По любым вопросам обращаться

к Vladimir Makarov

(Telegram, Discord: punshpwnz)

Рейтинг Ролевых Ресурсов - RPG TOP Для размещения ваших баннеров в шапке форума напишите администрации.

Code Geass

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » Code Geass » События игры » Turn VI. Turmoil » 28.12.17. Тяжело в лечении - легко в раю


28.12.17. Тяжело в лечении - легко в раю

Сообщений 1 страница 15 из 15

1

1. Дата: 28.12.17
2. Время старта: 00:45
3. Время окончания: 03:30
4. Погода:
Температура воздуха: -24°С
Давление: 734 мм. рт. ст.
Влажность: 71%
Ветер: северо-восточный, 1 м/с
5. Персонажи: Такаи Хару, Такаи Садао.
6. Место действия: База "Красноплечих", Казахстан.  (PND+13)
7. Игровая ситуация:
В очередной раз попытавшись найти ту тонкую грань, которую нельзя пересекать в боевой обстановке, капитан в очередной же раз чуть не отправил второго пилота собирать кости по частям в метрополию. К сожалению, ему и в голову не пришло строго-настрого велеть подчинённой оставаться под надзором врачей, чем та воспользовалась без малейших угрызений совести.
8. Текущая очередность: По договорённости.

Созданный мной эпизод не влечет за собой серьезных сюжетных последствий. Мной гарантируется соответствие шаблону названия эпизода и полное заполнение шапки эпизода на момент завершения эпизода

+1

2

Привыкать к новой обстановке всегда сложно. Хару - сложно вдвойне. Ей не просто приходится запоминать новые лица и имена, составляя заново стройную картинку своего разбитого на части мира, ей необходимо смириться и с то мыслью, что она теперь не одна на этом свете. Что-то уходит, но великие мировые весы не могут находиться в неправильном, изломанном положении - и вот уже на другую чашу кладут подарок, вместо потери.
На самом деле, Садао тот еще подарок - новообретенный родственник, кажется, и сам не очень понимает, что ему делать с такой информацией. Они присматриваются друг к другу, ходя вокруг на мягких лапах хищных, втягивают ноздрями воздух, в надежде по запаху узнать друг друга. Хару проверяет границы ей дозволенного играя своим молчанием и словами, а он проверяет насколько сильно можно ее согнуть, прежде чем она окончательно переломится пополам и станет бесполезна.

Хару отказывается от предложения провести ночь в лазарете - она и без того частый гость тут. Настолько, что знает место его расположения лучше, чем местонахождение своей казармы. Она вообще старается проводить в казарме как можно меньше времени - женщины по природе своей любопытны, и вытянуть даже из молчаливой каменно-вежливой Хару все ее тайны - это лишь вопрос времени. А ей совершенно не нужно, чтобы ей перемывали кости за спиной. Она и без того слишком удобный объект для сплетен, они неизбежны. Но и помогать им Хару не будет.
Позвоночник отдает тупой болью - командир, после сегодняшнего заезда, притащил ее буквально на себе, Хару и сама плохо помнит, как умудрялась перебирать ногами. Перед глазами пляшут разноцветные круги, но она не хочет провести еще дну ночь тут, среди запаха медикаментов и чужой боли. Слишком напоминает больницу, в которой она провела добрых несколько месяцев, передвигаясь исключительно с помощью инвалидного кресла. Не самые лучшие воспоминания в жизни. Но как бы не хотелось их стереть, это попросту невозможно. И не стоит гневить богов своими глупыми желаниями.

К ангару она идет не таясь - впрочем, «идет», это сильно сказано. Хару ползет со скоростью улитки, ведь трость осталась рядом с боевой машиной, как и бушлат. Некогда было командиру таскать ее имущество, а потом не догадался, быть может. А быть может просто таким образом ограничил ее в передвижениях до утра, зная упрямство своей подчиненной. Но если бы хотел, чтобы она осталась в госпитале, то наверное озвучил бы это? Но Садао промолчал, и Хару сама за себя решила, где ей сейчас хочется находиться. Техники, не смотря на поздний час, даже не смотрят в ее сторону - наверное привыкли, что два ненормальных японца, составляющие экипаж «шмеля» трутся тут практически постоянно. Хару запускает подъемник, цепляясь за перила руками. Знакомая уже до последней черточки на метках-рисунках кабина стоит с распахнутыми дружелюбно дверями, вымороженная до крайности, но это ненадолго.
Тут ей лучше - Хару устраивается в своем кресле, чувствуя, как расслабляется спина. Тут ей проще - она включает подсветку и отопление, чувствуя, как сведенное от холода тело, наконец-то начинает отогреваться. Тут ей вполне уютно - подсветки вполне хватает, чтобы подтянуть себе на колени захваченный внизу талмуд-инструкцию. Почитает, пока не уснет. Это самый простой способ прогнать преследующие ее весь вечер мысли о собственной беспомощности. О том, что она чертова обуза, не способная справиться с собственным телом.

Хару больше не умеет плакать, последние слезы она выплакала на похоронах своего жениха, и с тех пор ее глаза оставались сухими даже тогда, когда боль выкручивала позвоночник словно заржавевший в креплении болт. Хару больше не умеет улыбаться, - ее улыбка, это отпечаток с маски-кабуки, такая же мертвая и искусственная. Хару нужно просто немного покоя и одиночества. Где же его еще найти, если не в единственном месте, которое она может назвать своей территорией? Кабина боевого робота стала для нее местом, где она умерла, и местом, ради которого она воскресла. Так смысл отрицать то, что она отныне всего лишь деталь огромного механизма, под названием «сто тринадцатый батальон»? Нет никакого смысла.

Отредактировано Такаи Хару (2020-01-13 18:49:58)

+6

3

Садао относился к обретению родни гораздо проще, включив её в своё видение мира без каких-либо проблем, как будто так и надо. Ну японка. Ну сестра. Бывает и не такое, тем более на войне и в неразберихе. Немного настораживало то, что новоявленного второго пилота нужно было как следует изучить, чтобы ненароком не доломать. Но пока что она справлялась. Они справлялись. В конце концов, после последнего заезда бедолагу пришлось чуть ли не на руках тащить до лазарета, в объятия докторов и с перспективой встретить новогодние праздники на больничной койке. Во всяком случае, прогнозы были именно такими, но Хару оказалась бабой упрямой, раз за разом вставая на ноги быстрее, чем должна бы. И упрямо же "делая ноги" от носителей белых халатов, которые явно уже привыкли к таким вот балбесам, которые о себе не думают. В принципе, она права, но конкретно сейчас - от очередного побега были одни хлопоты.

Приближались новогодние торжества, хоть и скромные на линии фронта, но традиционно-необходимые, с точки зрения отдельно взятых офицеров. Капитан Садао, счастливый обладатель внушительного банковского счёта, решил не мелочиться, заказав для своей братии аж три ящика с мандаринами из далекой ближневосточной страны. Каким образом тут замешан счёт в банке? Самым что ни на есть непосредственным, ведь загрузить лишние тридцать кило на борт вертолёта - достаточно дорогое удовольствие. Особенно когда он в принципе не предназначен для такого. И ещё пару кило мелких сувениров. И всё это, между прочим, через неофициальные каналы под названием "прапорщики", что добавляет сверху ещё ощутимую надбавку. В том числе за скорость. С другой стороны - ну куда ему ещё тратиться, как не на такие вот мелочи жизни? Быть миллионером, конечно, здорово, но для человека, который не привык к таким деньжищам, который заработал их буквально за несколько месяцев интенсивных боевых действий, который... а впрочем, главное, что здорово быть таким человеком, как ни крути.

Только бегать приходится много. Он-то, добрая душа, решил, что отдельно взятой больной подчинённой нужно доставить витаминный паёк прямо сейчас, только-только после разгрузки. И, совершенно закономерно узнав, что эта самая подчинённая куда-то подевалась, отправился её искать с целеустремлённостью робота-убийцы из кинофильмов. Игнорируя окружающих людей и мысленно переводя их в категории "препятствия", японец мог бы запросто и просто снести какого-нибудь Крестовского, окажись тот неожиданно на пути. И пойти дальше подобно ледоколу, пробивающему путь сквозь бескрайние льды. С небольшим свёртком в руке и отсутствующим взглядом. В казарме, разумеется, Хару тоже не было. Почему разумеется? Сестричка не искала лёгких путей, как и он сам. И тоже тянулась к технике, а не к людям.

Отправив приписанный к его подразделению технический персонал получать положенные им оранжевые плоды (и уже привычно испепелив взглядом "мартышек"), японец, слегка поёжившись от холода, царящего в ангаре после приёма очередной пары машин, вернувшихся с полигона, поднялся к кабине своего аппарата, без особого удивления констатировав наличие внутри второго пилота. Хотя бы потому, что кабина "Шмеля" была закрыта наглухо, явно чтобы не выпускать наружу тепло. К сожалению или к счастью, решить вопрос дистанционно было довольно-таки сложно, ведь будь здесь какой-нибудь радиосигнал, позволяющий открыть кабину в любое время, противник без труда смог бы его разгадать. И пакостить. Пришлось стучать, по-старинке, бухая кулаком по железяке и надеясь, что Хару там не музыку слушает. В конце концов, она могла оказаться и заядлой меломанкой, кто её знает? А рация осталась внутри, вместе с шлемом и даже отцовским подарком, уже явно видавшим виды и, как минимум, прошедшим через огонь. Расслабился. Не стоило оставлять в кабине то, что может пригодиться вне её. Наконец, его старания увенчались успехом, явив слегка замерзшему японцу слегка отогревшуюся японку. Капитан слабо улыбнулся, не собираясь начинать очередную встречу с брани в честь очередного побега. Сам же не запретил. Возможно, зная, что запрещать бесполезно, всё равно найдёт лазейку.
- Как проходит лечение, рядовой Такаи?
Забраться на своё место было нетрудно, тем более что сделать это хотелось поскорее, чтобы температура внутри не уравнялась с температурой снаружи. Не минус двадцать, конечно, но всё равно неприятно сидеть в таких условиях и ждать, когда же творение сумрачных тевтонов соизволит привести внутреннюю атмосферу в нормальное состояние. Кабина вновь закрылась, стоило ему занять своё место и дотянуться до нужной кнопки, хотя засиживаться Садао и не собирался. Так, справиться о самочувствии, поставить в известность о планах на завтра, вручить свёрток и, по всей видимости, пожелать доброй ночи. Не гнать же её в казарму, опять придётся на себе тащить.

+6

4

Читать, на самом деле, получается плохо - Хару трет уставшие глаза, пытаясь разобрать расплывающиеся перед глазами буквы чужого языка. Но сна по прежнему нет ни в одном глазу - только всепоглощающая усталость и выматывающее чувство пустоты в груди. Она уже отошла после случившегося с ней тогда, в Вакканай. Она без страха садится в кабину, пристегиваясь перед тренировочным, но выездом. Она не вздрагивает, когда боевой робот плавно выбрасывает ролики, перед тем как сорваться с места. Ей почти не страшно, когда она расстреливает безликие мишени. Но Хару отчетливо понимает, что все это - детские игры перед тем, что ждет ее за воротами базы «Красноплечих». Не подведет ли она своего пилота, - нет, свого брата, - когда ее рука сорвется от приступа панического ужаса?
Ей бы совсем этого не хотелось. Потому она и приходит сюда, срастаясь со своим креслом, словно проклятые моряки - с собственным кораблем. Ну и еще потому, наверное, что она всегда больше любила технику, чем живых дышащих людей. Техника едва ли выйдет за большее, чем прописано ее программой, а от человека можно ожидать любой пакости.У него нет никакого стопора, который не повзолит ему совершить тот или иной поступок. И никакие законы его не сдерживают. Разве что страх перед наказанием за их нарушение, да и то не всегда.

Когда по кабине снаружи раздаются удары - она уже знает, кого увидит разблокировав двери. Командир, не обнаружив ее там, где оставил, решил проверить как там его подчиненная. Хару несмело улыбается в ответ, точнее лишь обозначает улыбку слегка приподнятыми уголками губ.
- Голаздо ручше, Такаи-тайчо, - произносит она, отчаянно путая буквы.
С ним, конечно, можно говорить и на родном, японском, но лучше бы ей сейчас не вспоминать. Она в России, она служит этой стране и получила ее гражданство. Она больше не девочка из хорошей японской семьи, пожалованного британского подданного. Так что пусть будет так.

Когда командир устраивается на своем месте, запечатывая найтмер изнутри, Хару расслабляется окончательно. Кажется, он явился сюда явно не для того, чтобы пропесочить ее за побег из лазарета. И - странно, но в его присутствии Хару становится спокойно. Словно он стал для нее тем самым стабилизирующим фактором, за который цепляется ее разум. Наверное, это по-своему правильно. Антон мертв уже несколько месяцев, и пускай она хранит свою скорбь по нему, это совершенно не повод закрываться от всего остального мира. Теперь у нее есть брат, ее командир, человек, на которого можно положиться. На котором можно даже повиснуть, когда идти самостоятельно чертовски больно.
Хару закрывает инструкцию, понимая, что не сумеет прочитать больше ни строчки. Ну и ладно. В конце концов, она достаточно умная девочка, чтобы суметь разобраться со всем этим самостоятельно. Или дочитает завтра. У нее будет очень много времени, между пробными заездами, которые командир устраивает, в попытках выяснить ее потенциал.
- Вы искари меня, ири тоже лешири сплятаться от всех?

Наверное, это чертовски неправильно - исчезать с радаров командования и забиваться в кабину робота. У них тут не гражданка, где можно позволить себе небольшие вольности, но все-таки... Хару понимает, что собственное душевное равновесие гораздо важнее для нее самой. Да и для ее командования, наверное. будет лучше, если она будет чувствовать себя человеком, а не выброшенной на берег медузой, медленно разлагающейся на песке, словно соленое желе.

+6

5

Ну вот, теперь Такаи-тайчо. Хару достаточно вольно трактовала его "слова, без которых можно обойтись", считая, что "офицерский" именной суффикс здесь необходим. Забавная. И упрямая. Впрочем, всерьёз сердиться на неё за такое не получалось, и дело даже не только в их родстве, но и... Хару здорово напоминала тех бедолаг-новобранцев, которых японские "освободители" толпами отправляли воевать с куда более подготовленными британскими войсками. С понятным и печальным исходом. Да, в отличие от тех молодых и горячих ребят, она обучена и даже успела повоевать, но всё-таки, всё-таки. А если учесть, что она - младшая сестра, единственный близкий человек на чужбине, то и вовсе выходило, что о ней нужно заботиться и стараться не мотать нервы по пустякам. Садао, впрочем, старался заботиться обо всех, кто попадал в его распоряжение. Просто по инерции.
- Давай обойдёмся и без "тайчо". Я прекрасно помню, какое звание ношу. Рад, что тебе лучше, сестрёнка.
Он совершенно осознанно отходил от официоза в общении, считая необходимым максимально близкие и дружеские отношения с человеком, сидящим рядом в боевой обстановке. Вежливость - штука хорошая, но иногда она сковывает, подобно тонкой цепи, которую и порвать, вроде бы, нетрудно, но на это уйдут лишние мгновения, бесконечно ценные в кризисной ситуации. Её русский язык выглядел достаточно забавно, особенно когда младшая Такаи волновалась. С этим придётся поработать, но уже после необходимой боевой подготовки. То есть - когда-нибудь в другой раз, в более мирное время и в более спокойном месте. Поставить в строй боевую единицу сейчас важнее.

Спрятаться от всех? Что ж, он иногда позволял себе подобное, старательно выбрасывая из головы мысль о том, что полноценно сбежать от окружающих всё равно не выйдет. Да и не нужно это. Какой из него офицер, если, случись что, придётся тратить время на поиски? То-то и оно, что дрянной. Быть дрянным офицером Садао, понятно, не хотел, а потому всегда был доступен для тех, кто хотел его найти. Даже оставив в кабине радиостанцию, всё равно ведь список мест, где он бродит, крайне мал и ограничивается, как правило, тиром, комнатой в офицерском общежитии и этой вот самой кабиной пилота. Вернее, уже пилотов.
- Обычно в это время я предпочитаю прятаться от всех в своей комнате, старательно изображая спящего. Настолько старательно, что сам в итоге в это верю и благополучно засыпаю.
Это действительно проще делать в сравнительно комфортных условиях. Нет, конечно же, и в кабине можно было при желании обустроиться вполне прилично, пусть и в крайней тесноте. Но выбор, в общем-то, был очевиден, ведь мазохистом Садао не был, а приступ лёгкой агорафобии, обычно заставляющий забиться сюда и остервенело листать журналы, скопированные у техников, в последний раз был дня три назад. Ещё, стало быть, не время. Зато время для другого - можно, наконец, вручить то, ради чего весь сыр-бор. Сняв с держателя свой шлем и перевернув его, японец аккуратно положил на дно импровизированного котелка свёрток, где своего часа ждали пять небольших, но очень ароматных фруктов, чьей исторической родиной, вроде как, был не столь и далёкий Китай. И хотя бы за мандарины этих странных людей стоило бы сейчас благодарить, ведь они давно и прочно стали для жителей северной страны элементом праздника, который вот-вот наступит.
- А это тебе. Витамины выздоравливающему организму, да и просто кусочек хорошего настроения.
Он специально узнавал - у Хару нет аллергии на цитрусовые, да и в неприязни к ним её сложно заподозрить. И потом, от чистого сердца ведь старается, а не просто в рамках поддержания боевого духа. Она не одна здесь, вот и пусть начинает это понимать. Шлем был тяжеловат и не слишком походил на празднично разукрашенную тарелку, но приходилось обходиться тем, что есть под рукой. Аккуратно передав его сестре и дав ей возможность самостоятельно развернуть тонкую белую бумагу, Садао привычно нашарил рукой радиостанцию и отправил её в нагрудный карман. Затем, уже не столь привычно, провёл рукой по волосам Хару, будто толком не зная, каково это - просто погладить близкого человека. А, пожалуй, он и не знал ничего такого, слишком уж рано повзрослев и окунувшись в жизнь, лишенную подобных моментов.
- Отдыхай. Я утром приду за тобой.
Лёгкое нажатие на клавишу, тихое гудение моторов. Вновь открывается кабина, готовая выпустить пилота, которому не слишком хочется уходить. Но если уж его напарница хочет побыть одна, спрятавшись от всего мира - он будет уважать её желание хотя бы потому, что сам почти такой же. Видимо, тому виной их родство, не афишируемое пока, но - для самих Такаи - достаточно явное.

+6

6

Конечно, может быть с его стороны это был и чисто символический жест - Хару смотрит на яркие оранжевые ока фруктов, даже в полумраке кабины горящие ярким пятном, и руки ее чуть подрагивают, - но она сумеет его оценить. Как и неловкую, явно для него непривычную ласку. Почему-то, впервые за долгое время Хару чувствует, что у нее щиплет в носу от подступающих слез. Она смаргивает быстро, пряча лицо, пока брат не успел ничего заметить, прокашливается, прочищая горло.
- Спасибо.

Мандарины, маленькие осколки праздника, - даже дома, в Японии. А в России этот фрукт вообще, кажется, имел свое, мистическое значение, насколько это слово применимо к этой стране. По крайней мере, в отношении Нового Года. А ведь она совершенно забыла про подступающую дату - да и к чему ей было вспоминать? Ей все равно некого поздравить, некому подписать традиционную открытку, не для кого просить у духов благословения.
Как оказалось - есть для кого. Есть кому. Хару думает о том, что даже если не найдет традиционных курений, положенных для молитвы (все же тут немало ее соотечественников, и среди них наверняка есть те, кто еще не забыл родную веру, так что и не такое чудо может случиться), она точно попросит духов присмотреть за своим братом. Дать ему немного больше удачи, чем у него уже есть. Чтобы злые екаи, приносящие с собой беду и болезнь, обошли его стороной.

- Останься, пожаруйста, Сао, - просит она, понимая, что он собирается уходить.
Наверное, он собирался отдохнуть, и не стоило бы его задерживать, но Хару сейчас так не хочется оставаться в одиночестве снова. Где-то в груди горит, ровным ярким пятном свечного огня, подаренным им кусочек тепла. И ей просто необходимо, чтобы он понял, что сейчас сделал для нее.
Хару собирает себя по мелким осколкам, склеивая наместо, словно разбитую фарфоровую статуэтку. А он сейчас, сам того не зная и не глядя, легким движением руки подарил ей часть ее самой. Часть того, что было ей до того страшного боя в Японии.

Когда-то, - сейчас ей кажется, что уже в прошлой жизни, - они с Антоном наряжали маленькую елку (на самом деле громким словом было называть так сосновые ветки, стоящие в трехлитровой банке, но все же), прошивая мандариновые шкурки иглой. Ветки склонялись, под тяжестью маленьких солнышек, и она упрямо поправляла их, заставляя стоять прямо. Стыки традиций, - шаг ей на встречу. В России принято наряжать елку и класть под нее подарки, а в Японии выставляют за порог маленькое сосновое деревце, украшенное лентами и шарами. Хару пыталась приготовить традиционные моти, перемолов рис в кофемолке, а Антон честно пытался их есть и не морщить лицо больше, чем полагается человеку, не способному проглотить клейкое рисовое тесто. Их последний Новый Год перед тем, как его не стало. Хару не ела мандарины с той самой зимы, и вот теперь снова держит их в руках, чувствуя, как оглушительный запах наполняет кабину.

- Останься, - повторяет она, аккуратно собирая очистки в бумажный пакет.
Не скидывать же их ему в шлем, право. Едва ли Садао будет рад такому дополнению к своему образу.
- Ты же наверняка сам ни одного не съер.
Хару разламывает плод пополам, чувствуя, как на подушечках пальцев остается липкий сладкий сок, и протягивает брату.

Отредактировано Такаи Хару (2020-01-13 22:10:42)

+6

7

Такаи-старший, в отличие от сестры, воспитывался несколько иначе, благополучно пропустив мимо себя изрядную часть японских традиций и впитав вместо них традиции той страны, откуда была родом мать. России. Поэтому он слабо представлял, как собирается справлять праздник Хару; в противном случае раздобыл бы всё необходимое, вновь великодушно наплевав на расценки спекулянтов. Ему есть, для кого стараться, пусть даже до сих пор и не верится толком, что он такой уже не один. И вряд ли что-то изменится в обозримом будущем, ведь такого второго пилота нужно будет беречь, как зеницу ока. Ей ведь и без того досталось и ещё достанется, да и потом - Хару здесь всё ещё чужая и неизвестно, когда приживётся толком. Наверное, из-за этого своего одиночества, она просит Садао остаться, на сей раз опустив лишние слова. Похоже, переключатель сегодня пользуется популярностью, его вновь пускают в дело, закрывая кабину. Были бы внизу техники, наверняка бы удивились, ну а так - вместо них удивится командир бравого экипажа.

Удивится, по большому счёту, из-за собственных действий и тех последствий, к которым они приводили. Хару ведь явно изменилась, причём прямо на его глазах. Рядовой Такаи сбрасывает часть уже почти приросшей шкуры, оказываясь на поверку таким же человеком, со своими бедами и проблемами, с маленькими радостями и непонятными перспективами. И в таком вот виде она понятнее. Проще. И гораздо милее, чем просто вкладыш для второго сидения, иногда ласково именуемый противовесом. Запах мандаринов сильный, приятный, несущий нотку праздника даже сейчас. Он ведь и сам не ел ничего подобного уже, наверное, с год или больше того. Не считал нужным, ограничиваясь положенными поставками и не выходя за их рамки до сегодняшнего дня. И даже сегодня ни одного не съер. Сестра забавно коверкает слова. И делится тем немногим, что у неё сейчас есть, совершенно искренне и непринуждённо, что наверняка в равной степени непривычно для обоих. Отказываться было бы глупо - и японец быстрым движением стягивает с руки перчатку из тонкой кожи, принимая половинку фрукта молча, с улыбкой на лице. Человек, обычно предпочитающий свой внутренний мир, постепенно выбирался наружу из своей скорлупы, понимая, что теперь точно не одинок. И что скорлупа у них, похоже, теперь одна на двоих, и это явно не только и не столько тесноватая кабина ванзера, в которой чувство локтя порой бывает буквальным.

- Спасибо, Хару.
На его половинке тоже есть немного сока. Сладкого, прохладного, чуть липкого. Это ничуть не мешает, напротив - добавляет происходящему красок, характерных для реальной жизни. Где идеал недостижим и хватает всевозможных мелочей. Таких, как тепло руки Хару, которая уже успела немного отогреться. Как выражение её глаз, уже не подходящее бездушной фарфоровой кукле. Пожалуй, они смогут хорошо поладить, если захотят. Очень похожи, как ни крути. Да и за кого держаться на чужбине, как не за свою семью? Его семья, правда, не ограничивалась одной младшей сестрой, более того - изящно ей дополнялась, ведь в таких вещах кровное родство не всегда играет первоочередную роль. Или всё-таки играет? С остальными-то своими бойцами он ощущал себя больше наставником, нежели действительно старшим братом. И с ними было проще найти какие-то слова, тогда как с Хару лучше получалось молчать, просто наблюдая за ней. В какой-то мере - любуясь этой строгой красотой и в глубине души испытывая гордость. Она сильна духом, умела и сообразительна. Хороший напарник, с которым, быть может, получится стать чуть ли не единым целым. Разве что придётся сперва найти-таки ту самую заветную грань, что нельзя переступать ни в коем случае...

+4

8

Воспоминания, что в голове кружат, словно мотыльки на свет лампы налетевшие, горчат на языке. Хару заедает эту горечь долькой мандарина, но все равно ей не удается заглушить глухую, собачью тоску. Женщина вздыхает тихонько, чистя следующий плод, и протягивая Садао половину. Для нее это способ поделиться с ним не только лакомством, оставляющим на губах липкий сладкий сок, но и своим теплом. Мандарины - маленькие осколки солнца, пахнущие праздником. Хорошо, что Садао не ушел. Сидеть сейчас в одиночестве, когда все это снова нахлынуло темной волной, заставляя задыхаться от мыслей, невыносимо. К тому же, они как-никак семья. Пускай Хару не очень понимала, как Сао отнесся к этой новости - они не обсуждали этого больше, словно поставив для самих себя запрет и взяв паузу на обдумывание, а по лицу ее первого пилота и старшего брата прочитать что-то не представлялось возможным. В этом они были изрядно похожи, и пускай даже он не был чистокровным японцем, самую главную особенность - ничего не выражающее выражение лица - он от своего отца унаследовал. А может быть просто был не особо темпераментным человеком, кто его знает. Точно не Хару, которая с ним знакома без году неделю, и не совсем понимала, что теперь с этим знакомством делать.

Что делать, что делать... Работать! Ее сюда перевели явно не для того, чтобы она просто собой кресло второго пилота протирала. Работать, медленно и верно сплавляясь с первым пилотом мыслями, научиться думать как одно существо, предугадывать его движения и всегда знать, что он собирается делать дальше. Хару кажется, что у нее получится. Она, в конце-то концов, одна из лучших в своем выпуске, по поводу чего испытывает вполне заслуженную гордость. И сейчас справится. К тому же, Садао явно думал о том же, иначе не гонял бы ее сейчас, не считаясь ни с травмами, ни с желаниями. Да и откуда у нее какие-то желания. Дома оставила, и заперла двери на ключ, оставив его вахтерше общежития. А тут для нее есть только боевая машина, к которой предстоит привыкнуть, и первый пилот, которого предстоит узнать. Может оно и к лучшему. Если бы Хару осталась в Санкт-Петербурге, она бы медленно сошла с ума от ощущения собственной бессмысленности и бесполезности. А Садао - не самый плохой вариант. С кем-то другим они, наверное, срабатывались бы дольше. И дело было не в том, что он внезапно оказался ее родней. Дело было скорее в том, что в его лице Хару видела собственное отражение, с поправкой на пол и его полукровность. А с кем еще проще работать, если не с самим собой?

Хару поворачивается на брата, глядя в глаза. Наверное, надо что-то сказать - ведь сама же попросила его остаться, а теперь молчит букой. А у него могли быть свои планы на сегодняшний вечер, в конце-то концов, он не какой-то хрен с бугра, а вполне себе офицер. Хотя... если бы были - он бы не остался. Тут не место для банальной вежливости, пускай она упорно использует уважительные суффиксы, не позволяя себе перейти какую-то грань своего воспитания, но Сао-то точно плевать хотел. А он остался - сидит, задумчиво жует мандарин, явно о чем-то своем задумавшись. Хару улыбается, протягивая к нему руку, и вытирает пальцами каплю сока в уголке его губ. И только потом, осознав, что только что сделала, смущается и отводит руку.
- Плости. Ты испачкарся, - говорит она тихо.
Словно это должно все объяснить.

Отредактировано Такаи Хару (2020-01-30 11:38:58)

+5

9

Садао думает. Много думает, стараясь не слишком проваливаться в пучину собственных мыслей, при этом ощущая некоторое смятение. В его голове немыслимым образом чередуются планы на завтра, расписание занятий с подопечными и в частности с Хару - и куда более спокойные и мирные мысли о том, как всё-таки здорово просто сидеть и наслаждаться покоем, сдобренным послевкусием фрукта, названного в честь китайского вельможи. Ожидаемо мысли тут же перескакивают на "соседей", с которыми вскорости вновь рубиться не на жизнь, а на лютую погибель. Прошлая схватка обошлась ему достаточно дорого, пусть и завершилась полнейшим триумфом, следующая же... что? Ещё половинка мандарина? Он кивком благодарит сестру, несколько секунд пытаясь сообразить, о чём думал только что, ухватить за хвост настойчиво ускользающую мысль. И - отчего-то не может. Не лезут сейчас в его голову эти треклятые китайцы. Не лезут - и всё тут. Садао забрасывает в рот сразу всю половинку, не деля на дольки и жуя больше механически, внутренне удивляясь самому себе. Обычно его не так просто сбить с толку, заставив потерять нить собственных рассуждений, но сейчас - воображаемый кокон с потрескиванием расширяется, норовя вместить уже двоих и совершенно не защищая от Хару с её фруктами, забавным произношением и не менее забавной заботой. Непривычной, похоже, для обоих сразу.

И с её рукой, неожиданно оказавшейся у самого лица. Садао ошалело замирает, явно не готовый к подобному, но - лишь на мгновение, тянущееся долго лишь для него. Резко вынырнув из собственных размышлений, вопросительно смотрит на сестру, пытаясь понять, что это вообще такое было. Удивляется в который уже раз, обнаружив на обычно невозмутимом лице - смущение. Наверное, они выглядят сейчас забавно, будто пара каких-нибудь осторожных зверей одного вида, проживших до этого в одиночестве очень уж долго. Позабывших, что вообще нужно делать с себе подобными. Он старше, опытнее - стало быть, должен предпринимать какие-то шаги, сглаживать неловкую ситуацию, делать её более будничной. Получается так себе, в голову будто ваты натолкали, а виски отчего-то сжимает какая-то неведомая струбцина, затягиваемая невидимым садистом. Волнуется. В бою так не волновался даже, как сейчас. Хотя внешне, вроде как, невозмутим. Вроде как...
- Да, я понимаю. Спасибо.
Прозвучало как-то не слишком уверенно, но ему и не перед многотысячным залом выступать, а перед одной-единственной зрительницей. Да. Единственной, другой такой точно не будет, судьба не слишком щедра нынче на подарки. Мужчина кладёт свою руку поверх руки Хару, слегка сжав и уводя вниз - к небольшой приборной панели, теперь отключенной за ненадобностью вместе с большинством систем ванзера. Устраивает небольшую ладонь на чуть прохладной поверхности, рассеянно поглаживая тонкие пальцы своими. Смотрит вроде бы и в глаза, а мыслями опять норовит сорваться куда-то далеко, настраиваясь на почти медитативное состояние. Вовремя спохватившись, едва заметно улыбается, прикрывая глаза и откидываясь поудобнее на спинку кресла. Хорошо ведь. На самом деле - хорошо. Вокруг вот холодно, мерзко, а в кабине - тепло, сухо, тихо. А на душе ещё теплее.
- Прогуляемся немного? Чуть позже, не сейчас.
Он будто не на военной базе, а в мирном курортном городишке на побережье. А ведь достопримечательностей здесь кот наплакал, погода паскудная, особо не побродишь. Особенно если сестру, случись что, готов без затей нести на руках столько, сколько понадобится и даже чуть больше. Она ведь заслуживает хотя бы и такой вот нехитрой заботы.

+4

10

Руки у брата сухие и теплые, но в первую секунду Хару хочется отдернуть руку, словно обжегшись. Сердце гулко бьется где-то в груди, ударяясь о ребра, словно птица пойманная в силок. Японка сглатывает, расслабляясь, осторожно переплетая его пальцы со своими, тонкими и прохладными и откидывает голову в кресле.
- Плогуляемся, - улыбается смущенно, глядя в его глаза.
Словно и нет вокруг сейчас никакой войны. Словно они не в кабине боевой машины сидят, а где-то в своем доме, в уютных креслах. Будет ли у нее когда-нибудь свой дом, в который захочется вернуться? В котором ее будет кто-то ждать? Хару очень хочется верить, что да. Она едва ли сможет когда-то еще полюбить мужчину и позволить ему войти в свою жизнь, но теперь у нее есть Сао. Она чувствует, что не смотря на их недолгое знакомство, он прочно занял свое место где-то в ее груди, в мыслях и сердце.
Глупые европейцы считают, будто человек думает головой, но ведь это совсем не так.

Ей становится так спокойно и хорошо, что даже спина, кажется, болит гораздо меньше, чем обычно. В его присутствии ей вообще легче - Хару прекрасно знает, что может на него опереться, случись что. Пускай и старается этим не пользоваться, гордая до боли. Но как будто бы Садао ее спрашивает, закидывая руку себе на плечо и помогая дойти до лазарета после очередной прогонки на полигоне. И почему-то в такие моменты ей совершенно не хочется спорить. Это немного страшно - то, как она привязывается к нему все больше с каждым днем. Но лишь самую малость.
Хару хочется верить, что их встреча была совсем не случайна. Боги просто испытывали ее, ведь никогда тебе не дадут испытаний больше, чем ты способен выдержать. Главное, чтобы с ним ничего не случилось.
Эта мысль прошибает ее раскаленной иглой, и Хару сжимает свои пальцы с такой силой, что наверняка причиняет ему боль.

- Обещай, что с тобой ничего не сручится, - говорит она прежде, чем успевает подумать.
И замолкает, кусая губы. Злые, глупые мысли, которым тут сейчас совсем не место. Сегодня не надо думать о плохом.
Хару выдыхает в сторону, нахмурившись. Это всего лишь мимолетный испуг. И порыв совершенно ее недостойный. Она не должна так вести себя. Она не должна так думать о нем. Конечно же с ним ничего не случится. Ее брат сильный и он никогда не позволит чему-то сломать себя. И она теперь рядом с ним, и верит, что в этот раз боги не посмеются над ней.
- Почему ты лешир стать пиротом?
Она переводит тему, неловко, путаясь в словах сильнее обычного. Словно заново выстраивая между ними стену, прогоняя нелепое и совсем ненужное сейчас чувство страха, мелькнувшее на секунду. Пускай он расскажет, а она просто послушает его спокойный голос, и наверняка поверит в их собственное, на этот момент, бессмертие. Глаза японки таинственно мерцают в полумраке, когда она устраивается поудобнее, так и не разжав свою руку, только осторожно гладя подушечкой большого пальца его ладонь там, где проходит паутина линии жизни.

Наплевать, что руки липкие из-за мандаринового сока. По крайней мере, так меньше шансов, что он заметит, как он волнения за него вспотели ее ладони.

Отредактировано Такаи Хару (2020-03-12 20:54:38)

+3

11

Получив положительный ответ, японец на время затих, погрузившись в свои мысли и будто бы обратившись в вычислитель, обрабатывающий возможные маршруты. Подбирая оптимальный, тщательно выверяя чуть ли не каждый шаг, взвешивая все "за" и "против", Садао спохватывается, вспоминая запоздало - не рейд на враждебную территорию готовит в составе ударной группы, нет. Прогулку с сестрой по вполне дружественной части. Да, даже здесь встречались те, кому он бы с радостью пересчитал кости при помощи разводного ключа из тех, которые используются для обслуживания крупногабаритных механизмов. С другой стороны - в семье не без урода. Мужчина хмурится, не очень радостно вспоминая, как по чьей-то безалаберности чуть не сгорел заживо в одной вечно воюющей стране "чёрного" континента. До сих пор не простил. И, пожалуй, не простит никогда. От размышлений отвлекают весьма неприятные ощущения где-то в районе кисти. Недоуменно вскинув брови, Садао довольно быстро осознает, что сестра отчего-то решила сжать руку в кулак, то ли позабыв о его пальцах, то ли... пожалуй, всё-таки позабыв. Ему не слишком больно, ей наверняка хуже - а сказанные слова, идущие, казалось, откуда-то из самых глубин души второго пилота, ставят всё на свои места с непреклонной аккуратностью механической руки, управляемой компьютером. Вот оно как, значит. Беспокоится. Вроде бы - и приятно, но от Хару подобное слышать было самую малость странно. От не слишком эмоциональной, строгой Хару. Он не может обещать ничего подобного, уже не раз побывав на волосок от гибели. Не может хотя бы и потому, что почти наверняка - солжет, глупо погибнув где-нибудь. Прикрывая очередную огромную дуру ли, отстреливая ли вражеских пилотов побойчее, от этого никто не застрахован. Немного утешает тот факт, что погибнут они, скорее всего, вместе. Хару не успеет огорчиться.
Вопрос даже немного застаёт врасплох, переводя мысли на другие рельсы с воображаемым лязгом. Пилотом, значит? А как... хм. Сложно будет выразить всё кратко, ведь его история начинается чуть ли не пол-жизни тому назад. Пилотом. Садао даже не задумывается о том, что сестра имеет в виду пилота огромного боевого робота, для него точкой отсчёта будет совсем-совсем другое время, да и место тоже.
- Мой отец пилотировал боевые самолёты. Истребители. Я хотел пойти по его стопам, но - закончились места, пришлось податься в вертолётчики. Так что, в сущности, всё из-за преемственности и банальной случайности. Потом - служба в военно-воздушных силах, война с британцами. Капитуляция.
Он произнёс это слово, тяжкое для любого японца, буднично. В его мировосприятии иначе и быть не могло. Куруруги - кретин, распоследний бака, даже хуже отца Хару. Они не могли не проиграть, даже будь у гордого островного государства в разы больше солдат, техники и укреплений. Слишком уж разные весовые категории.
- Отец застрелился, мать перебралась в Россию. Карьере конец, перспективы такие себе. Подался в одну корпорацию, перевозить людей и грузы. Через некоторое время уже испытывал для повстанцев новые машины, у них вечно не хватало приличных пилотов. Почему ввязался? Банально. Повёлся на пропаганду, все эти красивые слова о мести, о возрождении. Да и за отца было обидно. Если пойти немного дальше - в конечном итоге, разочаровался в этих людях и перебрался уже сюда. Здесь, казалось, хотя бы молодняк на фронт не выпинывают... выпинывают, как видишь. Вот, дослужился до младшего командира. Орден посмертно получил такой, какой генералу впору носить. Опять пытаюсь испытывать машины, учить и оберегать молодняк, в особенности от самих себя. Пока получается.
Его ответ сильно уходит в сторону, но при этом обрастает новыми подробностями. Про "Киото" - только в общих чертах, впрочем. Возможно, ещё действуют. Да наверняка. Арест такого калибра людей был бы знаковым событием. Трубили бы на весь мир. Нет, эти - живые. Их с Хару переживут. Садао понемногу успокаивается, хотя сестра и всполошила его хорошо. Прикрывает глаза, расслабляясь. Теперь его очередь слушать?
- Ты как в войска угодила, маленькая сестра?
Не такая уж она и маленькая, но - слова рождаются легко, будто между ними лет десять самое меньшее. Возможно, он рановато себя в старцы заносит, но Хару действительно воспринималась сейчас как гораздо более молодая. И, как ни странно - нуждающаяся в его защите, опеке. Внимании. Ей нельзя теперь одной оставаться, никак нельзя. Похоже, прогулка немного откладывалась, но ничего. Посидят в тепле и спокойствии ещё какое-то время. Будь вечно благословен тот, кто придумал автономный климат-контроль.

+3

12

Хару слушает его молча, внимательно глядя не в глаза даже, просто в лицо. Наблюдая, как хмурятся чуть заметно брови, образуя на лбу тонкую морщинку. Как двигаются губы, порой непроизвольно дергаясь, самую малость, словно бы тиком. Хару умеет чувствовать людей, замечать, когда они злы, а когда в их сердце поет радость. Когда в глазах горит обида, а когда - мимолетное торжество. Не умеет только сопереживать, сочувствовать. В своем сердце отражать других эмоции. Словно бы хранит в нем маленький блестящий осколок зеркала, как у мальчика в том русском мультике, про ледяную королеву. Только глаза ее чисты, и она видит мир таким, какой он есть, и любит его таким, какой он есть, со всей его грязью и болью, контрастом оттеняющими его красоту. Хару слушает его молча, лишь иногда чуть сильнее сжимая в пальцах его ладонь, показывая, что все еще тут, с ним. Что слышит его и слушает. И чувствует себя сейчас как человек подглядывающий за другими в раздевалке. Словно сунула свой нос не в свое дело и теперь и стыдно, и любопытно и совершенно не хочется уходить. Царапает слово «посмертно», Хару бросает на брата быстрый взгляд непонимающий, но не решается расспрашивать подробнее. И без того заглянула слишком глубоко.

Улыбается чуть заметно, когда он обращается к ней - «маленькая сестра» - на русском это звучит совсем не так, как на родном языке, но он умудряется произнести это с теми, знакомыми и родными ей интонациями, и Хару на секунду чувствует признательность к старшему брату. Он и в самом деле старший - и по возрасту, и по званию. Да и повидал, оказывается, гораздо больше, чем она. И между ними огромная, не перепрыгнуть и не обойти, пропасть. В опыте. В знаниях. В количестве душевных ран, заставляющих сердце кровоточить ночами. Хару совершенно не умеет сочувствовать, но ей обидно за Сао. Обидно, что ему пришлось все это пережить. И теперь она понимает, что просто обязана ответить откровенностью на откровенность. Рассказать о том, о чем не говорила вслух ни с кем. Снова разорвать швы, сдерживающие боль. Ничего, это все для него. Говорят, что прикосновение человека, который тебе дорог, исцеляет. Быть может, этот рассказ станет для нее первым шагом к выздоровлению. Она очень хочет в это верить.

- Отец всегда говолир, что японцы, это самая верикая нация, - ее голос сух и безэмоционален, но только глухой не заметит, как трещат в этих словах сухие кости воспоминаний.
Ей сложно найти в русском нужные слова. Правильные. Такие как надо. Поэтому Хару, отбросив в сторону все свои отговорки о необходимости привыкать к языку страны, в которой живешь и воюешь, начинает говорить на японском. Быть правильно понятой сейчас гораздо, гораздо важнее.
- От говорил о чести, но никогда не был честен. Он говорил о величии, но глядя на него я не видела кого-то великого. Я пыталась, правда. Он мужчина и он старше, и я должна была прислушиваться к его словам. Я слушала, но как же сложно было в это верить, Сао. И когда Япония капитулировала, он был в числе первых пожалованных.
Конечно же Садао прекрасно понимает, за что дают такой статус и поблажки. Хару стыдно так, что лицо горит как от пощечин, но она продолжает говорить.
- Твой отец был героем, и умер с честью. А мой... - она сглатывает, отводя глаза в сторону.
Честность и привычка говорить всегда правду сейчас борется в ней с вбитым воспитанием почтением к отцу.
- Я не смогла этого вытерпеть. Он говорил о чести, а сам продался. Я сказала ему об этом но он... - ударил ее так, что рассеченная о зубы щека еще пару дней кровоточила, оставляя во рту медный привкус, - Он не понял меня. Тогда я решила, что мне не место рядом с ним. Он бы нашел меня в Японии, но я сбежала в Российскую Империю. У нас дома было не принято упоминать Сато-сана, но кое-что я все же знала. Вот и выбрала страну, которая с ним связана. К тому же я немного знала русский. Совсем немного, но этого хватило, чтобы устроиться на первое время.
Это, и украденные у отца деньги. Но о таком своем поступке Хару говорить совершенно не хотелось.

Она замолкает ненадолго, чтобы перевести дыхание и снова воскресить перед своими глазами все, что тогда произошло. В первые месяцы в Российской Империи ей и правда было тяжело, но она справилась. Не могла не справиться. Ей давно не приходилось говорить так много, в горле пересохло и Хару облизывает губы. Воды бы сейчас глоток, но есть только мандарин. Один, последний, все еще лежащий в шлеме брата. Но для того, чтобы его почистить, нужно забрать у Садао свою руку, и выбирая из двух, Хару останавливает свой выбор на жажде. Переживет.
- Я устроилась на работу. Совершенствовала язык. Училась жить тут. А потом встретила Антона, - говорить об этом больно, но на ее лице не дрогнул ни один мускул. - Мы хотели пожениться, но на свадьбу нужны деньги. У русских стыдно не пригласить на торжество всех родственников.
Если бы Садао знал Хару чуть больше, то наверняка почувствовал бы в ее голосе тщательно запрятанную иронию. Она и в самом деле не понимала, для чего нужно устраивать торжество на три сотни человек, многих из которых ты и не видел-то никогда, но не спорила. У русских было много того, чего она не понимала.
- К тому же, Антон хотел послужить своей стране. Он был хорошим человеком, и очень любил Российскую Империю. И в отличие от отца любил по-настоящему, не на словах. Я решила, что пойду с ним. Потому что должна. Потому что так было правильно.

Она снова замолкает, опустив глаза на свою руку, лежащую на колене. Пальцы чуть подрагивают, хотя в кабине уже совсем не холодно.
- Он погиб в Вакканай, - договаривает она, жестоко чеканя слова. - А я сломала себе позвоночник. Наверное, я бы застрелилась, но мне предложили экспериментальную операцию. Я не думала, что выживу. Но теперь честь не позволяет мне покончить с собой.
И не только честь. Еще - его существование. Старшего брата. Но это не то, что Хару произнесет вслух.

Отредактировано Такаи Хару (2020-03-30 23:23:12)

+3

13

Ей довелось испытать немало, хоть Хару и не была военным человеком, когда всё в Японии пошло вразнос. Ещё один пример искалеченной судьбы, попавшей под случайный удар в драке исполинов. Этого удара её хватило. Папаша, скользкий будто змея, выкрутился, продавшись новым господам с лёгкостью опытной политической проститутки. Ничего необычного. Живёт себе припеваючи, наверное, да в ус не дует, позабыв родную дочь. Пожалованный британец, надо же! С таким важным титулом немудрено найти себе пару-тройку любовниц и наделать новых детей, если силёнок хватит. Жаль, отец был не в курсе, уж точно первую пулю пустил бы в его голову, забрав мерзавца в иной мир. Увы. Жизнь несправедлива. Японец досадливо морщится, понимая, что мог бы что-то сделать множество раз, да хотя бы общаться с ней ещё там, на родине. Дети не виноваты в грехах родителей, но - сделанного не вернуть, а уж подавно не сделать того, что сделано не было.
- Тебе удалось выйти на нужных людей, договориться с ними. Обустроиться на новом месте и даже угодить в престижные войска. Знаешь, твоей силе духа можно позавидовать.
Он с легкостью переходит на японский, вновь мысленно прикинув маршрут прогулки. Её бы на свежий воздух, пусть и морозный. Голову проветрить, разум освежить. Очень много тяжелых слов сказано, нужно отвлечься. Переключить внимание, а то уйдёт ещё в себя и свои проблемы, стоит им разойтись по комнатам. Прямо хоть не отпускай никуда! Хару потеряла родину, семью, любимого человека. Здоровенный кусок здоровья. Всё, что у неё осталось - чудесным образом обретенный старший брат, который теперь вроде как глава семьи... если можно назвать их семьёй. И теперь ему думать о ней вдвое - как командиру и как мужчине, который старше. Сможет ли он что-то сделать? Успеет ли? Опять подкрались дурные мысли о том, что завтра их может и не стать. Обычно Садао не страдал ничем подобным, воспринимая происходящее с подлинным фатализмом, но теперь, когда на его плечах новые заботы, теперь стоит что-то делать. Понять бы ещё, что. Одного желания здесь мало, чтобы хоть как-то вылечить искалеченную душу Такаи-младшей.
- Найди, ради чего тебе жить, маленькая сестра. Честь может требовать разного, тем более что твой долг перед государством всё равно не вечен.
Забавно, но японец сам не понимал, ради чего ещё можно жить, как не ради войны с подонками, которые ломают судьбы. Денег у него полно, хватит до конца жизни. Но вот кончится война, например. Вечным миром, который никогда не вечен или ещё как-нибудь. И - какое место займёт Садао в государстве, которое перестало перемалывать своих и чужих подданных в незримых жерновах? Он ведь даже о своей семье-то не мечтает, да и уютный дом и спокойная старость кажутся бесконечно далёкими. Наверное, что бы ни случилось, нельзя отпускать Хару далеко. Да - выдать замуж, если захочет того. Устроить свадьбу, достойную долгих упоминаний в семейных летописях. А там... приглядывать. На всякий случай. Аккуратно высвободив руку, Садао выпрямился в кресле, едва заметно улыбаясь. Жить, получается, ради благополучия младшей сестры. Ради того, чтобы у неё было будущее. А ведь ещё неделю назад они даже знакомы не были! Воистину, судьба умеет удивлять.
- Прогуляемся?
Он помнит о том, что последний мандарин всё ещё в шлеме, но не собирается заострять на нём внимание. Вместо этого - гладит сестру по плечу, спускаясь вниз до кисти. И ещё раз. Свободная рука в это время в который уже раз активирует механизм, открывающий кабину. Прохлада понемногу забирается внутрь, но она не страшная - одежда защищает едва ли не надежнее, чем подогреваемая изнутри кабина. Выключить бы этот подогрев не забыть ещё, чтобы не расходовать впустую энергию. Но то после, сперва нужно помочь сестре подняться и выйти наружу. Сестра не беспомощна, нет - но мужчина рад быть полезным. Наверное, в будущем она может даже выздороветь полностью. Тогда-то точно можно будет уйти из армии и устраивать её жизнь по мере сил. А что? Цель не хуже любой другой!

+3

14

Сказанные слова гулко бьются в груди, словно все еще пытаясь найти выход, в ритме четком, бесстрастном, остывшего давно сердца. Хару не чувствует боли, лишь подернувшееся золой сожаление. И улыбается брату благодарно, принимая его помощь. Только захватывает с собой книгу, которую читала до его появления. Не дело превращать кабину в помойку, ведь в любой момент, по первому сигналу, они могут быть брошены в бой, и при первом же маневре тяжелая инструкция стукнет кого-то из них по голове. Наверное, такие сюрпризы им совсем не нужны.

Хару хромает к столику внизу, оставляя книгу там. взамен натягивая свой выстуженный бушлат и сжимая в ладонях холодную рукоять трости. Сразу становится немного проще. Не потому, что она сейчас нужна физически, нет. В последние дни спина ее почти не мучит, не считая тех моментов, когда Садао тащит ее на полигон (чаще, чем хотелось бы терпеть, но в самый раз, чтобы сработаться с новым ко-пилотом). Просто она настолько срослась со своей тростью, что уже слабо представляет себя без нее. Такаи-младшая морщится от холода, нахохлившись, словно воробей. И прячет в кармане последний мандарин, взамен достав флягу с ледяной водой. Всегда носит с собой - запить таблетку, только в кабину взять не догадалась. Японка глотает воду мелко, чувствуя, как сводит зубы, а после протягивает флягу Садао, глядя вопросительно.
- Будешь?

Хоть как-то свести на нет неловкость, что она чувствует теперь, вывалив на него историю своей жизни. Не самую радостную историю, а потому ей стыдно сейчас. Словно она жалуется, а жаловаться Хару совсем не привыкла.
- Куда ты хочешь пойти? - женщина прячет за тонкой ладонью зевок, прикидывая, где на территории части можно прогуляться. Не на полигоне же. Мало ли придурков-полуночников, вроде них самих.
«Красноплечие» живут какой-то своей, неизведанной жизнью, и встретить кого-нибудь шатающегося по своим важным делам можно не смотря на час и распорядок.

Она бы с удовольствием осталась в тепле кабины, задремав, наконец-то, и проснувшись лишь под утро, с затекшим телом и болью во всех его членах, но Сао выбрал за них обоих. Наверное, подозревал о планах своей маленькой сестры и таким образом... позаботился? Хару прячет мимолетную улыбку. Она и забыла, что это такое, когда в семье есть старший мужчина. И никогда не знала, что это такое - этого мужчины забота. Антона можно не считать, они так и не стали семьей в полном смысле того слова, а Садао имел на это право сразу. Право их крови. Право, которое она ему с легкостью отдала, пусть и не сразу. Не с той самой минуты, как поняла, что он ее родственник. Но брат легко подхватил свою роль, пускай несколько неуклюже. Пускай ему такое было явно непривычно. Хару опирается на его руку, следуя за ним, позволяя выбирать и указывать направление. Ему тут все знакомее, сама-то Такаи большей части пока и не видела. Казармы, ангар, полигон да медпункт, в котором бывала чаще, чем в собственной постели.

Возможно. когда закончится эта война, она останется с ним. Если брат ей позволит. Подыщут ему хорошую супругу. А сестра будет нянчить его детей. Но едва ли. Когда рядом с ним появится другая женщина, Такаи-младшей нечего будет делать рядом. Но это ничего. Главное, чтобы брат был счастлив.
Главное, чтобы они об пережили эту войну.

+3

15

Кабина закрывается за спиной с мерным гудением, оставляя внутри себя обесточенную систему поддержания температуры. Обесточенную исключительно с целью экономии, ведь с утра было бы недурно забраться в прогретое помещение, но - здесь можно побыть и немного аскетом. Наверное, даже вопреки здравому смыслу, ведь что им будет, аккумуляторам этим? Бортовая система питания исключительно надёжна и долговечна, иначе и быть не может. Но - что сделано, то сделано, не возвращаться же теперь, там ведь может прийти в голову мысль и меч с собой утащить заодно, а это лишняя возня, которая уж очень нежелательна сейчас. Не стоит заставлять второго пилота ждать.
Хару, как оказалось, оставила внизу свой бушлат, который старший брат, слишком уж увлекшийся путешествием к кабине, даже и не заметил. На этот раз он прихватил радиостанцию, какое-то время небрежно неся подсумок с ней в руке, а потом закрепив на снаряжении, не останавливаясь и даже особо не отвлекаясь. Шлем - пусть его, останется здесь, ничего страшного не случится. Даже бедные и обездоленные повстанцы, и те не опускались до воровства у своих товарищей, тем более этим не грешили русские... и примкнувшие к ним интернациональные азиаты, немцы и так далее. Вода? Садао не хочет пить, да и она наверняка ледяная, как сердце британской принцессы. Вежливо отказаться? Да, пожалуй. Заодно ответить на вопрос о дальнейшем их маршруте, что заставляет замереть туповатой статуей секунды на две, принимая окончательное решение. На самом деле, довольно-таки очевидное.
- Нет, спасибо. Холодновато для этой погоды. Куда пойти? У нас здесь клуб есть недалеко, ты его наверняка и не видела ни разу.
Ещё бы она видела, путешественница между лазаретом, ангаром и койкой в обиталище рядового состава. Длительная прогулка в его планы не входит, в конечном итоге всё сводится к простой необходимости загнать Хару спать в нормальных условиях, чтобы утром она не ощущала себя избитой пьяным боксером. Отчего бы не пройтись до небольшого здания, где и время от времени показывают на относительно большом экране всяческую забавную ерунду? Сейчас, понятно, клуб этот закрыт. Закрыт по вполне понятным причинам, хоть в дневное время там и идёт лихорадочная подготовка к новогодним торжествам. Пожалуй, вариант беспроигрышный, ведь людей рядом с ним сейчас и не встретишь.
- Здесь не так много интересных мест, поэтому предлагаю посетить наиболее безлюдное и тихое. А потом я провожу тебя в твою скромную обитель, пожелаю добрых снов и пойду к себе, планировать наши завтрашние скачки по полигону.
Садао берёт сестру под руку и неторопливо, на самом деле прогулочным шагом, ведёт в сторону намеченной цели. Здесь не так уж и далеко, если идти быстро. С Хару, понятно, любой путь несколько удлиняется, но это мелочи. Общество второго пилота, младшей сестры - приятно, как-никак. Постепенно в глубине души просыпается чувство, медленно и неохотно оформляющееся в банальное неделание отпускать чудом обретенную родственницу. Жаль, ей нельзя жить с ним рядом, всегда быть на глазах и под присмотром. Быть может, потом, после войны, которую ещё нужно пережить. Теперь это не казалось уже столь невероятным. Вместе они способны, пожалуй что, и в самом деле выжить ещё в десятке-другом стычек, а уж там, того и гляди, власть имущие, чтоб их, договорятся-таки, не особо заботясь о том, что этим подарят надежду и будущее паре безвестных пилотов. Будущее, в котором хоть ненадолго, но не будет риска вернуться домой по частям, да и дом… у них появится, наконец, дом. Место, куда можно будет возвращаться. Ради этого стоит потерпеть и не умирать ещё какое-то время.

Эпизод завершен

+3


Вы здесь » Code Geass » События игры » Turn VI. Turmoil » 28.12.17. Тяжело в лечении - легко в раю