапога или даже выстрелу, но ни того, ни другого не последовало. Вместо этого её, потянув за левое плечо, перевернули на спину. Позвоночник, если верить ощущениям, перекрутило, как бельевую верёвку, остальные части скелета будто болтались, как ножки-ручки у тряпичной куклы. Отлепившуюся от снега щёку обожгло, будто кислотой. А затем немку, похоже, подняли на руки. У Карла тоже были крепкие, но такие бережные руки. Белая спинка Фелиции, оголённая весьма экстравагантным вырезом вечернего платья, сама собой выгибалась под ними – хорошо, что в вальсе так и нужно, и никто ничего не заметил. Хорошие партнёры не смотрят друг на друга в этом танце, и у них отлично получалось, к счастью младшей Нахтигаль – если бы она сейчас встретилась глазами с Миттермайером, танцевать пришлось бы, стоя носочками на его туфлях, ибо её ноги просто запутались бы. Но ещё больше Нахтигаль нравились его руки, когда она чувствовала, каких усилий Густаву стоило не распускать их до полного неприличия, стоило ей утащить парня в какое-то тёмное уединённое место. Ничто так не кружит голову, как осознание того, насколько мужчине сложно сохранять самообладание, пусть немке и было немного жаль Миттермайера. Но всё-таки война однажды закончится… Может, это был их последний танец? В глаза ударил свет. – Безусловный рефлекс выражен, – прохрипел над самым ухом грубый, но знакомый голос. Эрна вдруг ощутила, что дышит глубоко и медленно. Воздух был уже не обжигающе-холодным, а под спиной было что-то мягче льда. – Тот солдат… По выражениям лиц она поняла, что вопрос снят. – Отдыхай. Через два часа мы отправляемся домой. Фелиция медленно закрыла глаза и тяжело вздохнула. «Зачем?» – всё звучал в голове голос Гретты и мерещилось тепло Карла. Ответа не требовалось. Он словно был вшит в её гены. Она не смогла бы видеть эти чудесные сны о прежней жизни, сердце её было бы не на месте, если бы руки не делали всего, что необходимо, чтобы спасти ещё одну жизнь. Чтобы ещё одна мать не лила горькие слёзы. Чтобы ещё хоть на секунду приблизить конец войны.

Отредактировано Erna Felicia Nachtigall (2019-04-11 15:47:21)

За несколько дней до событий
04.01.18 Модернизация, инновация, дежавю

Нахтигаль скинула туфли-лодочки и с удовольствием потянула носочки худых ступней от себя, откидываясь на спинку кресла. В цехе глубокой ночью не осталось никого, кроме неё, и можно было позволить себе такие вольности. Период испытаний подошёл к концу, изнемождённая исследовательская группа и испытатели-добровольцы, коих оказалось приятно больше ожидаемого, были отправлены на заслуженный отдых. Короткий, но и несколько отсыпных дней в текущих условиях казались даром небесным. Теперь Эрне и Анне, которую Фелиция чуть ли не пинками отправила отдыхать всего несколько минут назад, оставалось только собрать весь материал в удобоваримую презентацию проекта для конференции с именитыми представителями отрасли найтмеростроения.

Но к этому решено было приступать завтра, на свежую голову. И потому Диса наслаждалась тишиной, полумраком и одиночеством, созерцая замерший на траволаторе "скелет" найтмер-фрейма, поблёскивающий хромированными деталями в приглушённом освещении нескольких оставленных включёнными софитов. Поднимающийся над кружкой пар создавал какую-то мистическую подвижную завесу между Эрной и стоящей в десятке метров от неё машиной. Помедитировав несколько минут, следя глазами за тем, как пар заставляет подрагивать и искажаться образ мехи, Нахтигаль наконец медленно поднялась с кресла. Пол холодил голые ступни, а в тишине огромного полупустого помещения инстинктивно хотелось создавать как можно меньше шума. И даже дышать тише.

Медленно приблизишись к найтмеру, Эрна переплела пальцы опущенных рук за спиной и запрокинула голову, рассматривая машину. Эта человекоподобная махина — не эта конкретно, а найтмер-фрейм как таковой — совершила революцию и унесла тысячи жизней. Но также и помогала ныне защищать тысячи... С каждым поколением становясь всё более опасной, всё дальше уходила от человекоподобности, и всё меньше был виден пилот за этими столь будоражащими конструкторов машинами. Не более чем разменная пешка, о состоянии которой, как казалось военврачу, порой беспокоились меньше, чем о самих найтмерах, если только то был не ас. На лице Нахтигаль появилась усталая улыбка; она уже сделала всё, что могла, чтобы изменить положение вещей. Дело оставалось за малым. Когда-то Диса мечтала о суперспособности, которая позволит ей спасать жизни мановением руки; теперь она прекрасно справлялась и безо всяких суперспособностей.

— Хугин, отключи запись наблюдения, - достаточно тихо отдала Нахтигаль распоряжение голосовому помощнику цеха, настроенному на их с Клемент голоса.
— Выполнено.
Давно скребущаяся в мозгу мысль требовала реализации. Когда, если не сейчас? Скрывшись в крохотной раздевалке с душем в смежном помещении, Эрна наскоро ополоснулась, гладко закрепила волосы заколками и в одних трусиках прошлёпала влажными ногами к небольшому отсеку дезинфекции, где хранились между испытаниями костюмы и шлемы "Минервы".
Костюм, между слоями которого создавалось определённое воздушное давление как для подгонки под фигуру, так и для реализации обратной связи с системами найтмер-фрейма, сразу после застёгивания магнитной молнии облепил тело, через мгновение уже став тактильно незаметным. Глаза немки загорелись от восторга — для неё ощущение было совершенно непривычным, и, если закрыть глаза, сложно было поверить, что она не стоит посреди раздевалки нагая. Оставались только сапоги и перчатки; надев и их, Нахтигаль с шлемом-четвертьсферой под мышкой вернулась в калибровочное помещение.

Через несколько минут девушка уже сидела в кабине на месте пилота впервые в своей жизни, тщетно стараясь медленным дыханием успокоить ускорившееся сердцебиение. Почему-то ей было очень не по себе. Кокпит явно не был её местом. Костюм из улучшенного дышащего материала, по крайней мере, нивелировал неприятные ощущения покрывшейся испариной спины. Взяв себя в руки только через несколько минут, Эрна надела шлем — достаточно гибкая и удобная конструкция, вроде бы, нигде не давила, а после подключения затылочных шлейфов к разъёмам в жёстком воротнике заработала адаптация воздушных подушечек корпуса, плотно прижав их ко лбу, ушам и теменной части головы. Стало абсолютно темно, и это почему-то успокоило, создав ощущение некоторой потерянности в пространстве; почувствовав лёгкую вибрацию у висков, Нахтигаль уже немного громче, чем прежде, скомандовала:
— Запустить версию "Минерва" 1.02.
Эта сыроватая, ещё не защищённая протоколами доступа версия не стала бы связываться с базой данных добровольцев, просканировав узор радужки глаза, а потому позволила бы Нахтигаль попытку взять управление. Даже если "Минерва" не сочтёт потенциалы мозговых волн Фелиции достаточными, этот крохотный опыт соприкосновения со своим творением уже грел душу... Но Эрна надеялась всё-таки, что у неё получится перейти необходимый порог.
— Нейроинтерфейс запущен. Сбор данных о мозговой активности: попытка 1. — сообщил о статусе голос, синтезированный из голосов Нахтигаль и Клемент. Он прозвучал будто бы прямо в голове; распознав оттенки собственного звучания, немка неуютно поёжилась.
Перед глазами показались какие-то пляшущие точки вроде помех, а общий фон начал медленно светлеть; одновременно с резко появившейся картинкой с наружных камер найтмера "Минерва" снова подала голос:
— Частота мозговых ритмов удовлетворительна; подтверждено приемлемое психическое состояние. Здравствуй, создательница.
От затылка и до копчика разрядом тока пробежали мурашки. Такой фразы не закладывалось! И когда всё-таки был считан узор радужки? В глубокой растерянности Нахтигаль с трудом сглотнула слюну и сжала подлокотники; догадка пришла меньше, чем через пару секунд, которые, тем не менее, показались излишне долгими. "Анна," - с длинным облегчённым выдохом подумалось Эрне. — "Только у неё хватило бы смекалки оставить мне такой сюрприз. Неужели у меня на лице всё это время было написано, что я однажды доберусь до прототипа собственными руками?"
— Нет данных о принадлежности к роботизированным войскам; нет данных о воинском звании; зафиксировано незначительное повышение дельта-ритмов. Пожалуйста, сосредоточьтесь. Запущена система пониженной синхронизации. Прототип "Минерва 1.02" готов к испытанию.
Заработала система обратной связи нейроинтерфейса — Эрна почувствовала себя словно бы в вертикальном положении, нагнетание воздуха в отдельных частях костюма очень реалистично имитировало давление земли на ступни. Разумеется, даже видя перед собой не собственные руки, а "голые" сочленения манипуляторов найтмер-фрейма благодаря проекции камер на внутренний дисплей шлема, Нахтигаль всё ещё понимала, что находится внутри кабины, так как впервые оказалась на месте пилота. От непривычной высоты и неспособности сразу осознать масштабы робота у немки слегка закружилась голова, а к горлу подступил кислый комок.
— Дельта-ритм приближается к недопустимой частоте, — безэмоционально сообщила "Минерва", но Фелиция уже не могла адекватно воспринять информацию и запаниковала. Из-за неспособности осознать размеры машины как свои собственные, в отличие от прошедших подготовку пилотов, медик потеряла сосредоточенность и почувствовала, словно медленно заваливается на спину и ничего не может с этим сделать. Манипуляторы найтмера дрогнули, кисти пришли в движение, будто пытаясь схватить воздух, и... Замерли, после чего медленно опустились, и едва-едва потерявшая равновесие машина так же неспешно выпрямилась.
— Рассинхронизация. В доступе отказано.
Дисплей погас, и в кромешной темноте Диса услышала своё сбитое дыхание.

***

"Улики" были спрятаны и, вроде бы, ничего не могло свидетельствовать о самоволке исследовательницы; только кружка на её рабочем месте стояла уже пустая. Фелиция не особо переживала — в испытанной ею версии пусть и отсутствовал механизм авторизации пилота, но система не могла пропустить неподходящего испытателя ни при каких условиях. Это бы в любом случае уберегло её от эпизода, который потом пришлось бы описывать в рапорте. Кроме того, необычное приветствие явно было плодом смекалки одной милой коллеги... Так что Нахтигаль чувствовала, что никто и ничего не узнает.
— Хугин, возобнови запись наблюдения. Сотри данные о взаимодействиях за последний час.
С видимым удовольствием потянувшись в кресле, немка обулась и побрела к выходу, доставая карточку электронного замка. Окинув взглядом цех, Диса тихо проговорила сама себе:
— И увидела она, что это хорошо.
Одновременно с хлопком двери помещение погрузилось во тьму.

Whatever happened to the young, young lovers?
One got shot and the other got lost in
Drugs and punks and blood on the street
Blood, blood on her knees

1. Имя, фамилия, известные псевдонимы и прозвища
Сабельникова Елена Игоревна

2. Возраст, дата рождения
26 лет на момент 01.2018, 03.02.1991

3. Сторона конфликта, профессия
Российская Империя, учёный-генетик, медик

4. Личные данные

- Рост:
170 см
- Вес:
60 кг
- Цвет кожи:
Светлый
- Цвет волос:
Насыщенно-рыжий
- Цвет глаз:
Светло-серый
- Национальность:
Русская
- Особые приметы:
Родинка на левой щеке у внешнего угла глаза
- Типичная одежда:
Элегантные, подчёркивающие фигуру платья, брюки и блузки
- Словесный портрет
Вызывающе, неприлично красивая девушка из тех, которые и в монашеской рясе будут выглядеть так, словно их одели для фотосессии в модный журнал. Лицо сердечком, мягкие высокие скулы, большие миндалевидные глаза; длинные ноги, талия, о которой периодически спрашивают, не удаляла ли Сабельникова ради неё рёбра. Волосы густые, объёмные, длиной до пояса, если заплести в косу — будет в руку толщиной.

5. Характер
Сабельникова от природы жизнерадостный, находящий хорошую сторону в самой паршивой ситуации человек. С возрастом, конечно, эти качества несколько сбавили в тоне, но, к счастью, не только они — дух противоречия и безрассудство поубавились тоже, хоть до сих пор и проскальзывают. Внешне уверенная в себе, несколько даже стервозная и знающая, что одним взмахом ресниц может заставить подавиться, Елена при том склонна к накручиванию. Бывает нервозной, реагирующей ярко на незначительные неприятности — особенно если снова мучили кошмары. Целеустремлённая, склонная к болезненной увлечённости делом и к яростному отстаиванию своих взглядов. Однако, вовремя промолчать и прогнуть всё под свои интересы втихую и никого не задев тоже умеет… Скрипя зубами, но умеет.

С материнской нежностью относится к суперсолдатам, с которыми пришлось поработать. Видит своё предназначение в том, чтобы дать сколько возможно заботы детям, попавшим в ИЭМ, и устроить жизнь готовых СС как можно безопаснее и с хорошими людьми рядом. "Институт так или иначе будет действовать. Я не могу это прекратить, но могу изменить жизни подопечных хоть немного к лучшему."

Имеет склонность обращаться к близким людям, используя уменьшительно-ласкательные — "крошка", "котик", т.д.

8. Биография
Единственный ребёнок генерал-майора СВ Игоря Сабельникова и его жены Марии (в девичестве Юсуповой), наконец-то появившийся на свет после пяти лет хождений по врачам, церквям, намоленным местам и деревенским ведьмам, был обречён быть или безобразно залюбленным, или так же безобразно выдресированным. Получилось, однако, ни то, ни другое — Игорь частенько в сердцах ругался, что их дочь всё-таки наколдовала деревенская ведьма.

Первые годы ничего не предвещало беды. Девочка росла чудо какая прелесть — рано пошла и научилась читать, детские кризисы неповиновения прошли относительно легко, на детской площадке только пару раз укусила кого-то. Тащила в дом всё живое, от котят до змей, упала пару раз с дерева, но, вроде, не головой, много рисовала и детским психологам её рисунки нравились. В школе быстро адаптировалась, в обиду себя не давала, да никто и не обижал.

А потом случился пубертат. А с ним случилось осознание не только личностей родителей, но и их целей на неё.
Стоит отметить, что никто сурово с Еленой не обращался, не рукоприкладствовал, что такое “дать ремня” она вообще узнала от одноклассников. Но давление родителей к тому моменту, как они стали проводить с Еленой беседы о поведении, о том, каких надо выбирать друзей, как общаться с мальчиками и на что целиться в жизни, не росло постепенно — оно буквально сразу рвануло в полную силу тогда, когда Елена, наоборот, стала чувствовать себя самостоятельной.

Внезапно оказалось, что нет перед ней никаких “всех дорог на свете открытых”. Есть или уважаемые и “традиционно женские”, по мнению родителей, профессии — вроде врача или учителя, и есть самый лучший вариант — выходить замуж за военного. У многих друзей Игоря как раз сыновья — её ровесники! Породниться в военном сословии для Игоря было некой идеей фикс. Помимо “уважения традиций”, он страдал болезненным увлечением историей, где-то раскопал вроде бы, что Мария — тем самым Юсуповым седьмая вода на киселе, и ужасно гордился тем, какую родовитую жену себе отхватил. Мария, к слову, мужу не перечила. Это было взрывоопасно, учитывая, что Игорь тащил в дом армейскую дисциплину, и теперь, когда Елена уже не похожа была на маленького милого ангелочка, а всё чаще закатывала глаза на его трёп о традициях и родословных на сборищах сослуживцев, эта дисциплина применялась и к ней.

В это время Елена сильно сблизилась с сыном Крестовских, Александром. Только вот Саша, к стремительному разрастанию седины Игоря, не красиво ухаживал за его дочерью и просил разрешения сводить её в кино, а потакал капризам рыжеволосой петарды. Сбежать с офицерского бала, ещё и заранее кроссовки ей принести, чтобы удобнее было через забор перемахнуть, в процессе порвав дорогущее платье? Да. Увезти на выступление её любимой группы в соседний город накануне контрольной? Да. Достать ей рваные джинсы и абсолютно “проститутское” платье на бретельках, которые родители бы никогда ей не купили? Опять же, кто ещё мог это сделать… Но, во всяком случае, с Крестовским она была в безопасности. Настоящие беды начались, когда он уже не мог быть рядом постоянно, и Сабельникова начала бедокурить без его подмоги.

К поступлению в медицинский университет, как к единственному спасению от работы с детьми (что у Елены получалось из рук вон плохо, учитывая, что она была единственным ребёнком) или от брака по договорённости, Сабельникова отнеслась ко всей серьёзностью. Сдала все экзамены на отлично, впечатлила приёмную комиссию, с лёгкостью влилась в студенческую жизнь, о чём регулярно писала Крестовскому. Но на третьем курсе (2011, 20 лет), к сожалению, влюбилась.

Так как опыта отношений у Елены не было, она была уверена, что это судьба, на всю жизнь, и ради Паши можно пожертвовать вообще всем. Отношениями с родителями, учёбой, размеченным по пунктам будущим уж точно. Потому когда солист местячковой группы, играющей паршивенький рок, позвал её сбежать из дома — разумеется, она согласилась. И подошла к этому так же скрупулёзно, как к подготовке к поступлению в университет, почему этот план и удалось исполнить. Правда, почему-то Крестовскому, которому Елена доверяла все секреты, она об этом не написала… Вероятно, что-то таки подсказывало, что тут Саша её не поддержит.

Больше весточек он от неё и не получал, жизнь развела товарещей по детскому хулиганству в совершенно разные стороны. Пока Крестовский защищал Родину, Сабельникова колесила по этой самой Родине, каждую неделю просыпаясь в новом городе. Пока он спасал товарищей, применяя отвагу и выучку, она применяла своё неоконченное медицинское, чтобы определять симптомы передозировки и… Спасать товарищей, тоже. Спасать возлюбленного минимум дважды. Сама она попробовать что-то серьёзное, с таким примером, конечно, боялась. А Павел, как настоящий герой романтической драмы, запрещал ей об этом даже думать. То, что Елена из яркой, жизнерадостной девушки превратилась с ним за полгода побега в зашуганную, бледную тень, смотрящую на него с мольбой в глазах, его, однако, не смущало. Может, ему это казалось ужасно романтичным, как в биографиях рок-н-ролльщиков.

Только о Павле биографию не написали. Лишь короткий некролог на сайте с вырвиглазным дизайном. А Елена вернулась домой, кое-что серьёзно переосмыслила, погнила в своей комнате, походила на терапию, пропила антидепрессанты и в ногах у родителей валялась, только бы ей позволили вернуться в университет. К счастью, Игорь и Мария всё-таки не были из тех родителей, которые после 18ти никак детям не помогают и позволяют прожить все последствия своих ошибок. С помощью связей Елену в университет-таки приняли обратно, и следующие годы разодранное сердце и ночные кошмары она залечивала фанатичной, обсессивной учёбой. Постепенно, очень тяжело, но оттаивала к людям, заводила новые знакомства. Собственно, академические успехи в сочетании с нужными знакомствами и кое-какой помощью отца и привели к Сабельниковой ИЭМ.

Поначалу она отнеслась к этому как к шутке. Потом, когда поняла, что никто шутки не шутит, причин для ночных кошмаров здорово прибавилось. Параллельно Елена стала всё больше слышать о Красноплечих, так или иначе кто-то из прошлого круга общения доносил слухи да и спрашивал, а разве не дружила она с Крестовским?

Дружила. И что бы Саша подумал, узнай он, в какую бесчеловечную грязь она лезет?

Однако долго думать ей было нельзя, и отец только нажимал. Кое-что в его словах, однако, было — кое-что, перекроившее мировоззрение Сабельниковой. “Как лучше ты послужишь Родине?”. И правда, как?

Иногда от того, что она узнавала, начиная работу в ИЭМ, тошнило. Иногда хотелось закрыться в подсобке и рыдать. Но больше никто, кажется, не реагировал так. А значит, Сабельникова была едва ли не единственной, кто мог хоть что-то изменить.

Работать с детьми, к слову, она тоже научилась. К сожалению, с очень особенными детьми, которые не всегда понимали теплоту и заботу. Но кто-то должен был её давать, хотя бы украдкой.

Сабельникова стала выдающимся молодым сотрудником, быстро росла в иерархии. Нравилась, в общем-то, всем, чем научилась пользоваться ради своих идей. Кто-то из бывших знакомых, кто предполагал, на кого она работает, отворачивался от Сабельниковой. Называл чудовищем.

Забавно, что примерно тогда же Крестовского тоже так окрестили. Только Елена не верила. Он бы никогда… Без причины — никогда. Почему-то думала, что её Сашу никто, кроме неё, до сих по-настоящему не знает. Может, кроме той рыжей красавицы-майора, гибель которой так странно пришлась на самый кровавый эпизод истории “Кровопийц”, теперь возглавляемых Крестовским.

Рита не просто так оказалась именно подле него. Те, кто об этом знали, промолчали.

Отредактировано Erna Felicia Nachtigall (2024-12-28 03:53:29)