Когда сумерки окрасили цифровой ландшафт в оттенки мрачных серых и голубых тонов, значок Mushroom замерцал, сигнализируя о прибытии неожиданной новости, которая нарушила монотонность цифрового сумрака. Он копал, просеивая киберпочву, и раскопал сокровища леприконов.

— Рианнон, я пришел с вестями, которые сулят нам успех, — начал Мушрум, и статическое потрескивание связи придало его словам ощущение непосредственности. — В огромном саду Интернета, где семена заговора пускают корни и расцветают, я обнаружил группу, которая давно питает сомнения и подозрения в отношении предприятия, которое мы расследуем. Оказалось, что нити тайны тянутся дальше, чем мы думали, еще до того, как Британия отвоевала Альбион. С момента начала странных происшествий прошло минимум полгода.

Он сделал паузу, чтобы его следующие слова прозвучали со всей серьезностью, которой они заслуживали.

— Среди этих теоретиков есть те, кто не только оттачивал свой ум на камне заговоров, но и закалял свое тело в боевом огне. Эти люди могут оказаться бесценными для организации инфильтрации. Останется только правильно выбрать, как распорядиться выкопанным мешком с этими самородками.

С прозорливостью тактика Мушрум упреждающе сплел первые нити потенциального союза.

— Я взял на себя смелость начать контакт от твоего имени, чтобы сберечь песок в наших песочных часах. Они согласились на встречу, которая состоится в местном заведении, служащим им комнатой боевых действий, — баре «Зелёная пятка», ничем не примечательном, но пульсирующим жизненной силой их рвения докопаться до истины.

Последнюю часть головоломки он произнес с пышностью, подобающей сцене.

— Ты будешь известна им как «Святая Патриция» — уж прости, у меня так себе литературная фантазия. Они ждут твоего прибытия, готовые влиться в историю, которую мы пишем. Я свяжусь с тобой позднее. У меня срочное дело, требующее немедленного... Оперативного, я бы сказал, вмешательства.

После этого сообщение Мушрум растворилось в эфире, оставив Рианнон координаты в реальном мире — встреча, которая должна была стать следующим шагом в их танце с зловещими тенями, нависшими над Альбионом.

Среди мощеных улочек и стоической красоты типичного английского городка бар приютился, словно тайный собеседник между древними кирпичами. Сам город, с его крутыми скатными крышами и изредка пронзающими небо шпилями церквей, нес в себе спокойное достоинство истории. Сегодняшний день слегка прикоснулся к нему, прочертив линии современной жизни рядом с архитектурным наследием, говорящим о веках прошлого.

Проходя по городу, Рианнон могла обратить внимание на присутствие военных, которые служили суровым напоминанием о недавних потрясениях. Солдаты в строгой униформе патрулировали улицы, их сапоги гулко отдавались от камней — это был ритм порядка, навязанный Священной Британской империей. Полицейские отряды тоже неслись по улицам, бдительно высматривая признаки инакомыслия, угли восстания, которые еще могли теплиться в укромных уголках.

Внешне бар был непритязателен, его фасад представлял собой сочетание дерева и штукатурки, которое органично вписывалось в соседние строения. Над дверью висела тускло освещенная вывеска, буквы которой обещали отдых и дружескую обстановку.

Внутри атмосфера была коконом тепла против холода неизвестности, царившего снаружи. Низкие балки пересекали потолок, а стены были украшены фотографиями и памятными вещами, рассказывающими о самобытности города. Посетители — усталые горожане и случайные солдаты, ищущие утешения в пинте пива, — собирались за столиками, их разговоры негромко перекликались под негромкое пение песен из музыкального автомата.

Завсегдатаи бара, казалось, сообща пытались выжать подобие нормальной жизни из своих кружек и тихих, серьезных разговоров. И все же под поверхностью ощущалось напряжение, нить предвкушения — или опасения?

Двигаясь по этой дороге местной жизни, Рианнон могла ощутить, как пространство вокруг, словно живое, общается с ней, направляя зоркий намётанный глаз по пути к заговорщикам — или городским сумасшедшим? С каждым шагом на приближалась к сердцу логова конспирологов, к пульсу потенциальных союзников, скрытых на виду в гостеприимных объятиях бара.

Барная стойка, почтенная плита из полированного дерева, повидавшая бесчисленное количество локтей и выслушавшая столько же признаний, тянулась через всю комнату, словно позвоночник какого-то древнего левиафана. На ней виднелись шрамы и пятнышки от пролитого эля и восторженных ударов праздновавшихся побед, а ее поверхность рассказывала об истории человеческих переживаний, которые разыгрывались над ней.

За стойкой стоял бармен — фигура, которая казалась такой же частью заведения, как и балки над головой. Его руки двигались с отработанной грацией, как у алхимика в своей стихии, наливая и смешивая с легкостью многолетней привычки. Его лицо превратилось в сплошное полотно морщин, каждая из которых рассказывала свою историю, а глаза были внимательны и наблюдательны, ничего не упуская. Это были глаза человека, который видел приливы и отливы городской судьбы, который разливал напитки в мирные и напряженные времена, и его присутствие было неизменным среди постоянно меняющихся волн.

Он приветствовал завсегдатаев кивком, едва заметным поднятием подбородка или короткой улыбкой - валютой знакомства. Для непосвященных его поведение было вежливо-нейтральным, ничего не выдающим, однако его взгляд иногда задерживался на мгновение, безмолвно свидетельствуя о подводных течениях, идущих по залу.

Заприметив Рианнон, он задержал на ней свой взгляд. И, вместо кивка, поприветствовал весьма одобрительным и миролюбивым тоном, будто бы ожидал её появления.

— Не видел вас здесь раньше, — с улыбкой произнёс он, вытащив из-под стойки рюмку и бутылку, на черной этикетке идеально ровными буквами зияло название «Загадка Шотландии»; янтарная жидкость быстро наполнила стопку, от которой тут же потянулся грубоватый древесный аромат скотча. — Угощайтесь, за счёт заведения. Молодые девушки редко к нам заглядывают. Здесь, в основном, находят своё пристанище фабричные рабочие и ветераны. Последние, правда, теперь опасаются сюда заглядывать... Сами знаете.

Он окинул зал разочарованным взглядом и вздохнул, а затем пытливо посмотрел на Рианнон, ожидая её хода.

Руки бармена, покрытые годами труда и слабыми шрамами от былых стычек, не дрогнули, когда он с практической точностью поставил ещё одну стопку на стойку. Его глаза, по-прежнему обращенные на Рианнон, не выдавали его мыслей, но легкий кивок, который он сделал, наполнил общением новой порцией взаимопонимания.

Бар вокруг них, казалось, пульсировал собственной жизнью. Музыкальный автомат переключал треки, и меланхоличные звуки скрипки наполняли пространство, смешиваясь с негромким гулом разговоров. Лица людей на фотографиях, безмолвно взирающие со стен на происходящее, неподвижные, точно стражи возвращающего своё величие Букингемского Дворца, словно прильнули друг к другу, желая подслушать разговор между таинственной девушкой и барменом.

Группа местных жителей в дальнем конце бара разразилась хохотом, их голоса резко контрастировали с остальной приглушенной атмосферой. Один из них, грузный мужчина с густой бородой, поднял свой бокал в молчаливом тосте, не обращая внимания ни на кого, а затем повернулся к своим спутникам.

Бармен тем временем занялся протиранием стойки, его движения были медленными и методичными. Время от времени он бросал взгляд в сторону входа, как будто ожидая кого-то или, возможно, опасаясь, что ночь приведет непрошеных гостей. Старые часы над баром громко тикали, и каждый звук слегка отражался в тишине между песнями.

Затем он снова обратил внимание на Рианнон, слегка наклонившись к ней, словно желая поделиться конфиденциальным секретом.

— Погода меняется, — прокомментировал он, казалось бы, безобидное заявление, но в его тоне угадывался смысл. Его рука сделала жест в сторону окна, за которым поднялся ветер, и деревья за окном стали гнуться под его напором.

Бармен ловким движением руки наполнил стопку перед Рианнон, и виски заиграл в тусклом свете, кружась в бокале. На мгновение он приостановился, обшаривая глазами бар. Остальные посетители продолжали веселиться, не обращая внимания на тихую драму, разворачивающуюся в баре, или, возможно, оставаясь равнодушными к ней.

Наконец он потянулся под стойку и достал старую книгу в кожаном переплете. Он рассеянно пролистал ее, остановившись на странице, которая показалась ему интересной. Он оставил ее открытой, молчаливо приглашая Рианнон взглянуть на нее поближе, если она того пожелает, а его рука незаметно нажала на кнопку, спрятанную под барной стойкой, — тихий щелчок был едва слышен за шумом бара.

Бармен окинул бар напоследок беглым взглядом, задержавшись на посетителях, которые сейчас глубоко погрузились в свои собственные миры тихих разговоров и бурного смеха. Он незаметно кивнул молодому официанту, долговязому парню с копной непокорных волос, который убирал с близстоящего столика. Юноша поднял голову, выражение его лица выражало вопросительное недоумение, пока он не поймал взгляд бармена и не понял тихое распоряжение.

— Слушай, присмотри за баром пару минут, ладно? — голос бармена был низким и хрипловатым, едва слышным за шумом бара.

Официант кивнул, на его юношеском лице промелькнуло волнение, и он переместился за стойку, заняв позицию с нетерпением и некоторой нервозностью. Широко раскрытыми глазами он наблюдал за тем, как бармен вытирает руки о фартук, а затем незаметным жестом пригласил Рианнон следовать за ним.

— Сюда, мисс, — пробормотал он, ведя ее прочь от бара к узкому коридору, ответвлявшемуся от главной комнаты. Коридор был тускло освещен, обшит старыми деревянными панелями, которые поскрипывали под ногами, отдаваясь тихим эхом вдали от оживленной атмосферы бара.

Пока они шли, бармен не торопился, позволяя Рианнон рассмотреть окружающую обстановку. Стены были украшены фотографиями, более ранними и личными, чем те, что висели в баре. На них были изображены различные группы людей, одни в официальных нарядах, другие в повседневной одежде, и все с серьезным выражением лица, характерным для старых фотографий.

Они подошли к тяжелой деревянной двери в конце коридора. Бармен остановился, положив руку на потертую латунную ручку двери. Он повернулся к Рианнон, выражение его лица было серьезным и в то же время недобрым.

— То, что находится за этой дверью, не всем известно, — сказал он, его голос теперь звучал как шепот. — Здесь не принято доверять легкомысленно.

Глубоко вздохнув, он повернул ручку и толкнул дверь, открыв лестницу, которая спиралью уходила вниз, в темноту. Он отступил в сторону, давая Рианнон возможность заглянуть в тенистый спуск.

— После тебя, — жестом он указал на лестницу, в его тоне чувствовалась торжественность, как будто пригласить ее дальше было одновременно и привилегией, и бременем.

Спуск по ступенькам был окутан тяжелой тишиной, которую нарушали лишь редкие стоны старой деревянной лестницы под их ногами. Рианнон делала каждый шаг осознанно: слабый отблеск лампы внизу отбрасывал жуткие тени на стены, которые, казалось, танцевали с призрачной жизнью. Бармен шел вплотную за ней, его присутствие было молчаливым и непоколебимым дозором в тускло освещенном пространстве лестничного пролета.

С каждым шагом воздух становился все плотнее и плотнее, словно пропитанный тяжестью тайн, которые еще предстоит раскрыть. Деревянные ступени, истертые бесчисленными предыдущими спусками, отдавали полым эхом, которое, казалось, эхом отражалось от лестницы, словно само здание осознавало всю серьезность их пути.

Когда они достигли подножия лестницы, бармен протянул руку и отодвинул тяжелый занавес, висевший поперек прохода, ткань которого была плотной и заплесневелой от старости. Занавеска раздвинулась с шепотом, похожим на шелест листьев в забытом лесу, и за ней открылась тускло освещенная комната.

Комната была обставлена скудно, но продуманно. В центре стоял длинный деревянный стол прямоугольной формы, вокруг которого сидели восемь человек. Их лица выражали решимость и усталость, на каждом было написано бремя их подпольной деятельности. Группа была разношерстной: молодая женщина с острыми, расчетливыми глазами; пожилой мужчина, чьи руки были покрыты старыми татуировками, какие могли бы быть только у моряков; пара мужчин-близнецов, чьи схожие черты компенсировались явно разным поведением; и другие, каждый из которых вносил свой уникальный вклад в картину, на которой вырисовывалось их тайное общество.

На одной из стен висела большая доска, загроможденная картами, фотографиями и бумагами, соединенными между собой паутиной красных нитей, которые зигзагами тянулись по поверхности, словно артерии, несущие жизненную силу их операций. Каждая нить вела к разным фрагментам информации, создавая визуальный лабиринт из постоянно обновляющихся версий и теорий.

В одном из углов комнаты тихо гудел старый компьютер, его громоздкий монитор периодически мерцал, словно пытаясь угнаться за отображаемыми данными. Отблеск от экрана отбрасывал бледный свет, придавая комнате сюрреалистическое, потустороннее сияние.

Бармен остановился на пороге, его рука все еще придерживала занавеску. Он повернулся к Рианнон, его глаза были серьезными.

— Я должен вернуться наверх, — сказал он, его голос был низким и звучным в тишине комнаты. — Нельзя оставлять парня одного надолго. Думаю, вы найдете здесь то, что ищете.

С этими заключительными пожеланиями он позволил занавесу опуститься на место, и ткань слегка колыхнулась, прежде чем опуститься. Звук его шагов, удаляющихся по лестнице, стал последним признаком его присутствия, и Рианнон осталась в обществе, ее появление было отмечено ожидающими взглядами сидящих за столом. В воздухе витало предвкушение, комната была наполнена энергией общей цели и предстоящего разговора.

В подвале бара «Зеленая пятка» царила атмосфера заговоров и интриг, а его спертый воздух был тяжелым, будто бы тысячи голосов всей своей тяжестью навалились разом на Рианнон, спеша поведать загадочные тайны, окутывающие это место. Тусклые, мерцающие лампы отбрасывали жутковатый свет на собравшуюся группу, на лицах которой застыли тени заинтересованности и, в то же время — сомнений и подозрительности. Низкий потолок, казалось, давил на них, как будто сами стены сговорились держать их перешептывающиеся теории в этом подземном убежище.

В одном из углов молча стоял древний музыкальный автомат, его хром потускнел от многолетнего забвения — пережиток ушедшей эпохи. Непохожие друг на друга стулья окружали обшарпанный деревянный стол, каждая царапина и вмятина на котором таила в себе множество не рассказанных историй.

Грузный пожилой мужчина с седыми волосами — человек, на чьем обветренном лице залегли складки от тысячи бессонных ночей, проведенных в поисках истины, — поднялся на ноги, когда новоприбывшая зашла внутрь и представилась. Его глаза, острые, как у ястреба, и вдвое более настороженные, оглядели ее с ног до головы, ища любой признак обмана или угрозы.

— Добро пожаловать в нашу скромную обитель, — сказал он, его голос стал хриплым от многолетнего курения и поздних ночных бесед. — Мы — искатели правды в мире, утопающем во лжи. Я — Архитектор, а это, — он жестом указал на собравшуюся вокруг него разношерстную команду, — Мои попутчики на пути к просвещению.

Один за другим остальные представлялись, каждое имя — тщательно подобранный псевдоним, который многое говорил об их роли и характере. Шифр, с ее острым как бритва умом и еще более острым языком. Якорь, в руках которого — дорожная карта морских приключений и тайных знаний. Эхо и Тень, близнецы, само существование которых, казалось, стирало границы между реальностью и иллюзией.

Смоук, его пожелтевшие пальцы вечно дергались в поисках сигареты, представился с приступом кашля, от которого, казалось, сотрясались самые основы бара. Небула, ее яркие синие волосы резко контрастировали с унылой обстановкой, прошептала свое имя, как тайную молитву неведомым богам. Лавина, своей громадой заполнившая стул до отказа, прогрохотала свое вступление, как далекий гром.

Когда представление закончилось, Архитектор вновь обратил свой пронзительный взгляд на их гостью.

— Итак, моя дорогая, — сказал он, в его голосе звучали любопытство и подозрение, — Какие ветры судьбы занесли тебя к нашему порогу? Какие скрытые истины вы ищете или, возможно... обладаете ими? И вы присаживайтесь, присаживайтесь. Негоже даме стоять на пороге, верно?

В комнате воцарилась тишина, воздух наполнился ожиданием ее ответа. В этом подземном царстве теней и секретов каждое слово могло стать ключом к разгадке тайн, которые поглощали их жизни.

Архитектор сидел, его силуэт был монументом молчаливого созерцания на фоне тусклого света, проникающего через подвал. Когда Рианнон заговорила, в комнате воцарилась тишина, и каждое слово отдавалось в затхлом воздухе, как рябь в тихой воде. Его глаза, пронзительные и напряженные, неотрывно смотрели на святую Патрицию; ее присутствие на их тайном собрании было аномалией, вызывавшей его любопытство.

После того как она закончила свой рассказ, он еще некоторое время оставался в этой позе, но потом его поведение резко изменилось — словно его тряхнуло каким-то невидимым электрическим разрядом. Казалось, он ожил изнутри, как старые часы, которые снова ожили, — это внезапное оживление не соответствовало его обычно стоическому облику. По его крепкой голове волной пробежали всклокоченные пряди волос.

— Вы сплели прекрасную паутину вокруг своей легенды, — с заразительным энтузиазмом заявил он, и его улыбка прорезала линии на израненной коже, когда он бросил взгляд на своих соотечественников.

Близнецы обменялись мимолетным взглядом, но сохранили молчание. Лавина позволила себе одобрительный кивок и показала ему большой палец вверх. Смоук нарушил молчание равнодушным покашливанием - возможно, равнодушие или привычка отучили его воспринимать подобные истории. Легкое покачивание головы Якоря свидетельствовало о скептицизме, танцующем на грани увлеченности, а реакция Небулы была более выраженной: она слегка наклонилась вперед, ее глаза сузились до щелей, словно она хотела что-то сказать, но не успела подобрать слова, прежде чем он продолжил говорить.

— Я всегда стремился к широким горизонтам за пределами знакомых стен, — признался он с тоскливой ностальгией, на мгновение затуманившей его острые глаза, прежде чем сказать: — С самого детства я неустанно стремился к этой мечте — строил свой мир кирпичик за кирпичиком вокруг нее...

В его голосе зазвучали меланхоличные отголоски, а затем он и вовсе затих.

— Но, увы! Она оказалась более неуловимой, чем ожидалось, — с горечью признал он, — и теперь я не более чем старик, лелеющий медленно умирающую мечту на фоне неумолимого марша войны. Похоже, моя судьба до конца дней связана с этим городом. Но если и есть в этом что-то положительное, так это то, что у меня есть возможность помочь каждому здесь осуществить свою мечту и сделать этот мир немного лучше.

Архитектор снова сделал паузу, его внимание переключилось на Небулу, но она лишь пренебрежительно махнула рукой в ответ, то ли не желая, то ли не желая делиться чем-то еще.

— Как удачно мы пересеклись с вами, Патриция, — искренне сказал он, прежде чем вновь обратить внимание на Рианнон: — Какие жемчужины мудрости вы несете? Мы все с нетерпением ждали вашего визита. Это предприятие уже давно попало в наше поле зрения, мы собрали много сведений. Прошу, поделитесь, что вам известно. Возможно, мы сможем дополнить ваш рассказ, а затем... Наконец, перейти к действиям.

В подвальном помещении воцарилась тяжелая тишина: все взгляды обратились к Рианнон, ожидая ее ответа.

Атмосфера в комнате представляла собой богатый гобелен, сотканный из предвкушения и любопытства. Тусклый свет отбрасывал на стены пляшущие тени, а в тонких лучах света лениво плавали частицы пыли. Аромат сырой земли в сочетании с состаренным деревом наполнял каждый их вдох, приземляя их в общую реальность. Это место стало их убежищем; каждый человек здесь вносил свою лепту в негласную симфонию — каждый был жизненно важен и гармоничен в этом подпольном хоре.

Архитектор, стоическая фигура среди собравшихся, сидел неподвижно, устремив взгляд на Патрицию. Он слушал с хищным интересом, его глаза мелькали по предложенным ею фотографиям, как у ястреба, высматривающего добычу. Снимки быстро передавались по кругу, и каждый член группы рассматривал их с почти осязаемым рвением.

Близнецы, Эхо и Тень, представляли собой исследование контрастов. Эхо, более демонстративный из них, ухмылялся острым, как скальпель, взглядом, сканируя фотографии с почти дикой настороженностью. Тень, как его и зовут, молчал, его черты лица были нечитаемы, как чистый холст, однако в его глазах была глубина понимания, которая нервировала.

Шифр, загадочная женщинам с глазами, хранящими тайны, излучала едва уловимую интригу, изучая фотографию. Ее взгляд был напряженным, испытующим, как у опытного детектива на месте преступления. Она осторожно отложила фотографию в сторону, ее любопытство разгорелось.

Якорь, опытный моряк с побитым погодой лицом, хмуро смотрел на снимок, его мозолистые руки обводили края, словно надеясь разглядеть какую-то скрытую правду. В его реакции чувствовалось нескрываемое уважение и нотка горечи.

Смоук, многолетний курильщик с постоянным кашлем, щурился сквозь табачную дымку, его глаза слезились, когда он пытался понять смысл фотографии. Он делал паузы между приступами кашля, и его взгляд был столь же тщательным, сколь упорным было его пристрастие к курению.

Голубоволосая девушка Небула, самая младшая из всех, была до странности спокойна, ее глаза сверкали смесью благоговения и страха, когда они перемещались по картине.

Когда рассказ Патриции достиг своего крещендо, энтузиазм Архитектора разгорелся как пламя, и его голос зазвучал в тишине.

— Мы бродили вокруг фабрики, как заблудшие души, не зная, как пробраться внутрь, а вы...

Шифра прервала его, ее голос был четким и ясным:

— Вы проникли сквозь защиту с удивительной легкостью. Как вам это удалось? — В ее голосе звучало неподдельное любопытство, как у студента, увлеченного интригующей лекцией, несмотря на ее сорокалетний вид.

— И в одиночку, — вмешалась Небула, в ее юношеском голосе звучали нотки восхищения. — Мы были в растерянности, пытаясь понять, как проникнуть на фабрику. Мы даже пытались посадить туда Якоря и Смоука. Но начальник погрузочного участка не выдержал Анкора, а Смоук из-за своей постоянной потребности в перекурах не выдержал испытательного срока.

— Позор, — выплюнул Анкор, в его голосе чувствовалась горечь. — Если бы у этого наглеца была хоть капля порядочности, он бы уважал того, кто десятилетиями борется в открытом море!

Его негодование висело в воздухе, лишний раз напоминая о том, с каким треском провалились их попытки что-то выяснить.

— Там, где сухопутный опыт имеет первостепенное значение, ваши морские подвиги не имеют особого веса, — возразила Небула, в ее голосе прозвучали нотки раздражения. — Напомнить, что я тоже пыталась?

В подвале, где заседало их тайное общество, царила атмосфера тайны. В воздухе витал запах заговора и сырого камня. Единственная голая лампочка, свисающая с потолка, освещала разношерстную группу жутким светом. Комната гудела в напряженном ожидании, мерцающий свет играл на их лицах, подчеркивая решимость и страх в равной степени.

— Ты даже через порог не переступила, потому что тебя не пригласили на очное собеседование, — проворчал Анкор, в его тоне прозвучали нотки кислого винограда.

— Хватит, вы оба, — вмешался Архитектор, его улыбка была практической, как у человека, хорошо умеющего разряжать обстановку в их подпольной группе. — Наконец-то у нас появился шанс. Объединившись, мы сможем достичь нашей цели и пролить свет на скрытые махинации. Эта фабрика, как вы предположили, может производить опасный газ? Это многое объясняет. Инцидент с «Гадюкой» на Ближнем Востоке стал мрачным напоминанием о возможных ужасах. Нельзя допустить повторения события такого кошмарного масштаба. Если эта фабрика действительно является источником, мы должны сделать все, что в наших силах, чтобы помешать ее работе.

— И выявить кукловода, — добавила Шифр, ее голос был ровным. — Разоблачения пешек, управляющих производством, будет недостаточно.

— Итак, мы начинаем охоту за нашим пресловутым Моби Диком, — заявил Анкор, его костяшки на пальцах хрустнули в знак неповиновения. — Каков план действий? Святая Патриция, учитывая ваш недавний успех в проникновении через их оборону, может быть, вы могли бы что-то предложить?

В его хрипловатом тоне слышалась нотка уважения.