Вечер, вокруг творилась ещё большая суматоха, чем обычно. Все встают на боевые посты, проверяют экипировку, получают распоряжения на знакомом матерно-рявкующем языке, что пробивает любые лингвистические барьеры, ну и прочие заученные до автоматизма мероприятия. И лишь инженерному батальону было покласть на всё это, потому что подобного рода суматоха в инженерных ангарах не прекращалась в принципе, самой заметной разницей было наличие патрулей. Заправка, обслуживание, ремонт, изготовление запасных деталей, весь долгий день инженеры подготавливали боевую технику к боеготовности. Звуки сварки, резки, рихтовки, и окропления священным матом, создавали симфонию симбиоза созидания творений касты разрушения. Но самое феерическое шоу находилось в самом конце ангара, где инженеры особой квалификации занимались очень высокотехнологическим искусством - подготавливали козырь Легиона, знаменитые R2 Зверь, к работе. Воплощённые в миниатюре найтмеры прогонялись по калибровочным программам, осматривались со всех сторон, изматывались на стресс-тесте энергетической установки, а кто-то даже умудрился залезть внутрь брюшной полости... само собой этим «кто-то» был лепрекон с гендерной идентичностью Шредингера. «В технике безопасности было где-то прописано, что нельзя лезть в брюхо R2 с паяльником в зубах?» - проникновение в грозную военную машину началось примерно с этого вопроса, однако перед этим, Урьха на рабоче-матерном доходчиво объяснил коллегам, что он участвовал в оральном половом акте с перспективой разбирать всю модель чтобы заменить один сгоревший блок дополнительных каскадов процессоров. Для юного ведьмака это был привычный еретический ритуал, отработанный ещё при работе над Мясорубкой, так что всё было бы в порядке... если бы на шабаш ведьмаков-машиноведов не пришёл лидер ковена, бригадир Самойлов. Самойлов мужик с золотыми руками, однако выкрутасы полтарашки выводили его из себя, даже не смотря на хорошую результативность, связи с чем Урьхе приходилось демонстрировать особый инженерный навык - крыть собеседника половыми приборами, не отходя от рабочего процесса.
— Эх... ладно, я тебя потом вздёрну. - после этого, тяжёлый пролетарский кулак ударил по пластине, за которой доносится неприятный стон. — Слышь, Лунтик х##в, тебя к оперативникам вызывают!
После этого, перемазанный техническими жидкостями, из чрева Зверя буквально родилось розово-фиолетового гендерофлюидное существо с сгоревшей выпаянной платой каскадов и паяльником в зубах. Обычно сие существо культурное и приличное... но как и в русском языке, у каждого правила есть множество исключений.
— Анус себе вздёрни, псина заднеприводная! - плата полетела в мусорку, паяльник в инструменты, а порция половых органов в начальника. — К слову, чем я операм пригодился то?
Получив в качестве ответа лаконичный взгляд «а я еб# что ли?», Урьха пошёл наводить гигиенические процедуры перед предстоящей встречей. Процедуры были очень просты, отодрать от рук и лица следы мазута, а дальше в штанах и куртках с пустынным мультикамом от ВКПО, направится в сторону точки назначения, с грустью вспоминая о дурно пахнущих волосах... точнее как, волосы пахнут на самом деле элитным адеколоном «мазут + сварка + пот», которым пользуется практически весь батальон в любое рабочее время. Вообще это странность человеческого мозга, в казалось бы "критической" ситуации переживать о совершенно посторонней фигне. Вот как сейчас, вокруг всё суетятся как перед встречей китайцев у Краснокаменска, а Саран всё идёт нормальным шагом и думает о том, чем же свои красивые шелковистые локоны подправить. "Может у танкисток шампуня или кондиционера попросить? А может к Шарам за помощью постучаться? Эх... ну почему в инженерном там мало женского контингента, и среди них лишь пацанка Никита!" - ноги ковыляли к цели назначения, а мозг маялся хернёй, по совершенно необъяснимым на то причинам. Может потому что это действительно не сравнится с русско-китайской или потому что в тылу особо ничего не грозит, ну или это особая техника самовнушения псевдо контролируемости ситуации. Как бы то не было, палатка оперативников уже стояла перед полтарашкой, а стоявший возле неё бойцы ненавязчиво поинтересовались, что Урьха здесь забыл, после чего пропустили внутрь.
— Guten abend. - почему-то в голове Сарана засело, что среди оперов большинство немцы, по этому и приветствие от него прозвучало на немецком языке, хотя как оказалось, смысла в этом поступке было не то что бы много.

Палатка гудела, как растревоженный улей. Элени сидела на складном стуле, протез правой руки лежал на коленях — холодный, чужой, но уже привычный. Металл слегка вибрировал в такт её пальцам, выбивавшим ритм по бедру. Тик-так. Тик-так. Не метроном, а обратный отсчёт до чего-то, что командование упорно не называло. Воздух пах порохом, потом и тревогой, которую не скрыть даже за шутками.

Есипов, щуплый связист, нервно щёлкал затвором своего автомата. «Опять залип», — мысленно процедила Химера. Парень вечно норовил жениться на первой встречной, даже на Шарам заигрывал, будто смерть была не за палаткой, а за тридевять земель. Но сейчас его глаза бегали, как у загнанного зверя.

— Владик, — бросила она резко, заставив его вздрогнуть. — Заряжай или положи на предохранитель. Или хочешь, чтобы тебе палец оторвало, как мне?

Он покраснел, замер, потом кивнул. Элени отвернулась. Говорила грубо, но это работало. Лучше пусть боится её, чем подорвётся на своей же глупости.

Балабаха, сидевший у входа, затянулся сигаретой так, что тлеющий конец осветил его лицо — осунувшееся, с трясущимися веками. Психопат с ОКР и снайперской меткостью. Странный коктейль. Он ловил её взгляд, словно ища подтверждения чему-то, но она не дала его. Пусть курит. Лучше дым, чем паника.

Фёдор Кулигин, вечный мечтатель о бывшей жене, раздавал патроны. Его движения были чёткими, но взгляд блуждал где-то далеко. Элени сжала челюсть: «Соберись, дурак. Твои дети ждут, а ты тут в облаках». Но вслух не сказала ничего. У каждого свой якорь.

Дроков, тот самый хам, что когда-то назвал Шарам «кочегаркой», теперь молчал. Сидел, уткнувшись в прицел, будто пытался просверлить им холст палатки. После того как африканка пригвоздила его взглядом, будто кобра перед броском, он стал тише воды. Химера почти усмехнулась. Хоть кто-то научился уважению.

Шум за дверью — и в палатку ввалился Урьха. Элени скривила губу. Первый раз, увидев его, она подумала: «Игрушка, а не солдат». Но потом этот «игрушечный» лепрекон починил её протез, пока она тихонько материлась.. Сейчас его руки казались удивительно умелыми.

— Чинил опять? — спросила она, не смягчая интонации, но кивнула на свободное место рядом. — Садись. Трястись будешь — всех нас заразишь.

Элени провела пальцами по стыку протеза — там, где металл встречался с живой плотью. Спасибо, чертёнок. Мысль прозвучала неожиданно тепло, даже для неё самой.

Бузина, ярый патриот с кавказской женой, затеял спор с Колотиловым о калибрах. Его голос звенел, как натянутая струна:
— Да ты вообще в баллистике шаришь?
— Шарю лучше, чем ты в постели! — огрызнулся здоровяк, и палатка фыркнула нервным смешком.

Химера нахмурилась. Шум привлекал внимание, а внимание сейчас было смерти подобно. Она встала, протез глухо стукнул о землю.
— Заткнитесь. Или выйти хотите — проверить, как сепаратисты шутки оценивают?

Тишина наступила мгновенно. Даже Бузина, всегда готовый драться за «честь мундира», сглотнул. Элени села обратно, снова застучав пальцами. Где логика? — думала она, глядя на этих людей. Одни — из-за денег, другие — из-за идей, третьи — потому что некуда бежать. А она… Ради отца. Чтобы он снова встал. Чтобы её война наконец кончилась.

Сквозь щель в палатке мелькнул свет фонаря. Элени напряглась. Началось? Но нет — просто патруль. Она выдохнула, поймав себя на том, что левая рука сжимает нож так, что костяшки побелели.

— Алёна, — Мирослав Клиев, тихий артиллерист с шахматным умом, протянул ей флягу. — Воды?

Она взяла, кивнув. Вода была тёплой, с привкусом пластика. Как в Ливии. Там, в песках, она тоже ждала. Ждала, пока миномётный обстрел стихнет, ждала, пока санитары откопают её из-под обломков. Ждала, пока врачи скажут: «Руку не спасти».

— Спасибо, — буркнула она, возвращая флягу. Клиев улыбнулся — кротко, будто знал, о чём она думает. Может, и знал.

Шум снаружи нарастал. Элени встала, протестно скрипнув.
— Проверьте оружие. И патроны — считайте. Если что-то пойдёт не так, отступаем к ангарам. Там бетон толще.

Они закивали, серьёзные вдруг. Даже Есипов. Свои, — подумала она, и это слово, против воли, согрело что-то внутри. Пусть ненадолго.

А где-то за стенами лагеря, в чёрном ливийском небе, уже кружили стервятники. Настоящие и те, что пострашнее.

— Пока что хорошо, вот получил возможность немного поотлынивать от работы в инженерной. - слегка отсмеялся на встречный вопрос, прежде чем сесть на предложенное Химерой место. — Угусь, не буду стоять над душой.
И вот после этого начался невиданный для Урьхи цирк с конями. Парализованный Мальченко действительно вызвал удивление, однако не более чем кратковременное, ведь вопрос «а что будет дальше?» у карлана не вставал даже после высококачественного минета. С его навыками можно и в армию вернуться, хотя это не было желательным исходом, или жить на гражданке за счёт остатков семейного наследства и блогерской репутации. То есть, если говорить о перспективе будущего, в данной ситуации ему одному было по барабану... вот только перспектива сегодняшнего дня выглядит куда мрачнее, чем это может показаться изначально. "Ну тут одно из двух: либо это очень оригинальный способ выявить возможных предателей, либо что-то здесь определённо не чисто." - вся база стояла на ушах, возможно даже ожидая встречи сепаратистких бородачей по наши души, а тут кто-то начинает шатать настроение в одной из самых опытных частей наёмной группировки. По этому на протяжении всего разговора, в котором Саран ощущал себя слегка лишним, он поглядывал два двух более-менее знакомых коллег по опасному бизнесу. Слишком уж много переменных для одного маленького человечка, возможно это действительно проверка на предателя, коих среди наёмников вполне не редкость.
— Хм... а с другой стороны, во сколько бы мне обошлась покупка Легиона? Блогер, спонсирующий/владеющий ЧВК, аж самому смешно. - это были небольшие тупые мысли в в слух, про себя и шёпотом, чтобы эта идиотская мысля была затеряна в гласе редкого шёпота окружающих.
Сарана нельзя назвать нищим человеком, как ни как статус рода за собой оставил более-менее приличное имущество, но вряд ли род Назаренко способен содержать такую известную и крупную ЧВК. Не говоря уже о том, что к денежному вопросу должен прилагаться и политический авторитет, который у четы Назаренко даже не появлялся. В общем, подобное достижимо только когда "финансисты" настолько оптимизируют бизнес-процессы, что себестоимость и репутация у конторы будет ниже плинтуса. И то не факт, что подобное не аукнется какой-нибудь политической дичью со стороны консерваторов или прозападников. "Ай пох#й, меня затащили в палатку и втянули в тему, где я не пришей к п#зде рукав, чё бы не помечтать?" - в общем в глазах Урьхи такой, слабо-мечтательный тлеющий уголёк, немного борющийся с задувающим ветром обстоятельств суровой реальности.

Тени от фонарей плясали по холщовым стенам, словно духи предков, не решавшиеся войти. Шарам сидела неподвижно, пальцы сжимали змеиный оберег так, что дерево впивалось в кожу. Kedu ihe na-eme? — прошелестел внутренний голос, сливаясь с шипением тотема. Бес, этот израненный вожак с глазами старой гиены, говорил о крышах и гвоздях. Слова казались тяжёлыми, как песок в буре, но за ними сквозило нечто большее — страх. Не его. Их общий.

Она наблюдала, как командир вонзил нож в стол. Лезвие дрожало, отражая тревогу палатки. Он боится не сепаратистов. Шарам уловила запах грядущей бури — не той, что с пулями, а той, что с бумагами и предательствами. Политика. Та самая игра, которую она ненавидела, но теперь её волны начинали лизать порог их палатки.

— Ọ na-ekwu maka ndọgbu, — пробормотала она себе под нос, переводя взгляд на Беса. Его шрамы рассказывали истории, которые он никогда не озвучит. Она уважала это. Но уважение не значило доверия.

Когда он спросил, кто станет «гвоздём», Шарам едва сдержала усмешку. Гвозди забивают. Гвозди гнутся. Гвозди ржавеют. Она предпочла бы быть ножом — тем, что режет тихо и наверняка. Но сейчас требовались слова, а не клинки.

— Командир, — её голос прозвучал мягко, как змеиный шелест перед броском. — Если крыша наша — пустыня, то гвозди должны быть крепче стали. — Она намеренно использовала метафору, избегая прямых вопросов. Её взгляд скользнул к карте Ливии, проткнутой ножом. — Но сталь... она плавится в огне. Кто раздувает этот огонь?

Палец коснулся оберега, ощущая резьбу чешуи. ЮАР. Британия. Их тени всегда витали рядом, даже здесь, в ливийских песках. Но сейчас враг, возможно, ближе.

Она замолчала, дав вопросу повиснуть в воздухе, как дым от костра. Пусть другие подхватят. Пусть Бес решает — ответить или проигнорировать. Её дело — посеять зерно сомнения, не больше.

Флегматично закурив, с ленивым взглядом, обращённым примерно вникуда и одновременно попеременно на каждого сидящего, Винтер откинулся на стуле, сливаясь с тёмным углом. Множество мыслей роилось в его голове, пока лёгкие вдыхали и выдыхали вредный дым. Но среди них всех побеждала пока одна, самая громкая.

"Мать вашу, мне надо совратить какую-нибудь русскую и выучить наконец их язык. Какой раз я уже попадаю в подобную ситуацию?..." - прозвучала она в его голове. И была чертовски права. "Я не удивлюсь, если даже Отто знает русский. Даже Гизе. Один я ни черта не понимаю и мило улыбаюсь, как стажёр в борделе..."

К счастью, общую суть он всё же мог уловить даже без особого знания языка - достаточно было внимательно следить за лицами, чувствовать эмоции в голосах, да примечать знакомые слова. "Мальченко, Макаров, бл***". Особенно последнее - он давно заметил, что чем чаще оно звучит в речи, тем сильнее надо фокусировать своё внимание на говорившем. Потому что либо они находились на самом краю бездны анального угнетения, либо кто-то рассказывает историю про то, как впервые посетил фрау Фертиг.

Поочерёдно выступили его знакомые, привлекая внимание Винтера. Бессонов кинул на снайпера взгляд, который не был приятным. Особенно когда он прошёл мимо с ножом в руке, болтая и играясь с ним. Тот лишь едва приподнял бровь в ответ, продолжив флегматично курить.

Даже метко брошенный в итоге нож его не смутил и не впечатлил - обычная попытка показать свои эмоции привычным способом. "Нападут ли сепаратисты, не нападут - в любом случае своего наш противник постепенно достигает. Самые нервные уже начинают давать волю эмоциям и, видимо, испытывают первые проблески сомнения в наших грандиозных планах. Проще говоря - боятся, что нас всех кинут..." - хмыкнул Кристиан. Он не был удивлён ни капли.

У него самого были свои подозрения и мысли, но они не меняли одного важного факта. Он всё ещё доверял Рихтеру. Слишком много они прошли, чтобы теперь думать о плохом. Потому что у него не было особого выбора, даже если бы хотел.

Тихо вздохнув, он встал со стула и потянулся, прежде чем всё с той же показной ленцой, направился к столу. У него в голове был план того, как заработать несколько очков репутации с русскими. Или умереть от отравления, пытаясь это сделать.

- Понятия не имею зачем меня сюда вызвали или о чём вы там говорите на своём языке, но одно слово я точно распознал, - он взял в руки кружку и, понюхав, демонстративно поморщился. - "Говно". Точнее, "кофе", но оно "говно".

Он криво улыбнулся, глядя на Бессонова, но кружку ему не вернул.

- Готов приготовить кофе, который будет получше этой гадости, но взамен попрошу кого-то переводить для меня. Или хотя бы в конце каждой речи кратко вводить в курс дела. Все же одно дело делаем, верно?

Он бросил взгляд в один из углов палатки, где как раз находилось всё необходимое для этого. "Как там Карл всегда делал? Главное, чтобы они потом не обдристались..."

Отредактировано Кристиан Винтер (2025-01-26 21:57:57)